Виктория Токарева - Можно и нельзя (сборник)
У Кости была мечта — летать. Люди в двадцать первом веке изобретут крылья на моторчике. Маленький, портативный летательный аппарат… Величиной со спортивную сумку. Он будет за спиной, на лямках. Нажал на кнопку — крылья плавно выдвинулись и распростерлись. Нажал вторую кнопку — и взлетел. Как во сне. Можно задавать любую высоту, любую скорость.
Костя вспомнил об аппарате, потому что за его спиной, в сумке, — крылья. Они уже тянут его вверх. Сообщают радость и высоту.
Костя отсчитал рубли для Гали, отдал Владу. Влад тоже пересчитал, шевеля губами. Потом он перестал считать, но продолжал шевелить губами. Не мог остановиться. Видимо, деньги действовали на него гипнотически. Это была его медитация.
Костя и Влад вернулись в нотариальную контору, получили необходимые документы.
— Теперь в ГАИ, — сказал Влад. — Там как раз обед кончился.
Влад боялся, что Костя одумается и порвет доверенность. Поэтому он немножко нервничал и немножко наезжал. Костя, в свою очередь, мечтал освободиться от машины и от Влада, который ему надоел своей деловитостью, а главное — голосом. У него был жлобский голос, не наполненный знаниями. Только голос, а под ним — пустота.
Влад сел за руль. Тронулись.
— Хорошая машина, — похвалил Влад. — Мягкая. Даже жалко разбивать. Я себе ее возьму, на каждый день.
— У тебя же есть машина, — вспомнил Костя.
— У меня две. «Поджеро» и «феррари». Но они дорогие. Их жалко, а эту не жалко. Будет каждодневная, а те выходные.
— Машина нужна, чтобы ездить, — заметил Костя. — А не в гараже держать, как туфли в шкафу.
— Моя жена так же говорит… Я на мебель чехлы надеваю, а жена стаскивает. Говорит: хочется жить в красоте…
— Будешь беречь, а жить когда? — спросил Костя.
— Моя жена так же говорит. Я скупой, бережливый, экономный… А знаешь почему?
— Не знаю.
— Потому, что я очень долго жил очень плохо. И мои родители очень долго жили очень плохо. Я устал. Я больше так не хочу. Я теперь очень долго буду жить очень хорошо. Ни одного дня не отдавать черту. Понял?
«Неплохо, — подумал Костя. — Ни одного дня не отдавать черту…»
Подъехали к ГАИ.
— Подожди, — предупредил Влад.
Он выскочил из машины. Скрылся в дверях ГАИ.
Костя ждал, безучастно глядя перед собой. Было как-то тревожно сидеть возле милиции с мешком денег. Хоть ГАИ и не милиция, но все равно.
Влад появился быстро — энергичный и озабоченный.
— Если хочешь быстрей, надо башлять…
— Чего надо? — не понял Костя.
— Башли. Ты как будто вчера родился. Давай…
Костя сунул руку в карман дубленки и вытащил стодолларовую банкноту.
— Много, — сказал Влад.
— Других у меня нет.
— Ну давай…
Влад взял деньги и скрылся.
Костя испугался, что сейчас выйдет страж порядка и спросит: «Откуда у вас валюта? Откройте сумку… Пройдемте…» И это будет дорога в один конец.
Через пять минут Влад вышел вместе с начальником — этакий капитан Катани, красивый, не подумаешь, что взяточник. В Косте все напряглось. Зачем он вышел?
— Где номера? — громко крикнул Влад.
— В багажнике, — ответил Костя. — А что?
Влад что-то сказал Катани. Катани покивал головой. Они расстались, явно довольные друг другом.
Влад сел в машину.
— Номера те же останутся, — пояснил Влад. — Меньше волокиты.
Выехали на проспект.
«Неужели все позади?» — подумал Костя.
— Деньги все делают, — философски ответил Влад. — Надо только уметь дать.
— А чего там уметь? Протянул и дал.
— Ничего подобного. Надо уметь быть своим.
— В Америке этого нет, — заметил Костя.
— Знаешь, какая зарплата у полицейских? А у наших ментов — знаешь какая?
Выехали на широкий проспект. По правой стороне стояли узкие высокие дома, как воздетые к небу пальцы. В одном из таких домов жил Миша Ушаков.
— Останови, — попросил Костя. — Я сойду.
— А чего? Поедем на дачу. У меня коньяк есть бочковой. Целая канистра.
Костя догадался: Влад не отказывает себе в предметах роскоши, к коим относится коньяк. Но старается совместить роскошь и жесткую экономию. И тогда получается бочковой коньяк.
— Ты кто по гороскопу? — спросил Костя.
— Дева.
Костя знал, что мужчины-Девы — жадные, аккуратные и красивые. Жадность — совпадала с Владом. А красота — нет. Хотя что-то симпатичное в нем все-таки было. Недвусмысленность. Влад не хотел казаться лучше, чем он был.
— Притормози, — попросил Костя.
Влад остановил машину. Выпустил Костю. Теперь машина была его, и только его. Он рванул ее с места, будто это был «поджеро» или «феррари». Но это была «пятерка» «Жигули», замешанная в историю. Тот же бочковой коньяк в канистре.
Миша Ушаков был дома, как обычно.
Последние три года он сидел возле парализованной мамы. Попеременно с женой. Денег на сиделку у них не было.
Мама требовала ухода, как грудной ребенок, с той разницей, что ребенок растет и впереди у него большое будущее. Труд во имя жизни. А здесь — тупиковая ветка.
Миша обрадовался Косте. Он радовался любому человеку, который размыкал его пространство. Дом как бы проветривался жизнью.
Миша заметил, что человек имеет несколько кругов. Первый круг — это круг кровообращения, биология, то, что внутри человека.
Второй круг — это связь с родными: мужем, женой, детьми, родителями — кровный круг.
Третий круг — связь с друзьями, сотрудниками по работе — более дальний круг, наполняющий человека информацией.
И четвертый круг — расширенная информация: путешествия, впечатления.
Особенно полноценным четвертый круг бывает у людей, имеющих славу и власть. Слава — тоже власть. А власть — тоже слава.
Этот четвертый круг наиболее полно питает человека. Поэтому так многие устремляются к власти и жаждут славы.
Когда человек заболевает, круги постепенно сужаются: с четвертого — на третий, с третьего — на второй и в конце концов — на первый, когда уже ничего не интересно, кроме своего организма.
Мишина мама сохраняла два круга: первый и второй. Себя и Мишу. Больше ничего и никого.
Первое время она бунтовала: почему это несчастье случилось именно с ней. А теперь уже не бунтовала: случилось и случилось.
Единственное, она очень жалела Мишу. Качество его жизни ухудшилось. Она тащила сына за собой в два круга, отсекая третий и четвертый. Ей хотелось, чтобы Миша жил полноценной жизнью. Она была даже согласна умереть, но как человек верующий — не могла наложить на себя руки. А если честно, то и не хотела. Все шло как шло.
