Дмитрий Вересов - Книга перемен
— Ах, вот с кем Рувимчик шастал по кустам! Йося, Йося, ты только посмотри! Какой симпатичный молодой человек! Вы наш, да? Фрида Наумовна меня зовут, а Йосю зовут Иосиф Михайлович Полубоевой.
— Я тоже Михайлович, — сообщил Вадим, у которого от запахов съестного кружилась голова. Он, заброшенный и обделенный вниманием, в последнее время питался исключительно бутербродами и фруктами.
— Йося! — восхитилась Фрида Наумовна. — Я же так и думала, что он Михайлович! Сейчас придет с почтамта Аркаша, и мы будем кушать. А вот и Аркаша!
Виновник торжества оказался курносым пузанчиком, совершенно лысым, лысыми были даже веки, даже руки, и лишь на груди курчавился седой островок, который Аркаша с нескрываемой гордостью демонстрировал, расстегнув рубашку почти до пупа. Аркаша мелко перебирал кремовыми дырчатыми туфлями и держал на отлете полотняный мешок с эмблемой Аэрофлота, сквозь переплетения которого капало зеленоватым.
— Это крабы, — поведал Аркаша, — они в морской траве, чтобы им не было жарко. Пусть их Рахиль сварит. Налейте мне водки.
— Аркаша, Оксаночка привела молодого человека, Вадика. Как он тебе? — поинтересовалась Фрида Наумовна.
— А Рувим его видел? — вопросом на вопрос ответил Аркаша, оглядывая Вадима.
— Рувимчик всегда все видит и узнает первым! Он уже давно в кустах познакомился с Вадиком.
— У Рувимчика всегда были женские повадки, — утробно пророкотал Аркаша. — Если бы я в детстве не писал вместе с ним на одном пустыре на дальность, я был бы уверен, что он женщина. Рувимчик, — в деланом изумлении поднял брови Аркаша, — я вот только что подумал, а ты случайно не?..
— Нет, — подчеркнуто сухо и лаконично, ни на кого не глядя, ответил появившийся из летней кухни Рувим Оскарович и поджал губы. — А ты себе, Аркаша, изгадил брюки крабами, и вряд ли они отстираются.
— Уел! Ну, уел! Мастер! А я их выброшу. Я новые пошью у самого Нирмана и поеду в них в Хайфу. Выкуси-ка, Рувимчик!
— Мальчики, вы будете цапаться или вы уже будете водку пить? — забеспокоилась Фрида Наумовна.
— Мы будем пить водку и цапаться, — объяснил Рувим Оскарович. — Аркаша предатель и бросает меня на произвол судьбы. Таки никому верить нельзя, даже тому, с кем интимно писал на одном пустыре. Предадут и продадут. И сдалась тебе Хайфа, Аркадий? Что тебе там делать? Шекели пересчитывать? Один, два, три и опять один, два, три. На что ты будешь покупать икру и водку, я тебе спрашиваю?
— Мне что, Лева денег не даст? Я поступлю к нему в ресторан счетоводом, — уверенно сказал Аркаша.
— А то Лева не имеет счетовода!
— Так у него будет два!
— Спроси себя, Аркадий, зачем Леве два счетовода? Они его разорят!
— Зачем? Затем, что удобно. Скажем, у одного счетовода возникнет большая нужда — поехать в Милан, в «Ла Скала», послушать оперу. Он и поедет. А другой в это время будет работать, считать для Левы шекели. Или у другого счетовода возникнет нужда поехать на Мертвое море на грязевые ванны. Он и поедет. А другой в это время будет считать для Левы шекели. И все глубоко удовлетворены, и Лева, и оба счетовода.
Оксана исчезла на кухне, а Вадим почувствовал, что его куда-то тянут за брючный ремень.
— Вадик, пойдемте, — шепотом позвала Фрида Наумовна. — Эти два старых хрена будут препираться, пока не выпьют бутылку водки. Потом заснут на пять минут и снова будут как огурчики. Скоро Рахиль и Сонечка закончат со щукой, и мы сядем, наконец, за стол. А вы проводите меня за дом, там прохладнее.
С северной стороны дома была вкопана низкая и широкая лавочка, и Фрида Наумовна пригласила Вадима присесть.
— Я намерена рассказать вам, Вадик, один секрет, — начала разговор Фрида Наумовна. — Вы мне кажетесь порядочным человеком, и я, прошу вашего пардону, положила на вас глаз. А Оксаночке совсем пора замуж. И если вы себе ищете в жены еврейскую девушку, то я вас честно предупреждаю: Оксаночка у нас с Йосей приемная дочь. Ее мамаша, малолетняя шалава, бросила ее в роддоме. А я, Вадик, врач-акушер, и я работаю заведующей послеродового отделения. Ах, какая Оксаночка была очаровашка даже трех дней от роду! Здоровенькая, и сразу видно — умненькая. Я не могла ее отдать в Дом малютки, рука не поднялась, и уговорила Йосю удочерить девочку. У меня не все в порядке внутри, и не могло быть детей, а так хотелось. Но хотя Оксаночка мне не родная дочь, я воспитывала ее правильно, она очень хорошая девочка. Вот и думайте, Вадик.
Вадик подумал две секунды и сказал:
— Мне тоже есть, что сообщить вам, Фрида Наумовна. Например, девичья фамилия моей матери Михельсон. А сам я почти состоявшийся врач-педиатр.
— Йося! — громко выдохнула Фрида Наумовна, а потом почти завизжала в открытое над их головами окно: — Йося, ты все слышал?! Я так и знала, что Вадик наш!
Потом грянуло пиршество, и так Вадиму было вкусно, что он почти забыл про Оксану. Затем в сумерках все разбрелись по обширному саду подрастрясти животы перед сладким. Оксана шепталась с Фридой Наумовной, а Вадима, который с трудом дышал из-за обжорства, подхватил под руку за розовым кустом Рувим Оскарович и, слегка понизив голос, заговорил с некоторым доверительным пафосом, свойственным провинциальному радиовещанию:
— Вас приняли, Вадик. Это удача. Оксаночка — лакомый кусочек, горячий бутербродец, пирожок с повидлом. Но Фридочка не позволит ей вам изменять, вы понравились Фридочке. Что вы так смотрите, Вадик? Ловите миг удачи и — женитесь, юноша. Оксаночка — ваш шанс, ваш свет в конце тоннеля. У вас ведь сейчас в жизни что-то вроде тоннеля, трубы, судя по вашим байронически приподнятым бровям? Ну так Оксаночка вылечит вас от нездорового романтизма, от инфантильного упоения собственной интересностью. Вопрос лишь в том, по силам ли она вам, Вадик? Стоит устроить испытание, вам не кажется? Вам не будут препятствовать. Фридочка — доктор, а Йося — женский доктор, они понимают, что девушке полезно, что вредно. Здоровые контакты взрослой девушке полезнее, чем романтические грезы. Романтические грезы делают девушку истерической дурой. Так пригласите Оксаночку прогуляться к морю и посмотреть на закат. На берегу масса укромных уголков, и не забудьте взять с собой подстилочку. Ах, как славно, что вы встретились!
— Вы думаете? — смущенно пробормотал Вадим.
— Я не думаю! Я чувствую, подобно этому цветку! Всеми лепестками и тычинками, всеми шипами, всеми прожилками листочков. Что там думать! Вон она, Оксаночка! Ищет кого-то взглядом. Как вы полагаете, кого это она там ищет? Да вас, конечно. Она жаждет ваших объятий и поцелуев, нетерпеливости ваших рук, грубости рта и опасной игры чресл; она жаждет вдыхать запах роз под звездами, сама раскинувшись зрелой столепестковой розою на ложе любви. Она жаждет! Она жаждет, чтобы ваши пальцы, ваши губы перебрали все ее лепесточки, изучив очертание и особый трепет каждого из них. Так идите же, спешите к ней и восчувствуйте!.. И не смейте думать, это вредит потенции.
