Татьяна де Росней - Бумеранг судьбы
– Чертова буржуазная учтивость! – громко ругаюсь я. – Терпеть ее не могу!
Сперва мне на глаза попадается свидетельство о смерти. Я включаю лампу и подношу бумагу поближе к глазам, чтобы не упустить ни буквы. Итак, наша мать умерла на авеню Жоржа Манделл, а не на авеню Клебер. Причина смерти: разрыв аневризмы. Внезапно я вспоминаю, как все происходило. Итак, 12 февраля 1974 года. Я вернулся из школы с няней. Отец буквально с порога сообщил, что Кларисс скоропостижно скончалась и ее тело увезли в больницу. Я не спрашивал, где именно она умерла. Я автоматически подумал, что это случилось на авеню Клебер. И никогда не задавал подобных вопросов. Как и Мелани.
Я уверен, что прав: мы с Мелани никогда не знали правды, потому что никогда ни о чем не спрашивали. Мы были еще очень маленькими. Были ужасно огорчены и напуганы. Помню, как отец объяснил нам, что такое разрыв аневризмы: в мозгу лопается вена и человек умирает очень быстро, не успев ощутить боли. И больше он никогда не заговаривал с нами о смерти матери. Если бы Гаспар продолжал молчать, мы бы до сих пор пребывали в уверенности, что Кларисс умерла на авеню Клебер.
Пока я листаю страницы медицинской карты, кто-то за дверью пытается повернуть ручку. Я вскакиваю.
– Занято! – поспешно кричу я, складывая бумаги и запихивая их под пиджак.
Спускаю воду и мою руки. Открыв дверь, вижу перед собой Мелани. Она ждет меня, уперев кулаки в бока.
– Какого черта ты тут делал?
Ее глаза обшаривают ванную комнату.
– Мне нужно было кое-что обдумать, а что? – спрашиваю я, быстро вытирая руки.
– Ты случайно ничего не пытаешься от меня скрыть?
– Если честно, то да. Я разбираюсь в одном деле, которое касается нас обоих. Оно похоже на головоломку.
Она заходит в ванную и аккуратно закрывает за собой дверь. Я смотрю на нее и снова удивляюсь, как же они с матерью похожи.
– Слушай меня внимательно, Антуан. Наш отец умирает. Я смотрю ей в глаза.
– Он все-таки сказал тебе? Сказал о своем раке?
– Да, он все мне рассказал. Совсем недавно.
– Но ты ничего мне не сказала.
– Потому что ты об этом не спрашивал.
Я оторопело гляжу на сестру. Потом в гневе швыряю полотенце на пол.
– Это уже перебор! Я его сын, в конце концов!
– Я понимаю, почему ты злишься. Но у него не получается с тобой поговорить. Он не знает, как к этому подойти. А ты точно так же не можешь поговорить по душам с ним. Ну и вот…
Я прислоняюсь спиной к стене и складываю руки на груди. Я очень зол, даже взбешен.
– Ему осталось совсем немного, Антуан. У него рак желудка. Я беседовала с его доктором. Плохие новости.
– Мелани, к чему весь этот разговор?
Она подходит к умывальнику, открывает кран и подставляет руки под струю воды. На ней темно-серое шерстяное платье, черные колготки и черные кожаные балетки с позолоченными застежками. Ее волосы – «соль с перцем» – собраны с помощью бархатной черной ленты. Мелани наклоняется, чтобы поднять полотенце, вытирает руки.
– Я знаю, ты объявил им войну.
– Войну?
– Я все знаю. Мне известно, что ты попросил у доктора Лоране Дардель медицинскую карточку нашей матери.
Серьезные нотки в голосе сестры заставляют меня молча выслушать ее.
– Гаспар передал тебе счет, он мне сказал. Я уверена, что ты уже разузнал, кто была та блондинка. И я слышала, как ты только что расспрашивал Соланж.
– Погоди, Мелани, – бросаю я, краснея от стыда при мысли, что утаивал от нее информацию, которая имела огромное значение и для нее тоже. – Пойми, я собирался все тебе рассказать, я…
Ее тонкая белая рука подает мне знак замолчать.
– А теперь послушай меня.
– Ладно, – говорю я со смущенной улыбкой. – Я нем как рыба.
Мелани не улыбается мне в ответ. Она приближается ко мне и останавливается только тогда, когда расстояние между ее зелеными глазами и моими карими составляет несколько сантиметров.
– Что бы ты ни раскопал, я ничего не желаю знать.
– Что?
– Ты прекрасно меня слышал. Я ничего не желаю знать.
– Но почему? Я думал, ты хотела… Мелани, опомнись! В тот день, когда ты вспомнила, почему мы попали в аварию, ты сказала, что готова узнать правду.
Она открывает дверь, не ответив мне, и я уже начинаю бояться, что моя сестра так и уйдет, но внезапно она оборачивается. В ее глазах я читаю бесконечную грусть. Мне очень хочется обнять ее.
– Я передумала. Я не готова. И если ты найдешь… Ну, что бы ты ни нашел, не рассказывай об этом папе. Никогда!
Ее голос срывается, и она уходит, опустив голову. Я стою не в силах пошевелиться. Как может Мелани предпочесть молчание правде? Как она может жить, ни о чем не зная? И не желая знать? Почему ей так хочется защитить нашего отца?
И вот, когда я стою в дверном проеме, смущенный и расстроенный, передо мной возникает моя дочь.
– Привет, пап, – говорит она.
И добавляет, увидев выражение моего лица:
– День прошел неважно, да?
Я киваю в знак согласия.
– У меня тоже, – сообщает она.
– Значит, нам обоим не повезло.
К моему величайшему удивлению, Марго обнимает меня крепко-крепко. Я обнимаю ее в ответ и целую в макушку.
По прошествии многих часов, когда я уже давно вернулся домой, меня осеняет.
Я держу в руках записку матери, адресованную Джун Эшби, и перечитываю ее в сотый раз. Потом просматриваю распечатанную из Интернета статью о галерее и о смерти Джун. Донна В. Роджерс… Я знаю, что мне делать. Это очевидно. Я ищу номер телефона галереи на их сайте в Интернете. И проверяю, который у них теперь час.
«В Нью-Йорке пять пополудни. Давай, – говорит внутренний голос. – Давай, тебе нечего терять. Может, ее не окажется на месте или она не возьмет трубку. Ну же, звони!»
После нескольких гудков я слышу приятный мужской голос:
– Галерея Джун Эшби. Чем могу быть вам полезен?
Мой английский давно покрылся ржавчиной. В последний раз я говорил на нем много месяцев назад. Я прошу позвать мадам Донну Роджерс.
– Как мне вас представить?
– Антуан Рей. Я звоню из Парижа, Франция.
– Я могу узнать цель вашего звонка?
– Передайте мадам Роджерс, что я звоню по личному делу.
Я говорю с сильным французским акцентом и испытываю от этого огромную неловкость. Собеседник просит меня подождать на линии.
Потом из трубки до меня доносится решительный женский голос. Несколько секунд я молчу, а потом наконец решаюсь:
– Здравствуйте. Меня зовут Антуан Рей. Я звоню из Парижа.
– Понятно, – говорит она. – Вы наш клиент?
– Хм… Нет, – отвечаю я сконфуженно. – Я не вхожу в число ваших клиентов, мадам. Я звоню совсем по другому поводу. Я звоню по поводу… своей матери.
– Вашей матери? – с удивлением спрашивает она. И добавляет весьма учтиво: – Простите, не могли бы вы еще раз повторить ваше имя?
– Рей. Антуан Рей.
– Рей, – повторяет она после паузы. – А вашу мать звали…
– Кларисс Рей.
На том конце провода так долго молчат, что мне уже кажется, будто нас разъединили.
– Алло?
– Да, я слушаю. Вы – сын Кларисс.
Это утверждение, не вопрос.
– Да, я ее сын.
– Вы могли бы подождать минутку, прошу вас!
– Конечно.
Слышу приглушенные голоса, но слов не разобрать, и шуршание бумаг. Потом трубку берет мужчина:
– Не кладите трубку, я переведу звонок на кабинет Донны.
– Антуан Рей, – повторяет она.
– Да.
– Вам должно быть около сорока, не так ли?
– Мне сорок четыре.
– Все сходится.
– Вы знали мою мать, мадам?
– Мы не были знакомы.
Ее ответ разочаровывает меня, но мой английский слишком неповоротлив для выражения чувств.
Она добавляет:
– Но Джун рассказывала мне о ней.
– И что она говорила о моей матери? Вы можете мне рассказать?
После продолжительной паузы она говорит тихо – так тихо, что мне приходится напрягать слух, чтобы услышать:
– Джун говорила, что ваша мать была единственной любовью в ее жизни.
Глава 48
Загородные дома и поля сменяют друг друга со страшной скоростью, сливаясь в сплошную серо-коричневую ленту. Поезд идет так быстро, что капли дождя не успевают упасть на стекла. Последняя неделя вообще выдалась дождливой – вполне типично для конца зимы. Я мечтаю о средиземноморской жаре, о голубизне и белизне, об изнуряющем зное. О, как бы я хотел оказаться сейчас где-нибудь в Италии, например на Амальфийском побережье (несколько лет назад мы с Астрид там побывали), и ощутить сухой, пыльный аромат сосен, растущих на скалистых уступах, подставить лицо соленому и теплому бризу…
Скоростной поезд, следующий из Парижа в Нант, полон под завязку, как обычно в пятницу вечером. Публика в моем купе собралась спокойная: пассажиры читают книги, журналы, работают на компьютере или слушают музыку. Сидящая напротив меня девушка что-то старательно пишет в молескиновом блокноте. Я не могу отвести от нее взгляд. Она в высшей степени соблазнительна – правильной овальной формы лицо, густая каштановая шевелюра, сочный, словно ягода, рот. Руки у нее тоже красивые – с изящными запястьями и тонкими длинными пальцами. Она всего раз удостоила меня взглядом. Мне удается рассмотреть цвет ее глаз, когда она поворачивается к окну. Амальфийский голубой. Рядом с ней упитанный тип в черном поглощен своим смартфоном «Blackberry». Сидящая рядом со мной семидесятилетняя мадам читает сборник стихотворений. Англичанка до мозга костей – растрепанные седые волосы, орлиный нос, улыбка, открывающая красивые зубы, огромные руки и ступни…
