Юрий Алексеев - Алиса в Стране Советов
Ребенок перепугался, обмочил слова «радость» и «эффект», после чего запищал:
— Виноват, граждане! Больше не буду-у-у… исправлюсь…
— А-а, зассанец, не любишь! — напустились ещё пуще стрелки. — Перцу ему! Красного перца в нюхалку!
— Че-пу-ха! — сказала Алиса по-взрослому. — Разве перцем чихание остановишь? Это форменный произвол.
Наступило неловкое молчание. И тогда Чек к стрелкам шагнул:
— Вы что же это себе позволяете при посторонних? — процедил он сквозь золотые зубы с клеймом «Четвертое Управление». — Какого перца вам нужно?! Если сдувает пулю, возьмите поправку на ветер и помножьте на выпитое вчера.
— Дак мы…
— Да мы всегда никогда… — замялись стрелки.
— Кончай персимфанс! В ружьё! — отрубил Чек и тоном экскурсовода с Алисой заговорил:
— Леди и коммунисты, уважаемые господа! Произвол у нас давно остался за килем «Авроры». Уничтожен — не боюсь этого слова — мирным залпом крейсера по несогласным, и теперь…
— Два мира, два сортира, — самодовольно внесла Кухарка. — У нас бесплатно и сколько хошь.
— Голос народа окреп в сражениях, кхм-кхм, не знает полутонов, — пояснил Чек мимолётно. — Так вот, вернёмся к произволу. Если ваша, простите за крейсерскую прямоту, власть — организованное насилие, то наша — самообслуживание. Да, да! Добровольное и сознательное подавление в себе своих же инстинктов. Вот что мило, дамы! Вот что дорого, господа! Не ждать, пока кто-то тебя извне трах-бабах! Куда попер, олух!? А самого себя — к ногтю: эт-того мне нельзя, эвон-то вредно, а того-сего я и сам не хочу, потому как цель моя — сила унд красота при максимальной экономии горюче-смазочных материалов.
— Ещё бы! — влистила Кухарка. — Надо меньше пить!
Чек досадливо искривился, пошевелил губами и так сказал: — Что ж, разумно, хм, свежо, но не исчерпывающе… — И, вразумляюще Кухарку глазами сверля, дополнил: — И если кто с инстинктами совладать не может, кхм, чихает на всё подряд, то тут на перчик можно не поскупиться, всыпать… Ферштейн?
— Ещё бы! — фыркнула с пониманием Кухарка. — Ферштейн… Эйнштейн… их и дробью неплохо.
— Шапо! — взревел восхищённо невидимый Кот.
Чек смутился неописуемо. А Кот высунулся из-за колонны и как ни в чем не бывало сказал:
— Господа, я хоть и не Эйнштейн, но решительно нихт ферштейн, как можно инстинкт задавить? Меня вон от мышей отлучили, на репу перевели. Но мысленно по ночам я всё-таки…
— В войну и репа мёдом была, — встряла Кухарка: — И ничего — живы!
— Здрасте, барышня в пиджаке! Моё вам с кисточкой! — хвостом расшаркался Кот. — Хочешь мёду, берись за ружьё — так, что ли?
— Да было, было дело в Ленинграде, — пробормотал как-то отрешённо, улыбчиво Чек. — И до чего же мы стали после войны капризными! — И к Коту персонально: — Скажи спасибо, что не кастрировали за шмыготню по крышам во время воздушных тревог. Глазами-то зыркал, небось, наводчик, подсвечивал «мессерам»?..
— Мерси боку за «наводчика», — сказал осипшим голосом Кот. — В подпол нельзя и на крышу запрет. А для Кота крыша, что для вас «тур де франс» — простор, воля, контакты. Очень кругозор расширяет.
— Бедный Котик! — пожалела Алиса.
— Бедным делать на крыше нечего, — окрысился Чек.
— А как же Карлсон? — сказала Алиса.
— Ну, он далеко не Карлсон, — аттестовал Кота Чек. — Он наше произведение и перед нами в ответе.
— А-а, знаем, — отмахнулся хвостом Кот. — У нас все в ответе и всех наказание ждёт, потому что вину свою угадать не можем.
— Всех подряд ждёт? — забоялась вдруг за себя Алиса.
— Кроме этих, — кивнул в тёмный угол Кот.
— Не смотри туда! Там ничего интересного, — заегозил Чек — и опрометчиво, поскольку неинтересное для девочек вдвойне интересно, заманчиво. И Алиса, естественно, навострила глазки на тёмный угол, отрезанный погранично от стрельбища меловою чертой, и разглядела там женщину-крендель в жилете оранжевом, каким паровозы отпугивают, чтоб не давили зазря людей. В одной дырке кренделя торчала чёрная шпала свежей пропитки, а в другой различалось что-то кудлатое, напополам сломаное и дымное, будто махровый халат, спасённый от утюга.
— Это ничего, девочка! Это так… со смены я, — оправдалась за свой странный вид женщина-крендель. — Руки, вишь, не доходят подкраситься, в пудру мокнуться.
— Тоже-м-мне-Герцогиня! — сквозь окурок представил Алисе француженку дымный «халат», извещая попутно, что он не из-под утюга, а Мужик. А Кухарка дополнила представление:
— Тоже-мне-красавица спящая!
«Гер… Герцогиня — красавица?!» — Алиса отказывалась поверить. По неухоженному, опалённому встречными поездами лицу женщины было видно, что руки у той не доходят не только подкраситься, но и до чего попроще. — «Нет, я, наверно, ослышалась», — рассудила Алиса и всё же решилась Чека спросить: — Не понарошку красавица?
— Ну, если сказочно посмотреть, то — да. Особенно ночью, — заегозил Чек. — Конечно, яблочком её не потравишь, но после смены спит крепче, чем в хрустальном гробу.
— Ещё бы! — сказала Кухарка, — надо меньше пить.
— Здрасте, я ваша тётя! — напомнила Герцогиня Кухарке и Мужика напоказ выставила: — Вон у нас кто за двоих трудится. Разве не знаешь?
— А пошли бы вы все на… — предложил Мужик родственницам какую-то греческую, вероятно, окраину. — Пятьдесят лет жизни нет, правды нет и давление сто на двести.
— Ну да, на двести с прицепом, — сложил для Мужика пальцы стопочкой Чек.
— Чег-го? — оттопырил ладонью ухо Мужик. — Сам ты прицеп с поржавелыми тормозами. С того и хода нам нет, намертво прихвостились! — И под рукой Тожемне халатом сложившись, песенно заорал:
Птицы красные враз налетели,
На-ашумели, напели слова.
Эх, на весёлом суку мы сидели,
И срубили его на дрова…
«Двести с прицепом? Птицы без тормозов? Нет, я тупею! — отчаялась что-либо понять Алиса. — Кухарка и Герцогиня — сродственницы?? И как Мужик, с дерева сверзившись, может «за двоих трудиться», да ещё с рук Тожемне не слезая? Наконец, мы проходили греческие колонии во всех морях, но такой, какую он назвал, ни в Эгейском, ни в Мраморном нет».
У бедняжки окончательно закружилась голова, и она спросила Чека растерянно:
— Скажите пожалуйста, на какой остров Мужик женщин послал?
— На… на окружённый с четырёх сторон морем, — потупился Чек.
— Но где? В каких широтах? Какой он? — по-детски не отступала Алиса.
— A-а, параметры несущественны, — пришёл на выручку Кот. — У Мужика он да-авно необитаемый.
— Эх, и срубить бы его на дрова! — дурашливо повторил из песни Мужик — и заснул под мышкой у Герцогини.
— Нашёл чем хвастать перед иностранцами, — горестно прослезилась Тожемне и снулого повыше приладила, чтобы головою землю не задевал. — До чего ж с тобой чижило… Мочи нет как чижило!
— А вы бросьте его, — присоветовала Алиса из жалости.
— Тоже-мне-умница! — на одном дыхании произнесла Кухарка. — Какой-никакой, а при ней.
А Тожемне жалобно пояснила:
— Мужик, деточка. В войну и таких не было.
«Да что они меня — совсем за ребёнка считают? Нарочно разыгрывают?» — рассердилась Алиса и высказалась запыльчиво:
— Если вы действительно умница, то зачем вам «никакой»? Для веса, как дирижаблю? Стыдно, дамы, обманывать младших и… и… ни на какую войну он не дойдёт… разве что к окончанию.
— И не подумаю, — замотал головою Мужик. — В этот раз трофея не будет, делить нечего.
А женщины на Алису накинулись:
— Ишь ты, поживи с наше!
— Поешь нашей каши!..
Дальше пошли греческие колонии и не встреченные Одиссеем острова.
Чек ухватил Алису под руку и потащил суетливо в сторонку.
— Я же предупреждал, — приговаривал он шёпотом. — Гостям не пристало заглядывать в углы. Там ничего светлого, типичного для нашего Дома нет. Углы вообще приравнены у нас к миражам, и это научно…
— Простите, но ведь домов без углов не бывает, — пролепетала Алиса.
— Временность! Временность! — заверил Чек. — Строительство круглых залов чуточку задержали проектировщики. Но черта — вы обратили внимание на мел? — уже подведена. Баста! Мы закругляемся.
— Шапо! — заорал ёрник Кот. — Тожемне за чертой остается. С удачей вас, Герцогиня!
— Удача? — переспросила Алиса. — Разве за чертой хорошо?
— Ве-ли-ко-леп-нень-ко! — запрыгал туда-сюда от двинувшейся в атаку ноги Чека ловкий Кот. — Ей наказание не грозит. За чертой она вне опасности.
— Не понимаю, — призналась Алиса.
— А чем накажешь, когда её жизнь и так сущее наказание… Какая добавка ей навредит? — изрёк Кот, сощурясь.
— Софистика! — вскричал Чек, не в силах Кота ногою словить. — Спекулятивный жонгляж фактами — белое подбрасываем, чёрное ловим.
