Семен Малков - Несбывшиеся надежды
И вот, Хлебников обвинил своего начальника сектора и бывшего научного руководителя в плагиате. Дескать, не Артём с ним поделился своими научными идеями, а наоборот, использовал в своей докторской диссертации чужие, то есть его, Хлебникова, разработки. Можно было легко догадаться, почему жалоба подана в партком, а не в ученый совет, где могли бы компетентно установить истину. На заседании парткома, члены которого мало понимали суть дела, легче было провести порочащее Наумова решение.
Эта неприглядная история наделала в институте много шума и больно ударила по авторитету Артёма. Большинство сотрудников было на его стороне и гневно осуждало предательство человека, которого он вывел в люди и взял на работу в свой сектор. Всем были ясны побудительные мотивы Хлебникова и истинные цели провокации.
— Руководство не желает, чтобы Наумов получил докторскую степень. Вот и подговорили этого подлеца. Наверняка, пообещали поставить его на место своего начальника, — таково было единодушное мнение. — Врет он про плагиат!
Однако, как и всюду, нашлись завистники и недоброжелатели, злорадствовавшие и получавшие удовольствие от подлой шумихи и тяжелого положения, в которое попал Артём. При этом удар в спину ему нанес еще один из тех, кому он помог получить ученую степень — Левин. Вот когда он вспомнил то, о чем его предупреждал мудрый Иванов.
Для разбора заявления Хлебникова партком, как тогда было принято, создал комиссию, которая, видимо по указанию сверху, стала выяснять обстоятельства этого «дела» изматывающе медленно. И на одном из заседаний ученого совета Артём сам решил внести предложение, чтобы поскорее покончить со сплетнями, подрывающими его авторитет. Речь зашла о недостатке докторов наук, и он посетовал.
— Вы знаете, как нелегко подготовить и защитить докторскую диссертацию. Мне сейчас нужна помощь, а вместо нее устроили нервотрепку. Почему инцидент с моим бывшим аспирантом рассматривает партком, а не ученый совет? — вопрошающе обвел он глазами своих коллег. — Ведь вопрос идет лишь о праве использовать в диссертации результаты, полученные в соавторстве. Я прошу ученый совет подключиться к рассмотрению кляузы, цель которой — очернить мою работу. Это и будет действенной помощью!
Члены совета одобрительно зашумели, но тут слово взял Левин, ставший к этому времени, как и предсказывал Иванов, начальником его бывшего отдела.
— Мне непонятна претензия Наумова на какое-то особое внимание к его работе. Всю необходимую помощь, включая творческий отпуск, он уже получил, — Левин заявил это таким резким тоном, что все, знавшие, что Артём и у него был научным руководителем, недоуменно переглянулись. — Считаю ненужным втягивать ученый созет в рассмотрение кляуз. Жалоба Хлебникова затрагивает скорее этическую, а не научную проблему.
«Ну, и фрукт! Перед Ковачем выслуживается, — с горечью подумал Артём. — Какая вопиющая неблагодарность!»
Наверное, то же подумали и другие члены совета, — в институте все знали о дружбе Левина с начальником института, ибо после этого никто просьбу Наумова не поддержал. Понимая это, он и сам на ней больше не настаивал.
* * *Вероятно, Ковачу удалось бы достичь своей коварной цели, будь на месте Артёма кто-нибудь другой. Но он недаром столько лет проработал в институте, сумев завоевать любовь и уважение своих товарищей. И друзья не позволили втоптать в грязь его доброе имя.
Полоса неприятностей в институте не помешала, однако, Артёму выезжать вместе с Варей и постоянной компанией грибников по выходным в лес для любимой «тихой охоты». Это не только доставляло им огромное удовольствие, но и успокаивало нервную систему. В том году было много грибов, и они отправлялись, обычно, в свое излюбленное место на границе Московской и Тверской областей кавалькадой из трех-четырех машин.
С ними всегда ехали Гальчуки, а в других машинах — их друзья-сослуживцы, многолетние компаньоны по грибным походам. Чаще всего это были Рябоконь, зам Гальчука, и Антоненко из отдела прочности, вместе с женами, а «прочнист» иногда еще и с дочкой.
Ездили в лес с ночевкой, поскольку все обожали посидеть у костра, устроить небольшую пирушку и повеселиться, да еще и спеть под настроение любимые песни. А поскольку народ в большинстве был родом с Украины, где, как известно, петь не только любят, но и умеют, после нескольких рюмок хор звучал так красиво, что послушать его прибегали дети из соседней деревни. Особенно хорошо получался «Рушник», несмотря на то, что исполнители мешали русские и украинские слова:
Рiдна мати моя, ти ночей не доспала,
Ти водила мене у поля край села,
I в дорогу далеку ти мене на зopi проводжала,
I рушник вишиваний на щастя, на долю дала...
Эти верные друзья грудью встали на защиту Артёма, невзирая на давление со стороны начальника и секретаря парторганизации института. На его счастье Рябоконь был членом парткома, а Антоненко, замещавший заболевшего председателя профкома, участвовал в заседаниях. Дипломатичный и обаятельный, прочнист без особого труда добился, чтобы возглавить комиссию по заявлению Хлебникова поручили Рябоконю. Правда, секретарь парткома не преминул возразить:
— А не повлияет ли на него Гальчук? Тот ведь поддерживает Наумова.
— Вы же знаете его принципиальность. Рябоконь Галь-чуку не поддастся. Он выяснит все, как есть, — заверил секретаря Антоненко, ничуть не кривя душой: — И потом, он знает этот вопрос лучше всех. Если во главе комиссии вы поставите другого, то Рябоконь, — привел он неотразимый довод, — обидится, убедительно выступит против, и члены парткома его поддержат.
Счастье вновь улыбнулось Артёму. Выводы комиссии, подкрепленные документами, для Хлебникова были плачевными.
По настоянию Гальчука Хлебников был переведен в другой отдел, сплетни постепенно умолкли, и на работе у Артёма обстановка нормализовалась. Но все же о защите диссертации в ближайшее время нечего было и думать. «Ковач прав. Без его поддержки у меня ничего не выйдет, — пришел к выводу Артём. — Неужели, чтобы стать доктором наук, мне так же, как Иванову, придется уйти из института?»
Он уже всерьез стал подумывать о переходе на преподавательскую работу, но судьба сама решила за него эту сложную проблему. Руководство министерства, по неведомым причинам, создало вместо единого научно-исследовательского центра два института, специализировав один — по разработке требований к авиатехнике и государственным испытаниям самолетов и двигателей, а другой — по их эксплуатации и ремонту.
И вновь фортуна оказалась благосклонна к Артёму, так как Ковач остался в Шереметьево, начальником летно-испытательного института, а его перевели, вместе со всеми друзьями, в новый институт и предложили возглавить агрегатный отдел.
* * *
Казалось бы, теперь открываются благоприятные перспективы для успешной защиты в Киевском институте. Но не тут-то было! Против своей воли он оказался втянутым в противоборство, породившее врагов, которые учинили ему новые препятствия на пути получения докторской степени. «Ну почему всюду идет вечная борьба за власть, далее в науке? — удрученно думал он, видя сколько сил и энергии тратится зря на эти распри. — Какой большой урон ее развитию наносят честолюбцы!»
А борьба эта развернулась с первых дней существования нового института. Его начальником, по одному Богу известным причинам, был назначен никому не известный ни в Аэрофлоте, ни в авиационной науке здоровенный армянин — полковник. Скорее всего, высокие покровители «устроили» ему эту должность для получения генеральского звания. И как это происходит повсюду, полковник привел с собой и назначил на руководящие должности целую команду своих друзей-военных.
У военных был собственный институт эксплуатации и ремонта авиационной техники, и специалисты-аэрофлотовцы почувствовали себя незаслуженно обойденными. Недовольство коллектива, в основном состоящего из гражданских, подогревалось и тем, что военное руководство было недостаточно компетентно из-за различных условий эксплуатации самолетов и двигателей, которая была намного интенсивнее в гражданской авиации.
Понимая это, начальник института назначил своим заместителем Гальчука, как наиболее авторитетного специалиста по срокам службы и межремонтным ресурсам самолетов Аэрофлота. Но большинство других руководящих должностей досталось действующим военным и отставникам. Этим были недовольны также в министерстве гражданской авиации. Началась отчаянная подковерная борьба за замену полковника на «своего», дошедшая до ЦК партии.
— Ты не имеешь права стоять в стороне от нашей борьбы! — убеждал Артёма Гальчук, который, как уже было известно, тоже рассматривался «наверху», как кандидат на должность начальника института. — Нельзя терпеть, чтобы нами командовали военные. Они не знают специфики Аэрофлота, они только мешают работать!
