Александр Галкин - "Болваны"
- Владлен Лазаревич объяснил, зачем вызывали?
Он явно избегал говорить Птицыну "вы". Впрочем, небольшое неудобство первого свидания все-таки мешало ему сразу перейти на "ты". Следовательно, он предполагал сделать это в самом скором времени и устранить досадное смущение. Птицын ненавидел людей, с места в карьер ему "тыкавших", притом что часто он не мог им ответить той же монетой.
- Нет, не объяснил, - ответил Птицын громогласным басом, отчетливо артикулируя все гласные и согласные.
Гигант встал с кресла, сделал два гигантских шага к Птицыну и сунул ему под нос красную раскрытую книжечку, откуда Птицына сверлили те же маленькие свиные глазки из глубины плешивого черепа. Бесспорно, это было его собственное удостоверение, без подлога.
- Комитет государственной безопасности. Капитан ...кин.
Птицын как следует не расслышал фамилию: то ли Опенкин, то ли Опискин. "КГБ! Вот это да!..." Птицын привстал от неожиданности.
Гигант повернулся спиной к Птицыну, снова сделал два гигантских шага вдоль стола и опять уселся в кресло Виленкина. Теперь вид у него был вполне довольный собой. Он достал расческу из внутреннего кармана пиджака и принялся аккуратно расчесывать длинные пряди редких волос слева направо, поперек лысины. А потом справа налево. Наконец, спрятал расческу и лукаво поглядел на Птицына.
- Итак? - осклабился Василь Васильич. Глазки у него сделались масленые.
Птицын вопросительно склонил голову, ожидая дальнейших вопросов.
- Как делишки? - игриво поинтересовался Василь Васильич.
- Хорошо! - не подлаживаясь под тон кагэбэшника, серьезно ответил Птицын.
- Тяжело грызть гранит науки? - пошутил Василь Васильич.
- Не очень.
- Нравится учиться?
- В принципе, да!
- Что не устраивает?
- Методика русского языка.
- А-а-а! Понятно! - сочувственно протянул Василь Васильич, явно разочарованный лаконизмом честных ответов Птицына.
- Ну что ты так зажат? Расслабься! - с ласковым укором попенял он Птицыну.
Птицын вдруг обнаружил, что судорожно вцепился в подлокотники кресла.
- Да нет, ничего... - промямлил он в ответ и, чтобы показать, что совершенно расслаблен, оторвался от подлокотников и помахал правой кистью в воздухе: вот, мол, как я! - подивившись идиотизму своего жеста. Не к месту он вспомнил актерский анекдот, рассказанный Носковым. Носков изображал актера перед выходом на сцену: он корчил тупую рожу и, встряхивая руками, быстро приговаривал в нос: "Я свободен! Я свободен! Я абсолютно свободен!" - "Ваш выход!" Глаза Носкова вылезали из орбит, он круто наклонял голову вниз, делал руки по швам и деревянными шагами, на полусогнутых ковылял вперед. Этот анекдот имел бешеный успех у Люси Паншевой и Даши Шмабель.
- Ты каким-нибудь спортом занимался? - опять спросил Василь Васильич Птицына ободряюще.
- Да-а! Боксом! У меня первый разряд! - выпалил Птицын залпом, наконец-то обретя хоть какую-нибудь почву под ногами; казалось, сейчас разговор потечет; внезапно Птицын перепугался, что сболтнул лишнее (у него вспотели ладони), вот почему он, запинаясь, сам себя поправил: - Но сейчас я не соответствую... не тяну... на первый разряд... Время прошло много... не потяну...
- У меня тоже был первый разряд по боксу, - мечтательно улыбаясь, протянул Василь Васильич, отдавшись давним воспоминаниям.
- В тяжелом весе? - участливо поинтересовался Птицын.
- Нет, в весе петуха. Тогда я был еще такой же легкий, как ты... Это теперь... Годы... годы... Старость!
Опять возникла напряженная пауза, когда Птицын следил за чисто выбритым свинячьим подбородком Василь Васильича, а Василь Васильич, со всей цепкостью оперативника, - за бородатым лицом Птицына. Вот-вот кто-то расколется.
- Кто такой Дзержинский? - огорошил Птицына Василь Васильич внезапным вопросом.
- Дзержинский Феликс Эдмундович возглавлял, кажется с 1918 по 25 или 26 год, ВЧК, Всероссийскую Чрезвычайную комиссию.
Василь Васильич брезгливо поморщился:
- Я не про того. Ваш Дзержинский! Эдик Дзержинский. Твой однокурсник.
- А-а! Я его абсолютно не знаю. Мы с ним ходили в дружину только... И всё... Но не общались... Даже там...
Птицын мысленно представил этого Дзержинского. Глупо, что тот оказался однофамильцем шефа чекистов. Угрюмый сутулый усач из четвертой группы с немытыми, нечесаными волосами. Он ходит всегда в одних и тех же старых, грязных клёшах, которые волочатся по земле. Пожалуй, только однажды он спросил Птицына: "Ты в группе Люси Паншевой?" - "Это она в моей группе!" - нахально ответил Птицын.
Как он мог попасться на заметку КГБ?
- Ну а с кем ты общаешься?
Птицын задумался. Эта скотина, конечно, ждет фамилий. Ляпнешь кого-нибудь - и будет таскать всех подряд. Птицын вспомнил, как этот мерзкий человек-жираф со свинячьей харей, столкнувшись в дверях с Виленкиным, назвал Беня и Нахова. Значит, они на него уже работают! Не исключено, что кто-то их них и навел капитана на него, Птицына. Вот сволочи!
- С Егором Бенем, с Андреем Наховым... не очень часто. А из преподавателей - с Идеей Кузьминичной Кикиной и Валентином Ивановичем Козлищевым.
Птицын следил, как по скошенному к вискам, узкому лбу капитана быстро побежали продольные морщины, точно муравьи в потревоженном муравейнике. Морщины явственно обозначили наличие мыслительного процесса. Тот, по-видимому, лихорадочно соображал, издевается над ним Птицын или он на самом деле полный идиот. Внешне придраться было не к чему. Птицын смотрел на него не опуская глаз, светлым взором.
- Хорошо! Хорошо!.. - одобрил Василь Васильич, чтобы хоть что-нибудь сказать. - Ты знаешь, 17 января... через неделю... в институт приезжают англичане... по обмену?.. На студенческие каникулы. Ты ведь бывал в общежитии на "Юго-западной"?
- Нет!
- Ну-у... Как это? Надо заглянуть! Сможешь?
- Наверно, смогу... Там живут литовки из нашей группы.
- Вот! Замечательно! Поговоришь, пообщаешься с литовками, а потом как бы невзначай заглянешь на пятый этаж. Там поселят англичан. Если я попрошу тебя познакомиться... с ними... Ну не со всеми... с некоторыми... получится у тебя? Сможешь помочь?
- Я английский как-то... не знаю толком... Они меня не поймут... а я - их.
- Поймут... поймут... Они все говорят по-русски... Прилично говорят... Можешь не беспокоиться... Главное войти с ними в контакт. Так как?
- Постараюсь!
- Вот!.. У тебя есть знакомые с именем Василий?
- Нет.
- Если, допустим, я тебе позвоню... и назовусь Василий... для родителей... Сам понимаешь, не стоит по имени-отчеству... родители ничего не заподозрят? Не будут спрашивать, кто такой? Где ты с ним познакомился?
- Ну они же не знают всех моих знакомых!.. - горячо воскликнул Птицын.
- Ладно, - удовлетворенно кивнул Василь Васильич. - Надеюсь, ты понимаешь, что о нашей беседе никому рассказывать не стоит... не следует подводить ни себя, ни меня... Ты же умеешь хранить тайны?
- Разумеется.
Василь Васильич щелкнул ручкой, открыл записную книжку:
- Записываю твой домашний телефон.
Птицын с тяжелым сердцем продиктовал: "375 - 15 - 90". Мучительно искал он выход - и не находил. За три минуты его завербовали в бесплатные осведомители КГБ, попросту - в стукачи. Вот как надо работать!
Вдруг в его сознании высветилась спасительная формула - формула отказа:
- К сожалению, я не смогу быть вам полезным.
Круглое поросячье лицо жирафа вытянулось огурцом. Маленькие свиные глазки ощетинились короткими соломенными ресницами и заморгали. Птицын только сейчас заметил у него веснушки под глазами - когда он густо покраснел. Наверно, в юности, давным-давно, он был светло-рыжим или песочным блондином, неуклюжим увальнем, застенчивым и робким с девушками. Вот почему он пошел в КГБ -- для самоуважения.
- До свиданья! - бросил Птицын и не получил никакого ответа.
Пробираясь к двери, он чувствовал на своей спине тяжелую безмолвную ненависть человека, который мысленно уже составил победную реляцию для начальства и вдруг его с бухты-барахты шмякнули мордой об стол - и кто стукнул? - червь, пигмей, жалкий, тщедушный студентишка, какого он, будь его воля, одним пальцем раздавил!
3.
Ни Виленкина, ни Валеры в предбаннике, слава Богу, не было. Птицын пулей вылетел из парткома. Он перевел дух только за колонной, у мужского туалета. Из него вразвалку вышел Кукес. Птицын страшно ему обрадовался. Как всегда, теплая и мягкая, как подушка, ладонь Кукеса настраивала на мирный лад. Бури и страсти мира, казалось, для нее не существуют. Кукес пребывал в хорошем настроении: он только что пересдал старославянский - с двойки на четверку. Это радостное событие он увенчал актом грубого вандализма: спустил в сортир Ксюшины конспекты по старославянскому.
Кукес встретил Птицына коротким смешком:
- Тебе не попался навстречу Страхов?
Птицын мотнул головой.
- В коридоре была хорошая сцена... сейчас только... Страхов шел навстречу Виленкину... Ты, по-моему, никак не врубишься... Ну, Страхов... старичок такой... дряхлый... с тремя волосинками на лысине... по советской литературе... профессор... Ну, помнишь, он еще говорил об англичанах, что те, мол, квакают?.. Язык у них, как у лягушек: ква-ква... Вспомнил? Идет он по коридору второго этажа, увидел Виленкина и заорал на весь этаж: "Виленкин! Уже выздоровел? Яйца отрезали? Благополучно? После операции молодцом... молодцом!" Виленкин как в сторону шмыг - и бежать по лестнице вниз. А Страхов идет дальше как ни в чем не бывало и бормочет себе под нос песню: "Три танкиста, три веселых друга..." В глубоком маразме старичок... Я обхохотался!..
