Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Цунвэнь Шэнь

Семья Мань не придерживалась определенной религии, на домашнем алтаре стояли табличка с надписью «небо, земля, правитель, родители, учитель», фигурки бога времени Тай-Суя [114] и духа-покровителя местности туди-шэня. На кухне была фигурка духа-покровителя очага Цзао-шэня, в свинарнике, коровнике и амбаре также были расставлены фигурки разных божеств-покровителей. Утром и вечером хозяйка мыла руки, зажигала благовония и шла поклониться божествам, а пятнадцатого числа каждого месяца каждому из них делала подношение вином, испрашивая благополучия для людей и скота. В течение всего года строго отмечали все праздники и проводили все необходимые ритуалы, соблюдали пост, в благодарность божествам приносили в жертву свинью; что бы ни происходило, послушно следовали всем обычаям. На Новый год в честь праздника на двери обычно вешали парные надписи с пожеланиями счастья и деньги из золотой фольги. Родственникам и соседям рассылали заранее приготовленные деньги и зерно. Если вдруг кто-то, смущаясь и робея, приходил попросить взаймы, его просьба непременно удовлетворялась.

Хозяйство было немаленькое, чтобы вести его, требовались люди. Помимо крепких мужчин из штаба народного ополчения, следивших за порядком в деревне, в течение года еще нанимали десяток работников и двух управляющих из близких родственников. Отходов от переработки зерна на мельнице и маслобойне было достаточно, чтобы держать четырех крупных быков, свиней в двух свинарниках, несколько коз, разную домашнюю птицу, больше десяти пар голубей да нескольких сторожевых собак. Во дворе еще было два фазана, пара длинноухих кроликов и золотые рыбки в двух чанах. За домом стояли ульи с пчелами. Хотя управляющие и вели учет доходов и расходов, в голове у матушки Мань была своя невидимая книга, которую она знала наизусть от корки до корки, со всеми расчетами и долговыми расписками.

В бытовых вопросах матушка Мань придерживалась реалистических взглядов, в духовной жизни придавала значение символам, а в отношении к детям была идеалисткой. С одной стороны, она признавала настоящее, с другой — возлагала надежды на светлое завтра. У старшего сына, который занимался охраной правопорядка, было два сына и две дочери, и матушка успела всех сосватать: одному внуку приглядела пару в городе, другому — в деревне. Внучек тоже сосватала, одну — в деревне, другую — в городе. Младший сын, который получал образование в городе, был свободен в своем выборе и мог жениться на образованной городской девушке, а там, глядишь, и привезти ее домой, чтобы она играла на фисгармонии да пела песни. Мать была согласна на все, лишь бы девушка нравилась сыну, только вот младший сын сказал, что в ближайшие десять лет жениться не собирается. Дуншэну ей тоже хотелось помочь, и, когда он достигнет совершеннолетия, найти ему жену и подарить десять му земли.

Мечты матушки Мань были разумны и прекрасны, но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Даже самый что ни на есть рационально выстроенный замок, когда судьбе будет угодно, может в одно мгновение превратиться в груду ледяных осколков, и эти осколки, увлекаемые течением талых вод горного ручья, вместе с водой перельются через край затвора, пронесутся под мостами и попадут в большую реку, исчезнув навсегда.

Из усадьбы к мельнице шел работник с двумя неполными корзинами чумизы на коромысле, а за ним какой-то незнакомец и мать Дуншэна, которую она как раз хотела навестить. Матушка Мань поспешила им навстречу и, увидев, что тетушка Ян крайне встревожена и подавлена, тут же, не успев поздороваться, спросила:

— Ну что, вернулся Дуншэн? Я как раз хотела идти к вам!

Мать Дуншэна, совершенно потерянная, убитая горем, словно бы стала меньше ростом. Бедная женщина едва слышно пробормотала:

— Благодетельница, беда!

Матушка Мань, определив по внешнему виду возраст и род занятий незнакомца, спросила:

— Братец, а ты не из нашей деревни?

Работник, несший зерно, тут же поспешил добавить:

— Цзимао, это мать нашего командира отряда, говори, не бойся.

Матушка, поняв, что дело серьезное, пригласила всех зайти на мельницу.

Незнакомец был так взволнован, что не сразу смог объяснить, зачем пришел. С его слов стало понятно, что Дуншэна, пропавшего три дня назад, и двух торговцев опиумом, которых тот сопровождал, захватила банда братьев Тянь из деревни Чжайцзышан; произошло это в Хунъянькоу, что в десяти ли от Гаоцзянь. Все они заходили погреться в харчевню у подножия горы, что держит Цзимао, а потом ушли в горы, и дальше след их теряется. Цзимао узнал Дуншэна, но так как тот улыбался, ему и в голову не пришло, что дело неладно. И только вчера, отправившись на рынок, он услышал, что Дуншэн уже несколько дней как пропал и что командир отряда велел разыскать Дуншэна. Только тогда он понял, что на Дуншэна с торговцами напали и что они так и не вернулись. Среди бандитов, помимо братьев Тянь, еще был парень, которого все называли У-гэ [115], очень похожий на того самого из деревни Мяньчжай, что играл на соне: малый лет двадцати от роду, с маузером, очень грозный. Дуншэн улыбался и этому юноше, и Цзимао, так что дело тут не из простых. Незнакомец умолял матушку Мань никому не рассказывать, что именно он принес эту весть: он боялся, что братья Тянь в отместку сожгут его дом. Однако промолчать тоже нельзя, потому как в деревне его могут счесть пособником, ведь дни заходили погреться в его харчевню.

Это было похоже на правду. Исчезновение торговцев тоже могло служить подтверждением.

Во второй половине дня новость разлетелась по всему селению Гаоцзянь. Командир отряда срочно собрал сход у канцелярии штаба народного ополчения, чтобы обсудить, решать ли это дело самостоятельно или доложить о нем уездному правительству. Тогда взял слово представитель семьи Мань. Он сказал, что, так как Хунъянькоу располагается на территории, где за порядок отвечает командир, то действия семьи Тянь можно расценивать как намеренное непризнание семьи Мань. Если это частное дело, то, по правилам, нужно отправить человека на переговоры, чтобы договориться о сумме, за которую семья Мань сможет выкупить людей и товар. Но это чревато потерей лица. В таком деле спуску давать нельзя, стоит хоть раз пойти на уступки, и все может повториться. К тому же в этой банде парень из деревни Мяньчжай, подговоривший Цяосю бежать. Мало того что он похитил нетронутый бутон, так еще нанес семье и другую обиду. Это все равно что плюнуть в лицо всем жителям Гаоцзянь. Командир, вместе со штабным писарем взвесив все за и против, распорядился собрать рекрутов и доложить в уездное правительство, что на поимку бандитов уже направлены силы. Он лично отправился с донесением в город и попросил начальника уезда прислать в деревню отряд для наведения порядка, чтобы отбить у бандитов охоту выкидывать подобные штуки. Начальник уезда был молодой офицер; они с командиром быстро договорились. Начальник уезда сказал, что он как раз собирался приехать к командиру поздравить с женитьбой, погостить и поохотиться. На следующее утро в сопровождении взвода полицейских они отправились верхом в деревню. В Гаоцзянь начальник уезда поселился в доме командира, а тридцать полицейских — в канцелярии штаба народного ополчения, которая располагалась в храме Царя лекарств.

Когда весть о том, что в Гаоцзянь для наведения порядка прибыл начальник уезда, разлетелась по округе, командир отправил одного из местных на разведку в деревню, где жили Тянь, в восьми ли от Хунъянькоу. Тот, вернувшись, доложил, что братья Тянь рано утром, взяв с собой четыре ружья, корзины с товаром, лепешки из клейкого риса, три даня риса, один юн [116] масла, в сопровождении тридцати человек двинулись к пещерам Лаохудун — Логово тигра. С ними были Дуншэн, Цяосю и парень, игравший на соне. Дуншэн выглядел изможденным и больным; на одной ноге не было сандалии. Братья Тянь подбадривали своих людей: «Подумаешь, начальник уезда приехал, испугали! Отстоим обе пещеры, да так, что эти генералы будут только головы задирать и смотреть, а как шеи устанут, так они, съев всех жирных кур в ближайшей деревне, уберутся в своих паланкинах восвояси. Тянь голыми руками не возьмешь!»