Сергей Буртяк - Кот
Соловей засмеялся. Открыто, искренне захохотал, как человек, который с облегчением сбросил опостылевшую маску.
Почему-то Саша обратила внимание, что брюки у него немного коротковаты.
Неожиданно у Принцессы мелькнула надежда: сейчас Соловей махнет рукой и признает, что все это глупо, что это было умопомрачение, станет обычным пожилым толстым дядькой, другом отца, и они пойдут все вместе, вчетвером, в какой-нибудь паб выпить по кружке «Гиннеса» и постепенно забудут об этом кошмаре.
Соловей поднял голову. Он уже не смеялся. Саша поняла, что кошмар продолжается.
Соловей снял пиджак и остался в белой рубашке.
Зверская гримаса замерзла на лице Соловья. Он смотрел, не отрываясь, Егору в глаза и медленно, с железным шелестом тянул клинок из недр тонкой трости с костяной рукояткой.
Лезвие было трехгранное, узкое, с кровостоком, а когда показалось острие, Егор отметил, что это почти игла.
Соловей не стал утруждать себя фехтовальными па: никакого салюта «подвысь», никакой глупой стойки. Он сделал стремительный выпад. Егор чудом успел поставить защиту, отступил на полшага и чуть не упал.
Глава двадцать восьмая. СТРАХ, НЕНАВИСТЬ И НЕМНОГО ПРАКТИЧЕСКОГО ФЕХТОВАНИЯ
Сражаться было непросто — поверхность крыши и правда походила на вафельный корж. К тому же она слегка закруглялась, как труба, только более полого — как труба большого диаметра. Кот оступался, балансировал, запинался. От этого его движения были порывистыми и порой бессмысленными. Правда, ячейки под ногами оказались не так уж страшны, и, приноровившись, Кот через несколько минут после начала боя смог вполне сносно перемещаться.
Соловей двигался мало, точно и в целом осмысленно, как толстый опытный канатоходец. Хотя его тоже шатало — никому не понравилось бы танцевать на громадном выгнутом вафельном корже с ячейками в пять сантиметров глубиной.
Сначала Кот думал, что справиться с этим свихнувшимся пузырем будет нетрудно. Он вспомнил Людоеда и крепостную стену Замка, на которой лихо повоевал, дожидаясь хозяина. Людоед тогда не успел, и красивого поединка не вышло. «Ничего, компенсируем здесь», — ухмыльнулся Кот. Он был прирожденным бойцом и знал, что фехтует гораздо лучше Егора.
Тем не менее той ночью на крыше пешеходной галереи Тауэрского моста, на высоте нескольких десятков метров над Темзой, происходил обычный посредственный бой — возможно, огнестрельное ранение, хоть и легкое, все-таки сказывалось: Кот явно сдавал. Он нервничал, ошибался, шпага как будто стала ему непривычна. Кот с трудом переставлял ноги и старался не смотреть в сторону Саши.
Принцесса замерла. Каждая мышца ее была напряжена. Саша понимала, что это почти поражение. Поэтому даже не удивилась, когда Соловей сделал короткое движение клинком, шпага выпала из руки Кота, гениальный фехтмейстер упал, словно плюшевая игрушка, и скатился с крыши, непонятно как удержавшись локтями и пальцами за стальной уголок на краю.
Принцесса только закрыла лицо ладонями и покачнулась.
Кот ничего не успел. Видимо, Соловей нажал какую-то специальную кнопку, и на костяной рукояти трости-шпаги, у которой не было эфеса, появился крючок вроде гарды, в виде короткого птичьего пальца с длинным загнутым когтем. Соловей провел мгновенный захват, и Кот почувствовал, что наглая, непобедимая сила отнимает у него шпагу. Он пытался ухватить рукоять крепче, но…
Кот висел, словно созревший банан, и мечтал сдохнуть как можно скорее, потому что Принцесса все это видела. С опаской, исподлобья он посмотрел на нее. Принцесса по-прежнему стояла чуть в стороне. В глазах Саши застыли слезы и горе, и не было там никакого презрения или стыда за него. Слюнтяй! Урод! Никогда ничего не решай за нее… Пшел вон, скотина!..
Судорожно, как зверек, упершись локтями и подбородком в какой-то выступ на краю крыши, а ногами — в невидимые ячейки внизу, Егор пытался подтянуться, выпрямить руки. Не получалось. Пот катился по лицу горячими струйками, заливая глаза. Минута помрачения прошла. Как он оказался в таком положении, Егор понимал, но не помнил.
Соловей спокойно смотрел на жалкие потуги и почти тепло улыбался. Он присел на корточки, отложил в сторону трость и шпагу Егора, опустился на задницу и уперся расставленными ногами в выступающее ребро крыши; пах его оказался прямо напротив Егоровых глаз.
Соловей положил сцепленные пальцами руки на согнутую в колене толстую ногу и стал говорить. Голос его звучал мягко, почти сочувственно, и от этого было особенно гадко.
— А ты ничего не знал? Дурачок. Ну теперь уже можно — все равно скоро сдохнешь. Я ведь просил у Королева руки его дочечки, вон той сучки, которая трясется за свою жалкую шкурку… — Соловей повысил голос. — Трясется и знает, что, если сделает хотя бы шажок, я тут же столкну тебя вниз. Мне захотелось поговорить. Скажи спасибо — ты еще чуток поживешь. Как вы там говорите? Децл?.. Во-во… Поживешь децл… Дебильное слово. Терпеть не могу. Чего говорил-то я? А… Тогда, в фехтовальном зале, я предложил Королю шикарную сделку, хотел, чтобы все по-людски… Но это пафосное величество отказалось! Как я расстроился!.. Ведь могло быть красиво: объединили бы капиталы, и не связался бы он с тобой, сопляком! И с братцем твоим, отморозком… И девчонку вы у меня не увели бы… А хорошо я тебя тогда уронил… Нет?.. Я, помню, был очень зол, очень. Совсем. Потому что все предчувствовал. У меня хорошая интуиция. Я ведь хотел наехать тогда на Короля. А потом передумал. Когда тебя — щенка — на хребет повалил, на глазах твоей сучки. Как-то отошел. Подумал, не время. И был прав. Как всегда. Ну скажи, красиво я тебя тогда сделал? Тебе понравилось? Тебе еще захотелось, дурилка? Вот ты и дождался. Только — разница. Тогда ты мне не мешал наоборот, помогал. А теперь мешаешь. Очень. Из-за тебя у меня, можно сказать, личное счастье не складывается. Ты думаешь, я не понимал, что эта дурочка позвонила мне в Москву и согласилась пойти замуж, потому что ты от нее гульнул? Знал я все. А какая разница? Стерпится — слюбится. Главное согласие. И сейчас вот… поплачет недельку-другую и успокоится, забудет тебя, козла. И с Королевым я помирюсь. Чего-то я и правда наворотил тут… бабки, киднеппинг… Но ничего… Разрулим по понятиям. Он мужик деловой. Да, насчет братца твоего… Давно хотел спросить. Он вообще-то есть? Или нет его? У меня служба безопасности хорошая, из ГСБ пацаны, так они какую-то непонятку бакланят. А я, кажется, догадался… Видимо, тебе еще больнее, чем мне? А?.. Егор Федорович Мельников…
Егор слушал этот бред и чувствовал, что у него едет крыша. Перед ним сидел не крупный преступный авторитет, вор в законе, богатейший человек Европы, а толстый дворовый хулиган-завистник, жиртрест, плохиш, на которого не обращает внимания девочка его шизофренических грез, а он за это мстит мальчику, с которым она подружилась. Сам же Егор висит не в центре Лондона, на Тауэрском мосту, на высоте сорока с лишним метров, а во дворе детского сада на крыше какого-нибудь сарая или на высокой деревянной горке, построенной отцами детей.
— Ну ладно, хватит базарить.
Видимо, что-то совсем не понравилось Соловью во взгляде Егора. «Где же Кот?.. Вот сейчас бы… очень было бы вовремя…»
— Ты еще под стол ссал…
Соловей грузно поднялся на ноги, отряхнул лопаты ладоней и брюки и собрался было сильным ударом ноги сбросить Егора с моста, как вдруг сзади на него прыгнула Саша. Она, как кошка, вцепилась в его руку ногтями и зубами.
Соловей попытался сбросить ее мимоходом, не отвлекаясь, но это не получилось. Тогда он оторвал от себя девчонку и толкнул в сторону, к противоположной стороне галереи. Вскрикнув, как говорящая кукла («Мма-мма…»), она упала и, кажется, потеряла сознание.
У Егора потемнело в глазах. Он почувствовал внезапный прилив сил. Резким рывком подтянулся, выпрямил руки в локтях и забросил правую ногу на крышу. Не успел Соловей повернуться, а Егор уже стоял перед ним, ухмыляясь не менее страшным оскалом.
Медленно и с усилием, словно натягивая тетиву, Егор отклонился, отвел сжатую в кулак руку назад и вниз, а потом как будто просто ее отпустил…
От этого дилетантского, но выстраданного апперкота Соловья слегка приподняло в воздух и бросило назад и чуть вправо. Всей бычьей тушей, будто в воду, вошел он в темное стекло галереи, сгибая и ломая тонкие стальные полоски. Брызнули мелкие стекла, загорелось аварийное освещение, взвыла сигнализация. Егор услышал, как тело грохнулось на пол.
Судорожно сглотнув, Мельников бросился к Саше. Она уже поднималась, потирая ушибленный затылок. Егор помог Принцессе встать и обнял ее. Но Саша мягко освободилась и пошла к дыре, которую пробил, падая, Соловей.
Подойдя вслед за Принцессой к рваной пробоине в стекле крыши, Егор увидел, что Соловей, раскинув руки и ноги, лежит на полу внутри галереи. Похоже, он потерял сознание. Глаза его были закрыты.
