Макс Нарышкин - Downшифтер
Хлопнув по плечу загруженного до предела Костомарова, я коротко бросил ему:
— Вставай. Или ты думаешь, что я буду звонить в милицию, чтобы она занялась поисками Лиды?
Уже в докторской, собирая ружье, я искоса наблюдал за ним, растерянным и злым. Для него двое приехавших были просто молодым крепышом и огромным мужиком с вытаращенными глазами и торчащими ушами. Для меня это были телохранитель Бронислава и Бронислав собственной персоной. Кажется, поняв, какую кашу он заварил с уворованной им же предоплатой питерцев, он приехал закончить дело лично. Из этого следует, что о четырех с половиной миллионах со мной никто разговаривать не будет. Я знаю, кто украл эти деньги, и Броня знает. А потому он прилетел на Алтай со своим костоломом, чтобы затереть все следы пребывания здесь своих людей. Думаю, вернись время назад, к тому дню, когда я только приехал в этот город, он отмахнулся бы от идеи опустить меня на мое же имущество, как от вредоносной идеи. Но отмахнуться сейчас было уже невозможно. Бывший сотрудник ФСБ Бронислав Шмельков, а ныне — президент крупнейшей компании прилетел разводить тему лично. И я его хорошо понимаю. Ситуация зашла слишком уж далеко. Так недолго и до того дня, когда я, отчаявшись от непрекращающегося преследования, заявлюсь в милицию. Брать меня нужно было сразу. А после осечки оставлять в покое. Но после Ханыги и Лютика появился майор — и снова осечка. Два раза подряд даже очень смешно рассказанный анекдот оставляет совершенно противоположное мнение о рассказчике.
Если бы не Лида, плевать бы я на них хотел. Я уже сегодня был бы в Непале или Калькутте, среди стремящихся к нирване монахов. Но какая может быть нирвана, если девушку, которую я люблю, лапает свинья Броня?
Находиться в больнице было уже небезопасно. Понятно, что теперь, когда в руках Бронислава девушка, убивать он меня не станет. Но зачем ему Костомаров? Не нужно думать обо мне как о благородном рыцаре, переживающем за жизнь друга, хотя, конечно, и это чувство кипело на малом огне. Я думал о том, чтобы предоставить Брониславу как можно меньше возможностей для выдвижения своих условий. Лида у него — это плохо. Поменьше мне нужно было языком над ноющим майором трепать. Но что сделано, то сделано, и теперь, когда человек Брони может в любой момент явиться в больницу и сказать о порядке и правилах передачи девушки в мои руки, стоит подумать о том, что не одному мне в этом городке стоит страдать и корчиться в непонятках. Пусть поищут того, к кому приехали, а лучшим убежищем для меня и перевозбудившегося доктора Костомарова может быть только его дом на окраине деревни. Дом Костомарову неприятен, купив его, он не может теперь его продать, но лучше уж сидеть в неприятном доме, пить чай и думать, чем бегать по больнице и выглядывать в окна.
Наверное, те же мысли буравили и его мозг, если он, грустно посмотрев на меня, сказал:
— Артур, кроме моего дома нам идти некуда…
Сказано — сделано. Через четверть часа, пробираясь по деревенским огородам с ружьем, как два партизана, мы добрались до дома Костомарова. И когда мы вошли, ответ на мой вопрос, который меня мучил, нашелся сам собой…
Складывалось впечатление, что в пятистенке разорвалась граната. Все, что можно было вытащить из ящиков, стащить с полок и вынуть из-под кроватей, валялось в беспорядке на полу. Этот дом претерпел визит незваных гостей. Эти люди не брезгуют ничем. Они переворошили дом священника на Осенней, потом перерыли, как кроты, хату бабки Евдокии, вывернули наизнанку пристройку школы, перелопатили келью отца Александра и вот теперь добрались до докторова дома. Следующие за мной по пятам присные Бронислава упорно разыскивают документы на мою квартиру и загородный дом, номера счетов и прочее, что, по их мнению, стоит денег.
Корпоративная логика «кто не с нами, тот должен быть опущен» работает как часы — без устали, безостановочно.
— Ну, не суки ли, а? — едва не плакал Костомаров, ползая на коленях и собирая в ладонь уцелевшие ампулы. Кто-то, взломав немудреный запор сейфа доктора, выбросил из него коробки с дефицитными лекарствами, и горе врача было безмерно. — Ноотропы, их в районной больнице днем с огнем не сыскать! Диоксидин… тот вообще не выпускается… Берег для крайней нужды, для себя не использовал…
Переживания по утрате ноотропов мне понятны. Плохо, что теперь доктора придется настраивать на деловой лад, на что, конечно, уйдет время. А мне нужны были его мозги, свежие и посветлевшие.
Главное, с Костомарова были сняты мои последние подозрения. Я думаю, дело было так. Помучив отца Александра, не обнаружив там меня и не найдя документов, майор велел Гоме отправляться в домик доктора и привести меня…
Качалась веточка, качалась… Они сначала убедились в том, что я осел в доме, а потом направились в церковь. Может, думали, и без Бережного обойдется. Не обошлось. Священник ничего им не сказал. И тогда майор с ружьем остался сторожить батюшку, чтобы тот, упаси господи, никуда не убежал, а Гому отправил за мной. Гома в доме никого не нашел, потому что я был к тому времени уже в церкви. Майор, увидев меня, струхнул. У него не было времени на раздумья, не было и помощи. Самые трусливые в мире люди — садисты и циники. Они будут задыхаться от удовольствия, выдергивая ногти у другого человека, но стоит подступить с плоскогубцами к ним, они тут же заплачут от ужаса. Именно страх заставил майора выстрелить в батюшку, когда я сорвал с его лица скотч, и именно страх погнал его из церкви. Триста тысяч были уже уложены в бюро, батюшка прикончен, и оставалось только найти Бережного, чтобы списать все беды городка на него, а отца Александра приклеить к нему подельником.
Проговорив это для себя и Костомарова, я посмотрел на него долгим взглядом. Оценит ли он мою логику? Но он только иногда, когда объяснение было уж слишком невероятным, поднимал голову, словно справляясь, верю ли я в то, что говорю.
Наговорившись всласть и поставив точку, я напился воды и занялся ружьем.
Костомаров ползал по полу, собирая уцелевшие медикаменты, а я подкидывал на ладони два вынутых из стволов патрона… «Картечь» — написано на каждом из них, и стоит только представить кинетическую энергию свинца, бьющего в тебя с расстояния в несколько метров, как сразу леденеет кровь…
— Ты представляешь, брат Костомаров, что будет, если этим выстрелить человеку в голову? Он даже не успеет понять, что случилось.
С пола на меня был брошен осуждающий взгляд.
— Я только сейчас подумал, — я бросил взгляд на ружье и обернулся к доктору. — А если сразу из двух стволов выстрелить… Их не разорвет? Картечь, как-никак…
— Калибр ружья — двенадцатый, патроны — двенадцатого калибра. Неужели ты думаешь, что завод-изготовитель не учел всех нюансов?
— Да, конечно, — согласился я и успокоился. Если вдруг мне понадобится выстрелить из двух стволов дуплетом, я не буду раздумывать.
К тому моменту, когда Костомаров подсчитал нанесенный здравоохранению городка ущерб, я закруглил общую картину, таким образом и успокоился. Объяснить все произошедшие события и объединить их единым логическим замыслом я могу только так.
— Их двое, — сказал я, шевеля на цевье пальцами и наблюдая за тем, как Костомаров заваривает чай. Ему было, естественно, не до чая, но я заставил его включить чайник, чтобы он успокоился. — Бронислав — бывший сотрудник ФСБ, и что у него сейчас в голове — никто не знает. Его спутник — дважды не подарок. Он чем-то похож на Гому, и разница меж ними в том, что Витя Боровой вообще не думает. Он исполняет команды, как собака. Как собака и предан.
— У них Лида, — напомнил Костомаров. На лице его различалась маска вины, так что можно было подумать, что это именно по его вине Лида оказалась в руках Бронислава.
Я волновался все сильнее и сильнее, потому что все ближе приближалось понимание того, как следует действовать. Мне очень не нравилось то, что я собирался предложить, но, кажется, иного способа спасти себя и девушку не было.
Костомаров не останавливаясь болтал всякую ерунду. Он знал старика из соседнего дома, у которого есть берданка. Если взять у него берданку и патронов, то у нас будет уже два ружья, и мы будем опасны. Я слушал его и думал о том, что никогда еще не был так опасен, как сейчас. За спиной своей новой жизни я оставляю такие следы, что время их не скоро запорошит.
Когда Костомаров предложил позвать на помощь мужиков, я понял, что пришла пора говорить мне. Чего сейчас не хватало в этом городе, так это гражданской войны.
Положив ружье на стол, я взял доктора рукой за загривок и нежно потрепал.
— Ты хороший человек, Игорь. Мне всегда хотелось иметь такого друга. Этому человеку я доверял бы самые сокровенные тайны и был уверен в том, что он поступит так, как я попрошу, а не иначе. Ты хочешь быть моим другом?
Костомаров порозовел, и я внимательно посмотрел в его глаза. Если он их сейчас опустит или отведет, я промазал. Если нет — я попал. Мужчинам очень редко делают такие предложения другие мужчины, и у любого из нас в крови с рождения бродит понимание того, как нужно себя в такие моменты вести. Доктор выдержал мой взгляд, и пыл его угас.
