Вионор Меретуков - Меловой крест
Следующее утро прошло не менее весело. На такси, с тремя ящиками спасительного "Будвара", прибыл Алекс, который был встречен бурей восторгов. Потому что у всех в груди бушевал пожар такой посталкогольной силы, что его могло потушить только пиво.
Юрок, обложенный мокрыми полотенцами (рассвирепевший полковник, оправившись после падения, успел-таки надавать тумаков бесстрашному велосипедисту), беспрестанно постанывал, находясь под бдительной опекой Ваксы и ее подружки. Последняя, благодаря своевременно и демонстративно проявленной заботе, стала на какое-то время и его подружкой.
Ничто так не сближает русских людей, как совместное распитие спиртных напитков.
С той поры мы с Юрком стали друзьями, и дружба наша длится без малого двадцать лет…
Неужели ей суждено скоро оборваться?
Глава 16
Я лежал в своей излюбленной позе на кровати и полировал взглядом потолок.
Было раннее утро.
От нечего делать я представил себе, что я не художник, а писатель. И мне предстоит написать книгу. Книгу истории жизни Сергея Бахметьева, начав ее с сегодняшнего дня.
Итак, в путь…
Главный герой разрывает отношения с Диной…
Используя свой дьявольский дар, он уничтожает соперников. Он становится кумиром толпы, но его ждет печальный и глупый конец — на своей средиземноморской вилле, где он отдыхает с молодой женой, ему приходит в голову мысль покончить жизнь самоубийством.
Происходит это следующим образом: попивая виски, сидя с соломенной шляпой на голове в шезлонге на берегу моря, он вдруг понимает, что его слава — ничто в сравнении с разрушениями, которые он принес не только своим врагам, но и друзьям. Но самое главное — он разрушил самого себя. Он стремился не к гармонии с миром, в которой только и возможно счастье, а к ее отрицанию. И пришел к краху.
От него остается только шляпа, которая покачивается на волнах…
Где-то я уже читал нечто подобное. То есть, я был бы не первым, кто, придя к отрицанию общечеловеческих ценностей, был вынужден в холодную погоду, бросив выпивку, ни с того ни с сего бултыхнуться в неприветливые морские волны…
Я повернулся набок и уперся глазами в окно. Сквозь листву за окном я увидел дом напротив, ветхий балкон, а на нем сидящего в кресле старого человека, который дремал, уронив голову на грудь. Невольные параллели пришли на ум… Старый человек, прожил долгую, скучную жизнь…
Но как хорошо и покойно ему сидится в этом кресле!
…Я подумал, как-то все слишком быстро произошло… Не успел насладиться молодой женой и белоснежной виллой, как извольте пожаловать на дно… Сказывается, наверно, отсутствие литературного опыта.
И символ какой-то сомнительный. Шляпа…
Вероятно, роман, как и жизнь, можно сконструировать… И записать в голове план на будущее. Чтобы, не дай Бог, не позабыть.
Но, как верно заметил один мудрый человек, писатель лишь угадывает сюжет и переносит его на бумагу. Конечно, он имел в виду настоящих писателей. Кстати, он и сам был настоящим писателем.
Тот же мудрый человек объяснял, как это делается. Писатель улавливает существующие в воздухе, в пространстве некие сигналы, перерабатывает их своими сверхчувствительными мозгами и затем пускает в дело, выдавая на-гора потоки бессмертных творений.
То есть писатель как бы уподобляется приемнику с антенной, которая выхватывает из окружающего мира импульсы, несущие всевозможную информацию о жизни на земле. Ему остается лишь внимательно прислушиваться и старательно все записывать. Но это дано далеко не каждому. Только избранных Бог наделил такими антеннами.
Я тщательно ощупал свою голову, но, естественно, никаких следов антенны не обнаружил.
…Как показали дальнейшие события, что-то — что?! — не позволило мне следовать вышеупомянутому плану. Он так и остался в голове, вызвав лишь потребность мысленно побродить вокруг него, неторопливо рассуждая о его неприемлемости.
Я был не в силах спланировать роман (или жизнь) по заранее приготовленному рецепту.
Все — все! — произошло совсем по-другому. И ничего не надо было изобретать.
…Я встал с постели, поплелся в ванную. Почти не глядя, побрился. Так брились древние греки. Не потому, наверно, что у них не было зеркал, а потому, подумал я, что им осточертело смотреть на себя в зеркало, видя изо дня в день одну и ту же рожу.
Мне страшно не хотелось ехать в больницу. Больше всего я боялся, что Юрок всё поймет…
* * *— Посмотри, я совсем поседел от страха — говорил Юрок, наклоняясь и показывая абсолютно гладкую, воскового цвета, лысину, — видишь, до чего меня довели эти сволочные врачи?! Я, в свои неполные сорок, совершенно сед!
— Голова — как голова, — пробурчал я, делая вид, что внимательно разглядываю его идеальную лысину. — Только уж больно она у тебя блестит. Видно, правду говорят, что ты ее по утрам смазываешь коровьим маслом. Ах, как я тебе завидую! Как, должно быть, удобно быть обладателем такой головы! Особенно, наверно, хорошо ее умывать! Поплевал на ладонь, протер, и готово! Давно хотел спросить, зачем ты бреешь голову, ведь ты же не плешивый? И вдобавок повадился летом носить соломенную шляпу! И этого попугая Алекса научил!.. Ты себе представить не можешь, какой фурор он произвел в Венеции, когда с этой шляпой появился на набережной Большого канала. Что ты надулся? Говори, зачем бреешь голову?
— Дурррак! Как ты недогадлив и примитивен! Как не остроумен! Как глуп! Не обижайся, но ты действительно иногда меня изумляешь. А ведь это так просто, я тебе сейчас объясню, и ты сразу все поймешь. Только слушай внимательно и не перебивай. Ты вообще, если слушаешь, становишься иногда страшно понятливым. Если будешь внимательно слушать, обязательно поймешь. Другие же идиоты, которые спрашивали об этом же, ведь поняли. И ты как-нибудь поймешь. Если будешь не отвлекаться и внимательно слушать. Слушай! Представь себе лето, душный августовский день, парит, и, похоже, скоро, грянет гроза. Всем жарко! Асфальт плавится. В воздухе повисло марево. Всем хочется пить. Люди идут медленно, чтобы не помереть от жары. Они даже не смотрят по сторонам, потому что напряжение, связанное с этим, может вызвать у слабонервных усиленное потоотделение. Я спешу на деловое свидание. С бабой… Мне нужно на автобусе добраться от Красных ворот до Дорогомиловки. Иду степенно, размеренным инвалидным шагом, стараясь не растрясти недавно съеденный обед, который жарой утрамбовался до размеров козьих катышков. До остановки метров сто. И тут, чувствую, летит мой автобус, на который, я точно знаю, мне опаздывать никак нельзя. Скашиваю глаза и боковым зрением вижу его. Он! Мой автобус! Он равняется со мной и, притормаживая, начинает накатывать на остановку. Я стискиваю зубы, строю страдальческое лицо, как у бегуна на дальние дистанции, перед которым маячит ненавистная спина соперника. Левой рукой придерживаю на голове шляпу, правой делаю маховые движения, которые, напоминая работу парового механизма, динамически согласуются с топочущими ногами, обутыми в широкие мягкие сандалеты; несусь целеустремленно, неотвратимо, как поставленная на гусенично-каучуковый ход, колесница смерти. Козьи катышки трясутся во мне наподобие раскаленного гороха. Птицей влетаю в салон автобуса, за мной тут же захлопываются двери, и машина, как живая, лязгнув металлическими яйцами, трогается с места. Я широко раскрытыми радостными глазами осматриваю равнодушных попутчиков, клюющих носами в пропахшем дизельным топливом салоне, достаю из кармана брюк платок, одним ловким движением, встряхнув, разворачиваю его, затем снимаю — вот оно! — шляпу и вытираю чистым, спрыснутым тройным одеколоном платком вспотевшую лысину. Равнодушные попутчики разом просыпаются и смотрят на меня с завистью и уважением. Теперь понял?!
Юрок рассмеялся. Потом, помолчав, уже совсем другим голосом сказал:
— Скажу тебе честно, я так перепугался!.. Сейчас, когда уже все позади, я могу об этом говорить спокойно, а тогда… Я передать тебе не могу, как это страшно! Еще несколько дней назад я думал, вот я умру, а дальше что?.. Будет что-нибудь там, за порогом?..
— Что-нибудь да будет…
— Ты так думаешь? — с сомнением спросил Юрок и вдруг взорвался: — Ну, конечно, это ты верно подметил, что-нибудь да будет! Я это и без тебя знаю, разумеется, будет, еще как будет, но только — без меня! Серега Довлатов как-то мне говорил, что каждый раз, покупая ботинки, он задумывался — а не в них ли его будут хоронить? Я тебе вот что скажу, — он почти орал, — не сшили еще ботинки, — Юрок глухо закашлял, — в которых будут хоронить Короля! Но, — Юрок поднял вверх указательный палец, — это страшно… Я вынужден был жить в постоянном страхе… в ожидании смерти… И еще. Скажу тебе по секрету. Только никому не говори. Не то меня упекут в сумасшедший дом… Вот послушай. Я исчезал… Да не смотри ты по сторонам! На меня смотри! Повторяю, я исчезал. Мне иногда казалось, что я — уже не я. И будто по больнице кто-то ходит в моем халате, откликается, когда кто-то произносит мое имя. Но это не я! Сейчас это уже прошло…
