Ольга Скубицкая - Нф-100: Небо в зеленой воде
- Где же ваша постоянная спутница? - вопросом на вопрос ответила я, присаживаясь напротив.
- Она сегодня посвящает день только себе и, соответственно, только моим деньгам. 'Ах, Дима, Дима, чего же еще ты ожидал. При таком неописуемом кобелизме, толстый кошелек это чуть ли не единственная радость в ее жизни', - сделала я свой вывод, обкусывая тост и запивая его обжигающим чаем.
- Так где же вы были несколько последних дней? - продолжал он допытываться.
Задумалась я лишь на секунду. Самый правдивый ответ звучал бы так: 'Посетила Швейцарию пятнадцатого века и Древний Египет, общалась с интригующим англичанином и, в довершение, парила с ним под облаками. Тьфу, похоже на слащавые впечатления романтично настроенной девушки, хотя по факту, романтикой в эти дни и не пахло'.
- Ну, я тоже занималась собой, самопознанием, скажем так.
- Вы как всегда сплошная загадка, - улыбнулся мужчина и попытался накрыть мою руку своей ладонью с аккуратно обработанными ногтями, на ней виднелись следы давних мозолей, даже дорогой маникюр не смог полностью скрыть прошлое.
'М-да, судя по руке, твой путь к обеспеченной жизни пролегал тернистыми тропами', - подумала я, предупредив его жест за секунду и плавно опуская руку со стола на колени. Его рука упала на пустую скатерть, и он расстроено отвел взгляд.
- Хотите прогуляться? - с сомнением в голосе предложил Дима.
Я минутку помедлила, он, конечно, не был самой желанной компанией, но в его обществе было легко, не то что в присутствии некоего индивида. Пришлось тут же отогнать от себя ненужную мысль. 'Почему бы и нет, отдохну от причин и следствий. C бизнесменом не надо поддерживать разговор и бояться колких взглядов'. - Да и вообще проводить день рождения в одиночестве попахивает замашками старой девы, к коим я себя не относила.
Кивнула, заключив, что это наилучший вариант. Он радостно приободрился.
- Куда бы вы хотели сходить? Ресторан, казино?
- Хочу именно погулять. Природа здесь во истину редкой красоты. Я не поднималась еще на южный склон, говорят, что с плато открывается впечатляющий вид. Предлагаю присоединиться к пешему подъему с экскурсоводом .
Диму не особо вдохновило мое предложение, но он, очевидно, решил за неимением лучшего, согласится на то, что есть. Я же не собиралась оставаться с ним наедине и давать лишний повод для его фантазий и лишние волнения его жене, хотя подозревала, что ей глубоко безразличны похождения муженька, и одергивала она его машинально, скорее из чувства собственничества, чем по причине большой любви.
- Узнаю, во сколько и откуда начинается экскурсия и вернусь, не уходите. Он поднялся и, направившись к выходу, потом остановился и обернулся:
- Вы точно дождетесь меня?
- Сегодня вкусный обед, и спешить некуда, - уверила его я.
Он вернулся через двадцать минут, когда мне уже поднадоело ждать, а не слишком приятный мужчина, сидящий с двумя спутниками за соседним столиком, как раз решился подойти ко мне и даже начал приподыматься из-за стола. Я почти не смотрела в его сторону, но заранее придумала отговорку для любого озвученного им приветствия.
Дима вошел и, смерив мужчину недовольным красноречивым взглядом, стал горячо извиняться за ненамеренную задержку. Он объяснил, что подъем начнется через полтора часа с центральной развилки туристических троп, но тут зазвонил мой мобильный.
- Встретимся там через полтора часа, хорошо? - Я достала телефон и вставала из-за стола.
- Хорошо, только... - Он хотел что-то еще добавить, но я уже проследовала к выходу и, нажимая кнопку вызова, помахала ему рукой, прошептав: 'До встречи!'
- Здравствуй, с Днем рождения! - прозвучал из динамика мягкий знакомый голос. Я не сообразила посмотреть на дисплей, прежде чем ответить, иначе, скорее всего, проигнорировала бы входящий вызов. Звонил Алексей, а я не хотела слышать его голос, его поздравления. Мы расстались очень мирно, без скандалов, разборок и деления любимого питомца, которого у нас, к счастью не было. Я не испытывала боль или отторжение, но ощущение неловкости сопровождало каждый наш случайный разговор, и именно поэтому я не желала слышать этот голос. После разрыва мы однажды встретились на улице и еще один раз в кафе, к пончикам которого оба неровно дышали, теперь я обходила эту улицу и это кафе, стараясь избежать ощущения неловкости, а пончики сменились круассанами с сыром.
- Спасибо. Как ты?
- Нормально, закончил проект, через неделю еду на семинар в Дрезден.
- Поздравляю, этническая родина ждет с распростертыми объятьями, - искренне порадовалась я. Мой бывший обожал Германию и собирался уехать туда на постоянное место жительства, а каждая командировка приносила ему массу положительных эмоций, его вечно сомневающейся и меланхоличной натуре это всегда шло на пользу. Впечатлений от поездки хватало обычно надолго, в такие моменты наше с ним сосуществование напитывалось жизнью. Так что сейчас сработал рефлекс, мы уже давно не вместе, а радость за него никуда не делась.
- Да, собираюсь в следующем году самодепортироваться отсюда. - Голос прозвучал с редкими для него нотками восторга. - А как ты? Как работа? - Он как обычно задавал правильные вопросы, слишком уж хорошо меня знал.
- Все как всегда - моя жизнь.
- Ну хорошо, не буду отвлекать, у тебя там наверняка намечается шумное веселье.
- Что-то типа того, - выдавила я, пытаясь сложить в слова то, что давно хотела сказать, то, в чем нуждалась. - У меня есть к тебе небольшая просьба.
- Да, слушаю, - с поспешной готовностью ответил он. - Алексей был всегда безукоризненно вежлив - плоды прекрасного воспитания, и именно поэтому я испытывала такие трудности с озвучивание того, что уже вертелось на кончике языка.
- Не звони мне, пожалуйста, больше.
Воцарилось тягостное молчание. Впервые я поняла, что горечь на губах может быть следствием произнесенных слов. Я ждала его реакции, представляя, что возможно хотя бы раз в жизни он даст волю эмоциям, напрасно - он никогда не изменял себе.
- Прощай...
На ходу запихивая телефон в сумку, я снова терзалась угрызениями совести и неловкостью. Алексей всегда выделялся среди моих знакомых острым умом и проницательностью, и естественно все сразу понял. Как и я, он осознавал, что остаться друзьями нам не под силу. Иногда так бывает, с людьми, которые не стали друг для друга родными - не нужно ни ссор, ни скандалов, достаточно просто признаться в том, что как ни крути, а некоторые навсегда остаются чужими, пусть их связывают отношения, секс или даже дети.
Все окончательно было обрезано, стерто, выжжено, и я тряхнула головой, пытаясь позабыть этот разговор и часть жизни, ему предшествовавшую.
В номере, выбирая что-нибудь более подходящее для пешей прогулки, выслушала пожелания и наставления бабушки и констатировала, что больше мне никто сегодня не позвонит. Только пять человек знали этот мой номер, и четверо уже отрапортовали поздравления. Оставался еще пятый, но ждать его звонка даже в голову не приходило. О радостной дате он не имеет ни малейшего представления, и позвонить мог, только если ему понадобится удаление на очень большое расстояние, но я твердо решила, что пока не закончится отпуск, я отсюда ни ногой, и ему придется подождать. Губы растянулись в злорадной ухмылке. Думать о нем совсем не хотелось, но назойливые мысли все равно умудрялись конденсироваться в голове. Его глаза не выпускали меня из плена даже сквозь воспоминания. Удивительное состояние двойственности царило внутри меня - внутренняя сущность стремилась находиться поближе, притягиваемая, как магнитом, второй частью энергии, но в тоже время тело реагировало на англичанина как на скрытую, но неоспоримую опасность, дыхание сбивалось, по спине пробегали мурашки, а ноги, будь их воля, уносили бы меня подальше. Очевидно, слишком большой отпечаток оставил на душе инквизиционный костер, будто выжженная каленым железом отметина.
Времени до намеченного подъема на плато еще оставалось достаточно. Я залезла с ногами в кресло и, не забывая поглядывать на часы, предалась раздумьям о прошедшей ночи. Ее пропитывала мистика и разноуровневый страх, как и почти каждую минуту с тех пор, как я впервые увидела колкие изумрудные глаза. Мне казалось странным, что я все еще существую в этом пограничном состоянии между настоящим и какими-то мистическими дрейфующими реальностями прошлого и не схожу с ума от разнообразия собственных воплощений, накладывающихся временами друг на друга. Девушка на скале, Элиза, Этха ...
'Кстати, как ее, то есть меня звали в восемнадцатом веке? - всплыл не возникавший ранее вопрос. - Самое время проверить объяснения англичанина относительно повторного погружения в прошлую инкарнацию. Раз к детству самой первой жизни придется добираться с некоторыми сложностями, оставлю ее на потом, а свои способности к погружению испытаю на чем-нибудь более простом'.
Устроилась поудобнее в кресле, радуясь, что на этот раз не окажусь на полу, как раньше. Отмела все ненужные мысли и желания, отыскала тут же всплывшие на поверхности сознания податливые пузырьки, затем собрала их по всем частям тела и просто сосредоточилась на том, что хочу оказаться в том моменте своего прошлого существования, который всплывал в памяти восемнадцатого века. Я помнила, откуда и при каких обстоятельствах оказалась на скале. Для надежности визуализировала тонкие пальцы с коротко обрезанными ногтями и край атласной туфельки. Мысли о пропасти и бушующем внизу море, как могла, отгоняла от себя, хотелось попасть в более ранний временной промежуток. Боль это не то ощущение, к которому стремишься, даже зная, что жизнь, в сущности, вечна, инстинкт самосохранения вопреки всему упрямо твердит о необходимости обходить боль любыми возможными способами, и кем бы я ни была, боялась боли ничуть не меньше, чем люди.
