Владимир Сорокин - Тридцатая любовь Марины
Вытряхнув ящик, сунула в пакет фотографию, выбегая, оглянулась.
Со стены никто больше не смотрел.
Только проступал бледный, еле заметный квадрат.
Сергей Николаич нервно курил у подъезда, когда она выбежала, обняв угловатый пакет.
– Это что еще? – нахмурился он.
Марина улыбнулась:
– Это так… надо сжечь… ненужное прошлое…
– Аааа… – равнодушно протянул он и кивнул, – Ну, пошли быстрей.
Костер был по пути. Он пылал ярко и громко.
Два заспанных грузчика в рваных ватниках обрушили на него новые ящики и скрылись в черном дверном проеме.
Запыхавшаяся Марина подошла к костру, заметив как сильно растопил он подмерзший ледок, размахнулась и бросила набитый книгами пакет.
Пролетев сквозь порывистые желтые языки, он с хрустом провалился в рассыпчатый янтарный жар, и тут же целлофан пронзительно затрещал, свертываясь. Книги рассыпались, пламя охватило их.
Фотография скорчилась, треугольное лицо сверкнуло омерзительной гримасой и пропало навсегда. Тетрадь зашевелилась, горящие страницы скручивались черными рассыпающимися трубочками, замелькали фотографии.
Вика… Наташка… Нина…
Два грязных поломанных ящика с треском рухнули в .костер, накрыв горящие книги.
– Вот и все… – прошептала Марина, чувствуя на лице теплоту пламени.
Она устало улыбнулась.
– А Стендаля-то зачем? – усмехнулся Сергей Николаич, бросая в костер окурок.
– Надо, – тряхнула головой она и облегченно вздохнула, – Ну, пошли теперь…
На автобусной остановке толпился народ.
Рассвет набирал силу: грязный осевший снег побледнел, мутно-синие облака на востоке порозовели.
Отодвинув рукав, Сергей Николаич посмотрел на часы:
– Припаздываем. Плохи дела.
– Может такси возьмем? – спросила зябко Марина.
– Ишь ты, таксошная какая! – усмехнулся он, – Привыкла деньгу проматывать! Нет, Марина. Такси – это баловство. Пролетариату общественный транспорт дан для передвижения. Так что, давай как все.
Подошел автобус.
Он был основательно переполнен и слегка осел на правый бок.
Его быстро обступили.
Разошлись двери, но никто не вылез, наоборот, – тесно стоящие пассажиры подались глубже.
– Вперед! – бодро взял Маринину руку Румянцев и, проталкиваясь, полез в автобус.
С трудом они втиснулись, поднялись по ступенькам, раздвигая и тесня стоящих.
– Чего толкаешься… – сонно повернулся к ним какой-то парень в синей нейлоновой куртке.
Ничего не ответив, Сергей Николаич обратился к Марине:
– У тебя проездной?
– Нет. Вот пятачок.
– Давай.
Его пальцы взяли пятак, рука потянулась над чужими плечами:
– Опустите пожалста…
Автобус резко качнуло, сзади навалились, Марина вцепилась в вертикальный поручень, облепленный многими руками.
Ей давно уже не приходилось ездить так рано – за мутными стеклами автобуса еще светились фонари и окна; то и дело вспыхивающий розовым восток мелькал за сероватыми коробками домов.
– Ну как, жива? – дохнул ей в затылок Сергей Николаич.
С трудом поворачиваясь к нему, она кивнула:
– Народу сколько…
– Ну и хорошо, – рассмеялся он, – В тесноте, да не в обиде.
Автобус стал поворачивать, их прижало к окну.
Сергей Николаич поднял руку и украдкой погладил Марину по щеке:
– Выспалась?
– Выспалась… – улыбнулась она.
– А я вот так каждый день. Хоть мне и к девяти положено.
– Почему?
– Да не могу и все тут. Как привык, так и встаю в шесть. По будильнику. Не могу валяться, когда другие работают.
– А машины персональной нет у тебя?
– Отказался. У нас заводик небольшой. Всего-то три волги прикрепили. Директору, главному механику, ну и мне полагалась. Только я нашему главному инженеру уступил. Он в Красногорске живет. Человек пожилой. А ему-то к семи обязательно нужно, как штык. Вот я и уступил…
– Но тебе от нового дома совсем близко…
– Да. Близко. Зато в райком несподручно. На двух автобусах…
Автобус остановился, медленно расползлись половинки дверей, пассажиры стали выходить.
– А у тебя метро-то совсем рядом, – пробормотал Сергей Николаич, помогая ей сойти.
– Да. Десять минут езды.
– Счастливая, – засмеялся он, заправляя выбившийся во время автобусной давки шарф.
В метро было так же тесно, как и в автобусе. Полусонные люди стояли в поезде близко друг к другу.
Марина с интересом разглядывала их и улыбалась самой себе.
Раньше она косилась на них с презрением, старалась ездить на такси, чтобы не видеть близко эти заспанные лица.
А теперь… Это было так ново, что улыбка недоумения все сильнее растягивала ее губы.
– Ты что смеешься? – наклонился к ней Сергей Николаич.
– Да так… ничего… – облегченно вздохнула она.
Неожиданно поезд остановился между двумя станциями.
В окнах застыли какие-то сумрачные трубы и кабели, тишина повисла в вагоне, только шуршала одежда переминающихся людей.
Марина продолжала рассматривать их неподвижные фигуры.
Они были близки ей, как никогда, но их молчание становилось гнетущим.
Марина повернулась к Сергею Николаичу, чтобы не нарушить тишины, еле слышно спросила:
– Разве нечего сказать?
Он вздохнул, лицо стало серьезным:
– Время еще не пришло. А сказать есть что. Поезд дернулся, пополз и стал набирать скорость:
– А что мешает? – спросила Марина.
– Америка! – серьезно ответил он и снова вздохнул, – Ты это поняла?
Она кивнула.
Завод Малогабаритных Компрессоров стоял недалеко от метро, – свернули за угол большого старого дома, пересекли трамвайную линию и оказались у проходной.
На больших сетчатых воротах висели крупные облупившиеся буквы: ЗМК.
Возле проходной никого не было.
– Припоздали, – пробормотал Сергей Николаич, глядя на часы, – Ну, ничего. День сегодня особый.
Открыв дребезжащую дверь, он пропустил Марину вперед, кивнул сидящему возле вертушки вахтеру:
– Привет, Михалыч.
– Доброго здоровья, Сереж, – улыбнулся старик, – Что-то сегодня поздновато…
– Правильно. А потому что день исключительный.
– Понял, – улыбнулся вахтер.
Миновав вертушку, они прошли по широкому коридору, потом оказались на лестнице.
– Видишь – нет никого. Все уж на своих местах. Дисциплина…
– Это завод шумит? – спросила Марина, прислушиваясь к равномерному гулу.
– Да. На первом у нас все цеха. А на втором – администрация… – проговорил Сергей Николаич, на ходу расстегивая пальто, – Пошли!
Они поднялись на второй этаж.
Им встретились несколько человек, все они приветливо поздоровались с Румянцевым.
– Сереж, а сколько у вас человек на заводе? – спросила Марина.
