Юрий Алексеев - Алиса в Стране Советов
— Ну? — искательно протянул ладошку рыжий, топчась на месте и потея лицом. А загримированный произнес осипло: — Я, конечно, извиняюсь, товарищ профессор, но вот интересно, по скольку школят на парту садить будут?
«Слава те, Господи! — молнией пронеслось в голове Кимоно Петровича. — Главари не потеют, а забулдыжный просто чернильным полотенцем утёрся!». И враз осмелевши, зеркалом повторил жест рыженького:
— Ну, а вы, ну? Ну?!
— Ах, да, извините! — смутился рыжий, вырвал бурую папку из рук чернильного и с попятным запасцем полуподал доктору: — Можете убедиться, в целости и сохранности…
Доктор стремительно сунул навстречу папке пухлый кулак.
— Но-но! — сказал чернильный, густея. — Я сам могу. У меня справка.
Но совершивший обмен Кимоно Петрович уже летел через ступеньку в квартиру.
— А всё-таки интересно, как в будущем… — взялся достать доктора напоследок чернильный.
— Вас это не касается! Своё получили, — окрысился с этажа учёный, захлопнул дверь и на цепочку закрылся.
В прихожей он страстно, будто вернувшуюся из побега любовницу, прижал папку к груди, трижды расцеловал, и лишь тогда развязал тесёмочки…
Увы, приятные приготовления Кимоно Петровича были напрасными. За тесёмочками открылось не то, что он лелеял, холил, а нечто чужое — с пригожим именем «Алиса» и неприятнейшим местом её пребывания — «в Стране Советов».
Вот тут-то доктор и взвыл:
— Наследственное проклятие! Я отроду невезучий!!
Когда же он в некотором отупении начал чужие страницы листать, то против воли увлекся. И по мере чтения его всё больше охватывало предчувствие неотвратимой беды, что должна, просто обязана с ним случиться. Глава называлась знакомо…
… ПОРОСЁНОК И ПЕРЕЦАлиса в раздумье разглядывала Дом Советов, как вдруг из-за угла вышмыгнул Кот и постучал в двери хвостом. Ему открыл ливрейный еврей, величавый в движениях. (Что это еврей, Алиса решила по нагрудной геройской звезде, приняв крепёжную ленточку за шестой кончик; а что лакей, по надутым и полированным щекам — такой лоск от хозяйских блюд, когда их тихонько вылизываешь).
— Пусти меня в Дом, Чек! — промурлыкал Котяра лакею.
— Не для того поставлен! — сложил губы дудочкой Чек и напружинился.
— Впусти. Так ведь устанешь без дела торчать, — применил логику Кот. — Я ж в президиум не полезу, буфетом интересуюсь по дурости.
— Ишь ты! Стоял, стою и буду на страже стоять! — погладил трудовую звёздочку Чек. — Стоять — честь, не впускать — геройство. Хоть до завтра буду стоять… или до светлого будущего, — добавил он, Алису приметив, и потеплел:
— Мадам случайно не иностранка?
— О, да! Но не случайно, — призналась Алиса. — Я там родилась.
И отмашку в сторону Запада сделала.
— Сочувствую! — вздохнул как-то неопределённо Чек. — Однако и на Западе есть достойные девочки. Мне доводилось. Незабываемы митинги и гулянья в честь нашей славной Юманите де Бланш… Кель сосиете! Кель плезир!
— Странно, — вымолвила Алиса. — Когда мы жили в Париже, мама не разрешала служанке гулять на бульваре Бланш.[103]
— А кто сказал Бланш?.. Ла-Манш!.. Э… э, ди-манш, — сгустил красноту на щеках Чек. А Кот развязно сказал:
— Ему можно, деточка! Он слуга народа.
— Ну да! Я совершенно забыл, — погладил Кота лакей, борясь с желанием сделать тому больно. — Ведь Чек, деточка, не холуйский обрубок имени, не для удобства «Чек, сбегай», «Чек, подмети!», а Член Единой Концепции, — дополнил он свысока и обломок сигары из жилетки достал: — Огонька не найдётся, мадам?
— Тоже мне Черчилль! — фыркнул Кот. — Не тем концом берёшь.
— Эту сигару, — смущённо и оправдательно произнёс для Алисы Чек, — мне подарил старый и верный друг Страны Советов — кхм, забыл фамилию — вкупе с борцом — жаль, не помню имя — против размещения игральных автоматов в Монако.
— Ладно-ладно, — перебил Кот. — Ворованную сигару надо прикуривать от краденой спички.
«Они сейчас подерутся… и мне достанется!» — испугалась Алиса. Она уже знала, насколько опасно в Стране Советов свидетелем быть, и сказала поспешно:
— Простите, что мешаю вам выяснять отношения, но мне хотелось бы заглянуть в Дом Советов.
— Эт-то ещё зачем!? — позабыл про сигару Чек.
Алиса знала, что лучше сказать: «Буфетом интересуюсь, товарищи!». Но не обученная звать лакеев товарищами и негожая бескофузно врать, она по-детски призналась:
— Во-первых, хочется посмотреть на Кухарку, которая будет управлять Государством.
— Ну, этого у нас сколько угодно. Навалом! — самодовольно вымолвил Чек. — А что во-вторых? В третьих?…
— А во-вторых, я у вас тут совсем запуталась и нуждаюсь в советах, — сказала Алиса и покраснела.
— Праувильный цвет лица выбрала девушка, — промурлыкал Кот. — В Доме Советов дают советы, как исправлять промахи на ошибки.
— И… и это естественно! — улыбчиво придавил Коту лапу Чек. — Не ошибается только тот, кто ничего не делает. А мы только и делаем, что всё время что-нибудь делаем.
— Или нет, — сказал Кот, лапу отдёргивая, и взроптал: — Не бей Кота поперёк живота мокрым полотенцем!
— Демагогия! — полез на Кота башмаком Чек. — С полотенцами у нас напряжёнка не потому, что их нет, а потому, что умываемся часто. Раз — и утёрся! Два — и что ж делать!?
— Я пошутил! Отпустите! — взвыл прищемлённый Кот.
— Отпустите! Это же так больно… — заступилась в слезах Алиса.
— Ещё бы! — скроил обиженное лицо Чек, с Кота не слезая, — больно видеть, как некоторые Коты нарочно лезут нам под ноги, чтобы вызвать сочувствие Запада и очернить нашу победную поступь.
— Отказываюсь… Отказываюсь от полотенца! — простонал Кот.
— Ну вот, давно бы так «умылся»! — освободил Кота подобревший Чек. И Алисе дверь приоткрыл:
— Пройдёмте, гражданочка, в помещение — там тепло, светло и мухи не кусают. На тоже-мне-Герцогиню советую внимания не обращать. Сосредоточьтесь для полноты восхищения на Кухарке.
«Тоже мне?? Наверно, это брошенная Наполеоном француженка, дочь герцога Тожемне», — подумала Алиса и вошла в то, что Чек называл помещением.
В просторном зале клубился дым, и в нём едва различалась буфетная стойка, на которой стояли та-редки с патронами без пуль. А возле них толпились стрелки, палившие по мишеням, вправленным для чего-то в спасательные круги с надписью «НАША ЦЕЛЬ».
— Стрельба должна быть экономной, — разъяснил Алисе немыслимые патрончики Чек. — Потребности ой-ё-ёй! А в случае промаха ещё и кастрюли лудить приходится. С того и свинцовая напряжёнка.
Позади стрелков на кривом табурете и в неудобном, как броня, пиджаке сидела Кухарка и укачивала младенца баюкалкой:
А-а, не ложись на правый бок,
Не то свистнут кошелёк…
Спи вполглазика, сынок,
Не то свистнут пиджачок, а-а, а-а…
«Но пиджаки не свистят, кажется? — затруднилась Алиса. — Разве когда худые карманы…» — И сказала вслух: — Ну и пиджак!
— Из длинного короткое и дурак сделает! — огладила себя не без удовольствия Кухарка.
— Длина естественна, — заторопился Чек. — Это для орденов, для наград. Без орденов управлять невозможно.
— Шапо! — вскричал Кот, изображая лапой будто шляпу перед Чеком снимает. — Каково сказано?! Орденов у нас больше, чем пиджаков!
«А хорошо это или плохо?» — заколебалась Алиса и тут заметила, что кухаркин младенец подмигивает ей как-то по-взрослому и завёрнут вместо пелёнок в гербовую листовку с прописью «КОДЕКС ЧЕСТИ».
«Опять напряжёнка», — смекнула Алиса, учась помалу здешнее арго понимать, и углубилась из любопытства в буквы помельче.
«Советский человек должен быть сильным, красивым, — прочла она на боку ребёночка, — готовым посвятить себя делу социализма и своей страны, отдающим себя работе, которая приносит радость и экономический эффект…».
Дальше текст уходил под попку младенца и скорее всего был размыт, потому что малютка простудно чихал и визжал беспрерывно, отчего личико его морщилось и недовольно кривилось.
— Ему пелёнки надо сменить, — сказала Алиса раздумчиво, — иначе он не станет красивым, сильным.
— Обойдётся, — постановила Кухарка. — Армия сделает человеком любого.
— Вот, деточка! — восхищённо задрал палец Чек. — Чувствуете, что значит государственный подход?
— А-а-пчхи! — перебил младенец и так оглушительно, что даже стрелки притихли и тут же вдруг заскандалили:
— Так невозможно работать!
— Пулю сдуло, товарищи!
— Наказать… задать поросёнку перцу!
Ребенок перепугался, обмочил слова «радость» и «эффект», после чего запищал:
— Виноват, граждане! Больше не буду-у-у… исправлюсь…
