Игорь Губерман - Чудеса и трагедии чёрного ящика
В руках врачей оказался мощный рычаг движения психики. Двойной рычаг. Вверх-вниз, вниз-вверх. Балансируя на этих спадах и подъемах, то натягивая, то ослабляя вожжи, действие которых становилось все рассчитанней и осознанней, врачи то выволакивали больных из пропасти мрачного отчаяния, то мягко стаскивали с крутых скал маниакального возбуждения.
Так поступали и поступают лечащие врачи. Им нужен результат – психическое здоровье, нормальное поведение и спокойный настрой. То, что они работают ощупью, наугад, ориентируясь лишь на опыт и интуицию, волнует их, не останавливая попыток лечения. Любой больной согласился бы с их позицией.
Но что именно делают аминазин и другие в сбившихся нервных сетях, мы еще не знаем наверняка. Из запутанного узла проблем и загадок выглядывает пока лишь несколько разрозненных ниточек.
Возле каждой из них работает сейчас группа исследователей.
Давайте чуть постоим за их спинами.
БУДНИ БОРЬБЫ С БЕЗУМИЕМ, ВРЕМЯ БОЛЬШИХ ОЖИДАНИЙ
Каким бы явилось счастьем сразу открыть вещество – причину трагедии! Пусть даже несколько веществ – психических ядов. Одно погружает шизофреника в каменную неподвижность, другое – в мрачную тоску, третье пробуждает взрыв движений и веселость у маниакального больного, четвертое наглухо запирает от контрольного аппарата разума несколько навязчивых идей параноика, пятое замыкает порочную цепь из группы нейронов, погружая эпилептика в судороги. Шестое, седьмое, наконец, пусть сотое, но найти каждый раз конкретную, зримую, явственную причину. Такую, как иногда находится.
Несколько лет назад была побеждена малораспространенная, но страшная наследственная болезнь, вызывавшая слабоумие, граничащее с идиотизмом. Биохимики установили, что причина кроется в одной кислоте, которая полноправно участвует в обмене веществ, на должна вовремя уничтожаться особым ферментом (ферменты – биологические вещества, выборно ускоряющие ход реакций обмена в организме). Этого не происходило, и неустраненная кислота отравляла мозг, включаясь в реакции, к которым не имела отношения. Простая диета, ограничивающая образование этой кислоты, спасает детский мозг, который потом уже развивается нормально. А другие болезни?
Сенсация! В крови шизофреников обнаружен особый ядовитый белок, названный тараксеином. Введенный двадцати добровольцам, тараксеин вызвал у них временную картину шизофрении самых разных вариантов: бред преследования, болезненную неподвижность, автоматические бессознательные движения, утрату чувства личности. Неужели вот оно, недостающее (или лишнее?) звено цепочки болезненного обмена? Другие исследователи повторили опыты. Безрезультатно. Это было уже лет десять назад, тараксеин стал принадлежностью истории биохимии.
Сенсация! Сыворотка крови и различные выделения застывших больных вызывают такую же заторможенность у крыс, прекращающих беготню, у кошек, обретающих неподвижность, даже паук ленивее и искаженно плетет свою охотничью сеть. Снова неизвестное вещество? Однако с людьми, которым вводят сыворотку, ничего не происходит.
Повальное увлечение химическими открытиями пятидесятых годов убедило ученых, что приступом эту крепость не взять. Началась планомерная осада. Врачи продолжали лечить больных набором из нескольких десятков успокаивающих и стимулирующих лекарств (число их все возрастает, и действие все тоньше и придельней), а биохимики, пытаясь распутать клубок химического обмена, то от больного мозга обращаются к здоровому, то совершают обратный путь, то создают искусственно вещества, обнаруженные в нейронах, глии и ликворе, чтобы немедленно испытать их на животных, потом на себе и в последнюю очередь – на пациентах. В лабораториях психофармакологов десятки белых мышей – первые подопытные и потребители, – и эта мышиная возня спасает тысячи человеческих рассудков.
Очень перспективно предположение, что значительная часть искажений мозговой химии происходит на границах нейронов – там, где нервные клетки, никогда не переходя прямо одна в другую, разделяются узкой щелью. По обеим сторонам щели расположены своеобразные бляшки, наполненные пузырьками (уже вовсе ничтожного размера) с различными веществами. Эти вещества – посредники или медиаторы, выбрызгиваясь из одной бляшки в другую, и определяют состояние соседнего нейрона. Одним из таких химических передатчиков информации является уже знакомый нам адреналин, вездесущее вещество, работающее и гормоном, и медиатором.
Может быть, искажение химического состава адреналина и влияет на искажение психики? Гонец – посыльный, подмененный по дороге, приносит, как в детективных романах, заведомо лживую информацию.
Группа исследователей пошла по пути изучения продуктов распада адреналина. Начало обещало многое: одним из веществ – наследников разложившегося адреналина оказался… мескалин. Как тут не предположить, что вовремя не нейтрализованный, не связанный адреналин производит некое вещество «М», постоянно искажающее психику! Продукты распада этого заподозренного гормона – адренохром и адренолютин – один из исследователей попробовал на себе.
Ему принесли и показали автопортрет Ван-Гога. С восприятием происходило чудо. С бумаги смотрел на него живой художник – он был явно виден в трех измерениях, ощутимо реальный, с перевязанной головой и больными трагическими глазами. Казалось, можно было ощупать ткань его куртки. Мешала расслабленность. Раздражал паркет пола, каждая дощечка качалась. Дома приближались и отдалялись, у каждого было страшное, пугающее выражение. Прохожие были смешны, чужды и неприятны, он чувствовал, что отгорожен от них прочным стеклянным барьером. Его привели в гости. Он просидел час, ни с кем не разговаривая и угрюмо глядя в коврик на полу – для его обычного характера это было более чем странно. На глянце стеклянного прибора плясал и подмигивал ему какой-то человечек. Наутро все прошло.
Когда сразу двое исследователей приняли адренолютин, они неделю скрывали друг от друга результаты. У обоих появилась эмоциональная тупость: полное отсутствие чувств привязанности, симпатии, гнева или любви, тонкого и разнообразного участия эмоций в мышлении и поступках. Мир стал безразличен. Оба знали: это постоянный, почти непременный спутник шизофрении. Оба боялись, что болезнь начинается у них помимо экспериментов (кстати, когда применили меченый, радиоактивный адреналин, то оказалось, что наибольшее количество его сосредоточено в районе гипоталамуса – там как раз, где зарождаются эмоциональные оценки событий и поступков).
Все эти работы находятся сейчас в самом разгаре. Трудность поиска биохимиков связана именно с тем, что изучается черный ящик. В него невозможно влезть, об устройстве можно судить, только вмешиваясь в его работу (электричеством или химикатами) и изучая полученное на выходе.
Да и ввести вещество прямо в мозг испытуемого человека невозможно – дело в том, что существует некое устройство, охраняющее нас от прямого вмешательства химикатов, находящихся в крови. Это так называемый гемато-энцефалический (крове-мозговой) барьер, спасительный фильтр, еще неизвестно как сконструированный. Одна из первооткрывателей этого барьера – выдающаяся советская исследовательница, академик Лина Соломоновна Штерн.
Не будь этой заставы, мы по меньшей мере трижды в день сходили бы с ума, засыпали или буйствовали – в пище, которую получает человек, всегда есть вещества, которые могли бы повлиять на психику, и, не будь крове-мозгового барьера, десятки психогенных ядов обрушились бы на наш мозговой обмен. Этого не происходит.
Над конструкцией барьера (это какое-то сотрудничество проницаемости тканей, клеточных мембран и химических фильтров) биохимики бьются сегодня не только в целях отвлеченного познания. Разгадать пароли и шифры барьера означает не только возможность повысить при надобности его запирающие свойства (есть многочисленные гипотезы о внутреннем самоотравлении по цепочке: обмен веществ в организме – кровь – мозг), но и суметь вводить в мозг вещества, недостающие ему для нормальной (или улучшенной) работы. Уже давно было замечено, что при повышении температуры, в лихорадочных состояниях проницаемость барьера падает. На этом свойстве строились даже методики лечений: больных искусственно заражали малярией, чтобы провести лекарства через ослабевшие от жара заставы-фильтры. Мозг очень мудро устроил свое существование: вмешиваясь во все события, происходящие в организме, он отбирает для себя из крови только необходимые ему вещества. А часть вообще производит на месте. Так, в те же пятидесятые годы, когда рождалась психофармакология, в тканях мозга человека и высших животных было открыто вещество, имеющееся только в мозгу. Это вещество – гамма-амино-масляная кислота (сокращенно ГАМК) – еще десятки лет будет предметом тщательных исследований не одной, а десятка лабораторий. Специфическое вещество мозга! Наблюдения и эксперименты установили, что ГАМК работает как успокоитель. Одна из гипотез связала недостаток этой кислоты с повышением склонности мозга к активности, рождающей судороги. Значит, введение ГАМК могло бы уменьшить эту активность! Но как провести ее через бдительные системы крове-мозгового барьера? Хитрости, на которые пускаются исследователи, вызывают усмешку и радость одновременно. Усмешку, потому что в их теоретических выкладках при объяснении их неспециалисту барьер начинает выглядеть каким-то одушевленным, существом, которое нельзя взять силой, но можно и нужно обмануть маскировкой. Троянского коня – но во имя не разрушения, а созидания готовят фармакологи к засылке в крепости мозга. Объяснения их вызывают радость по той же причине: о еще так недавно непознаваемом черном ящике говорится как о механизме, в котором надо исподволь, не нарушая его работы, восстановить слаженность частей. Для того чтобы провести ГАМК через неведомые охранные заставы, ее молекулу присадили на вещество, о котором заведомо известно: барьеры пропустят его в мозг, что-то неизвестное пока в его строении служит опознавательным знаком.
![Эльза Моранте - Андалузская шаль и другие рассказы [сборник рассказов]](/uploads/posts/books/122567/122567.jpg)
