ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ
Я почувствовал сзади чей-то взгляд. Захотелось обернуться. Но я подавил это желание. Стянул с руки перчатку и, вроде бы нечаянно, уронил на мокрую плиту. Нагнулся, поднял, отряхнул, успев кинуть взгляд назад.
В подъезде, из которого мы только что вышли, широко расставив ноги и сложив руки за спиной, стоял человек в черном котелке и в пальто с широченными плечами.
Я выпрямился, шепнул Шандору в спину:
– Иди, не оборачивайся!
Он спокойно и неторопливо прошел к углу двора, где над лестницей, спускавшейся в подвал, висела точно такая же табличка, как на улице.
Мастерская была крохотной. Большую часть ее занимал узкий прилавок, за которым сидел рыжий, весь в веснушках паренек с большими торчащими ушами, похожими на звукоуловители.
– Ты гравер? – спросил Шандор.
– Ученик, благородный господин.
Рыжий паренек рассматривал нас с интересом. У него были глаза бездомной собачонки: любопытные, раболепные и наглые.
– Работу примешь?
– А какая?
– Вот. – Шандор вытащил зажигалку. – Выгравируешь надпись: «За нашу победу». И скрещенные мечи под ней. Только надо сделать сейчас. При нас.
– Хорошо, благородный господин.
Рыжий паренек принялся за работу. Только он почему-то то и дело стрелял глазами в сторону двери, словно ждал, что она вот-вот отворится.
И дверь действительно отворилась. По ступенькам медленно, даже величаво спустился тот самый, широкоплечий в котелке. Под рыхлым красноватым носом чернела квадратная щеточка усов. Держа правую руку в кармане брюк, он осторожно, боком приблизился к нам, неприятно ощупывая глазами лица.
– Уголовная полиция. – Двумя пальцами левой руки он на несколько секунд приподнял над нагрудным карманом удостоверение в прозрачном целлофановом футляре. – Прошу предъявить документы.
– В чем дело? – Шандор подал ему служебную книжку. – Какая-нибудь кража?
Сыщик ничего не ответил.
– Фабрика фальшивок! – неожиданно выпалил рыжий паренек и отшатнулся от прилавка, словно ожидая удара.
– Замолчи, бесенок! – прикрикнул на него сыщик. Он смотрел на свет страницы служебной книжки.
– Так. Спасибо!.. Теперь вас попрошу, если позволите, господин лейтенант.
Я вынул сначала пакет, положил на прилавок, потом удостоверение. Сыщик покосился на адрес, написанный крупным почерком лейтенанта Нема, взглянул на меня с некоторым почтением. Но тем не менее удостоверение мое проверил очень тщательно. Я стоял, весь внутренне напряженный. Водяной знак там был, это я знал твердо. Но сыщик мог обнаружить какие-нибудь неполадки в оттиске печати на фотокарточке.
Нет, обошлось. Вернул удостоверение, поклонился.
– Прошу прощения за беспокойство. Но вы сами должны понять, господа.
– Конечно, конечно! Если бы не вы и ваши коллеги, то в Будапеште, вероятно, отбою не было бы от жулья, – выдал Шандор тяжеловесный комплимент. – Закурите?
Он вынул портсигар.
– О! «Симфония»! Благодарю покорно!
Сыщик взял сигарету, закурил. Перегнулся через барьер, посмотрел на надпись, которую, сопя, вырезал рыжий.
– Ваш заказ?
Где-то в глубине его мутно-коричневых, словно взбаламученная лужа, глаз все еще копошилась, никак не желая уняться, опасная профессиональная настороженность. Что-то надо было сказать, что-то сделать, чтобы окончательно усыпить его инстинкт ищейки.
– Нет, – ответил Шандор, широко улыбаясь. – Мы из этой самой фабрики фальшивок. Зашли справиться, как дела, и попали в вашу ловушку.
Рыжий прыснул. Сыщик строго взглянул на него, потрогал свои жесткие усы.
– С вашего позволения, господин железнодорожник, я уже скоро четверть века в уголовной полиции. Заходит человек в дом – я сразу вижу: впервые он тут или не впервые. Роняет человек перчатку – и я сразу вижу: нарочно он или не нарочно.
Шандор рассмеялся:
– Ну и ловко, черт возьми! Он ведь и в самом деле нарочно.
– Мне показалось, кто-то крадется сзади, – признался я смущенно.
Ох, как теперь пришелся кстати мой стыдливый румянец!
– Красные агенты? – ухмыльнулся сыщик. – Сейчас они всем мерещатся.
– Вам часто приходится иметь с ними дело? – спросил Шандор.
– Нет, я ведь из уголовной. Воры, убийцы, фабриканты фальшивок. А красными политическая занимается, жандармы. Ну и, понятно, гестапо.
– Да, работенка у них сложная, что и говорить, – покачал головой Шандор.
Сыщик холодно посмотрел на него.
– Думаете? Не знаю, не знаю… Конечно, им почет, им уважение – красные! А вот пусть попробуют хотя бы самого паршивого рецидивишку накрыть. Ведь они тоже сами в руки не плывут. Как еще хитры! Да, в каждом деле свои тонкости, и, ей-богу, я очень сомневаюсь, сможет ли даже самый опытный политик вывести на чистую воду хотя бы такого вот, как его хозяин. – Он ткнул пальцем с золотым перстнем в сторону мальчишки.
– Или как тот врач, – тотчас же вставил рыжий, он только делал вид, что усердно работает, а сам внимательно слушал.
– Цыц, дьяволенок!
Сыщик докурил сигарету, швырнул на пол, раздавил подошвой и, кивнув нам на прощанье, вышел.
– Вот так они все, – Шандор говорил со мной, а глаза его косились на рыжего. – Все набивают себе цену. Зацепят кильку, а кричат: акула! Так, наверное, и с этим врачом.
Рыжий клюнул:
– Нет, благородный господин, он в самом деле известный грабитель. Чуть не двадцатку отсчитал за такие дела на Вацкой каторге. И документы все фальшивые. Они его прямо тут, в мастерской, опознали…
Он палил, как из пулемета, боясь, очевидно, что его остановят. Шандор дал ему выговориться. Потом сказал сурово:
– А ты помолчи, когда тебя не спрашивают. Треплешь языком вместо того, чтобы работать.
– А мечи какие делать? – обиженно спросил рыжий. – Длинные или короткие?
– Надпись сделал?.. Ладно. Мечей никаких не надо. Я передумал. Дай сюда.
Шандор взял зажигалку и прочитал громко:
– «За нашу победу!»… На, Шани, дарю! Чтоб победили.
– Постараемся, – ответил я, принимая подарок.
– Ох, трудно будет, трудно, господин лейтенант! – Рыжий посмотрел на меня насмешливыми, нахальными глазами. – Так и садят сегодня весь день, так и садят… Вот опять!..
Мы благополучно выбрались из дома и, дойдя до угла, завернули в узкую щель между зданиями с поэтическим названием: «Улица Акаций». Возле серых высоких домов не росло ни единого деревца.
Шандор снял фуражку. Черные волосы взмокли от пота.
– Ну и история! – Шандор вытер лицо носовым платком. – Ты думаешь, это он?
– А ты – нет?
Шандор ничего не сказал, снова надел фуражку.
– Пойдем скорей, может, с божьей помощью попадем на шестичасовой.
Мы зашагали по переулку. Сзади нас догнал синий городской автобус. Я прочитал надпись над кабиной водителя: «Цетр – Липотмезе».
Автобус, злобно рыча, обдал нас сизым вонючим облаком и скрылся за поворотом.
– До Липотмезе далеко? – спросил я.
Шандор посмотрел на меня внимательно и зашипел:
– Ты с ума сошел! На другом конце города, через Дунай. А там, на мостах, знаешь какой контроль!
– Я просто так.
– За нее не беспокойся. Она доберется. Она куда угодно доберется. А вот если мы с тобой не попадем на шестичасовой, будем здесь болтаться всю ночь.
Я вспомнил молчаливую шевелящуюся массу у вокзала и прибавил шаг.
Глава XII
Мы чудом попали на поезд. Толпа, состоявшая, главным образом, из женщин, напирая молча и сосредоточенно, прорвала густую цепь зеленорубашечников и хлынула на темный неосвещенный перрон. Меня покрутило в потоке, а затем, словно щепку в горловину водоворота, внесло в двери вагона. Шандора я потерял из виду – его подхватил другой поток.
В вагоне делалось что-то невообразимое. О том, чтобы присесть хоть на миг, нечего было и думать. Я едва дышал, зажатый с одной стороны крупным апоплексического вида стариком в зеленой тирольской шляпе, съехавшей на затылок, а с другой стороны молодой пышногрудой женщиной с двумя орущими пакетами на руках. Ей было очень трудно, еще труднее, чем мне, на лбу выступили светлые бисеринки пота. Пришлось взять у нее один из пакетов. Она ничего не сказала, лишь благодарно посмотрела на меня измученными, обведенными чернильными полукружьями глазами.
Так я и ехал почти всю ночь: стоя, с младенцем на руках. Кругом вздыхали, плакали, какая-то женщина твердила без остановки, как автомат: «Иене! Где ты, Иене!». Старик тяжело дышал и при каждом толчке поезда мешком наваливался то на меня, то на других своих соседей. Его тирольская шляпа давно уже скатилась под ноги, и в тусклом пульсирующем свете электрической лампочки я видел, как постепенно темнели, наливаясь кровью, мясистые складки на его затылке.
Неподалеку от нас зазвенели осколки. Кто-то – нарочно или непредумышленно – высадил оконное стекло. Черная маскировочная штора, по-видимому, плохо закрепленная, рванулась в ночь вслед за осколками. Тотчас же выключили свет, но зато дышать стало чуточку легче. Плач и всхлипывания прекратились, люди стали переговариваться только шепотом, словно там, за разбитым окном их громкую речь могли услышать русские летчики. Мы ехали в полной темноте, спрессованные, как табак в пачке.
