Чарльз Сноу - Поиски
После этого заседания я понял, что настало время, когда я должен взять все в свои руки. Дело явно не клеилось. Я никогда не предполагал, что наша затея встретит оппозицию с самого начала. Даже оставляя в стороне реакцию на выпад Константина, все равно в общем отношении к нашему проекту ощущался внутренний протест, проявлявшийся все больше и больше. Со стороны Притта это было возмущение агрессивной, удачливой и экстравагантной молодежью в лице Константина и несколько менее отчетливо в моем лице; со стороны Фейна тоже чувствовалось сопротивление, столь же глубокое и, вероятно, более опасное, но мне не было ясно, чем оно вызвано. Вероятно, его раздражала молодежь, ее успех, которого он сам не смог добиться, — я не знал; быть может, виной была страстная вера, живущая в Константине, которой Фейн был абсолютно лишен. Возможно, он и сам не знал. Но, по всей видимости, он был настроен против любого нашего предложения. Нашего! Не совсем удачно было то, что я оказался столь тесно связан с Константином. Не будь за ним крупного открытия и будь он более податлив, они, быть может, отнеслись бы ко мне с большей благосклонностью.
И тем не менее, хотя я был встревожен, я ни в коей мере не пал духом, я твердо решил, что справлюсь со всем этим сам. Константин огорчится и будет упрекать себя, если я скажу ему, что придется прибегнуть к дипломатии, и, вероятно, из-за своей нервозности он станет еще более неприемлемым для комитета. Отнимите у него его непосредственность, и вы лишите его единственного личного оружия. Нет, я должен был выработать собственную тактику и держать ее в секрете, а если она оправдает себя, то после успешного окончания дела я доставлю себе удовольствие рассказать ему.
Я узнал, что в следующий четверг Десмонд выступает с докладом в Химическом обществе. Я прослушал всю долгую и обидную для него дискуссию, в которой он выглядел затравленным мальчишкой, его глаза бегали в поисках помощи и симпатии. Заседание шло к концу, когда я пробился к нему.
— Почему в химических обществах всегда больше ссорятся, чем в физических? — шепотом спросил я. Он оглянулся, увидел меня и расплылся в улыбке.
— Меня самого это всегда удивляет, — ответил он.
— Пойдемте выпьем чего-нибудь. У вас еще есть время до последнего поезда, — предложил я.
К тому моменту, когда мы вышли на улицу, к нему вернулась его обычная жизнерадостность.
— Что за странная, злобная и драчливая толпа, — сказал я. — Почему химия так отстает от других наук?
— Потому что она не имеет математической базы, — не задумываясь, ответил он.
Когда он не пересказывал чьи-либо чужие идеи, он выдавал наобум какую-нибудь собственную. Я постарался развить ее.
— Вы хотите сказать, — заметил я, — что химия не дает материала, который можно было бы проверить новыми методами? А старые методы сильны традициями, стоящими за ними. Назад к Кольбе, так ведь.
— Любая наука без математики обречена на застой. — Он семенил рядом со мной мелкими шажками, мы шли по улице, направляясь ко мне домой. — С физикой совсем другое дело. Там прислушиваются к новым идеям. Знаете, я ведь сам в душе физик. Только у меня нет математической подготовки.
Я подумал о том, как часто я слышу эти сожаления, немножко патетические, немножко глупые. Несколько более осторожно я даже сам высказывал их. В науке это эквивалент сожалений умного и необразованного человека: «Если бы я получил настоящее образование!»
— Вы мыслите, как физик, — сказал я.
Десмонд весело ответил:
— В конце концов Фарадей тоже не был математиком. — В этот момент он ощущал себя великим ученым, работающим не с помощью формул, а благодаря глубокому интуитивному пониманию действительности, которое прячется за этими формулами. — Он совсем не был математиком. А сумел многое сделать.
— Но Химическое общество не одобрило бы его.
Пока мы поднимались на лифте ко мне в квартиру, Десмонд все хохотал над моей остротой. Потом он с удобством расположился в одном из моих кресел, я предложил ему виски, он оглядел светлую и холодную комнату.
— Иногда, Майлз, до того надоедают эти тупицы. И химия и члены совета. Я часто думаю, что было бы неплохо иметь в городе квартиру, вроде вашей.
Он выпил виски.
— Вы знаете, Оксфорд надоедает. Все тот же Паркс-роуд и обеды в колледже. Начинаешь тосковать по большому городу. А вам хорошо, — сказал он, — приходите, когда вам захочется, сюда из вашей лаборатории. Возвращаетесь назад в мир. Мне частенько хочется с вами поменяться.
Видно было, он чувствует себя бонвиваном и человеком науки, преуспевающим тут и там. Я вновь наполнил его стакан, и он дружелюбно сказал:
— Счастливые деньки.
— А это здорово похоже на работу нашего комитета, — улыбнулся я, — вы помните: «Должен ли институт быть придан университету или нет».
— А, новый план Константина! — глаза у Десмонда блестели. — Это выдающийся человек, Майлз.
— Бесспорно выдающийся, — сказал я. — А как вы относитесь к этому плану?
— Члены комитета против…
— Я сам был бы против него в целом…
— Я думаю, что я тоже, хотя…
— Этот план может не пройти, даже если его признают заслуживающим внимания.
— Я с вами, — сказал Десмонд, — всегда с вами.
— Но неужели вы допустите, чтобы вся идея провалилась только из-за того, что какие-то детали неприемлемы? Неужели вы дадите Фейну вообще угробить институт только потому, что никому не нравится предложенная Константином структура? Посудите сами, вы единственный человек, который может в настоящее время протолкнуть институт. Я хочу сказать, что вы можете добиться, чтобы институт был создан в качестве дополнения к университету. Если вы примете решение организовать его в Лондоне, вы тем самым поддержите старого Остина; и, может быть, вам следует избрать именно Лондон, чтобы перетянуть на свою сторону Остина. Конечно, лучше было бы сделать это в Оксфорде, чтобы вы могли помочь там, но при нынешнем положении с физикой в Оксфорде вам этого не добиться, как вы думаете? Все влиятельные ученые Кембриджа и Лондона будут против вас, не так ли? Так же как и Фейн, он тоже имеет влияние.
— Думаю, что так, — неохотно согласился Десмонд.
— Вам будет легче самому перебраться в Лондон, когда будет организован институт, чем перетаскивать институт к себе, — сказал я. — Во всяком случае, насколько я понимаю, вы единственный человек, который может спасти эту идею, и боюсь, что единственная возможность спасти ее — это создать институт в Лондоне. И, уж конечно, это усилит ваши собственные позиции.
— Конечно, — сказал Десмонд. Он уже снова был счастлив.
— Остин, естественно, должен будет поддержать вас. Бедняга Константин тоже поддержит и не будет возражать, что прошла не его структура. Ведь он сам сказал, что лучше любая структура, чем ничего. И тогда другие… ну, они не в счет, и вы победите.
— Фейн, — глава Десмонда затуманились, — может по-прежнему смотреть крикет и мешать людям что-либо вообще делать. Фейну мы можем сказать — убирайся!
— Вы можете, — сказал я, — и благодарить вас за это будет не только комитет.
Мы выпили еще немало виски. Он рассказал мне несколько сальных анекдотов, задыхаясь от восторга. Он рассказывал анекдоты о немецких профессорах с немецким акцентом. Он очень быстро напился и стал рассказывать похабные анекдоты о немецком профессоре с немецким и американским акцентом. Я отвез его на вокзал, и он едва-едва успел на поезд.
— Почему вы не переедете в Оксфорд? — спрашивал он меня из окна вагона. — На постоянное жительство. Молодая кровь. Оживить колледжи. Старые колледжи. Вот что им нужно, нашим старым колледжам.
Я заметил, что обычно он говорил об Оксфорде «колледжи», а теперь, расчувствовавшись, стал называть их «старыми».
— Вы переедете в Лондон и оживите все — и институты и все, что угодно, — сказал я.
Поезд тронулся, и он еще долго энергично и бестолково махал рукой.
5Теперь положение дел прояснилось. Я мог, конечно, полагаться на Константина; Десмонд и Фейн всегда будут в противоположных лагерях, вероятно, Десмонд будет на моей стороне, хотя он был слишком скользкий, чтобы на него можно было положиться. Но я думал, что если Десмонд найдет какой-нибудь другой более выгодный для него вариант, то Фейн будет за нас. Во всяком случае, он не будет в столь резкой оппозиции, а это уже даст реальный выигрыш. Ведь открытый враг может легко сбить с толку большинство неустойчивых друзей.
В итоге получалось два голоса против двух. Все будет зависеть от Остина, и я устроил так, чтобы меня пригласили к нему на обед. Сколько времени прошло с тех пор, как я был здесь в последний раз, вспоминал я, шагая по улице в Кенсингтоне. Сколько прошло с тех пор, как я встретил здесь Одри! Восемь лет! Память об этих днях была жива во мне, но не волновала меня. Не взволновался я даже тогда, когда за обедом леди Остин сказала:
