Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 2
— Так я же с работы…
— Не про одежду разговор. Ты погляди.
Он подвинул зеркало к Михаилу, тот хмуро глянул. Отвернулся. Конечно, видок не очень. Лицо темное. Глаза красные, опухшие. Это уж от пьянки. Волосы как после драки. Черт его знает, до чего человек дойти может.
— Ну вот, — суровым голосом закончил Комогоров, словно он только что рассмотрел своего позднего гостя. — Иди-ка ты домой… А сюда в таком виде больше не приходи. Не приму. Ты подумай: куда пришел? В семью. В семейный дом. Дети здесь, я сам сюда в рабочей одежде никогда не зайду.
Все это Михаил выслушал хмуро и смиренно. От другого бы не стерпел и половины, а Комогорову все можно.
Так Михаил и остался работать на своей машине. А работать нелегко. В начале декабря стало подмораживать по-зимнему и повалил снег. Но Михаилу все эти северные фокусы давно знакомы — опытный таежный шофер. Он в любой мороз заведет машину, и никакие заносы ему не страшны. В гараже он считался одним из лучших шоферов. Шестого ноября, на торжественном заседании, ему дали премию. Он стал следить за собой. Брился через день, одевался по лучшей таежной моде.
Купил в магазине бобриковое полупальто «москвичку» и пестрый галстук, который пока еще не решался надеть. Девчонки заглядывались на него, и только одна по-прежнему не обращала никакого внимания.
Вон она. Сидит в своей будке на машинной башне и смотрит на все сверху вниз.
Всегда, проезжая мимо биржи, Михаил смотрел на средний кабель-кран, на котором работала Лина. Сейчас она в первой смене.
В предутреннем мраке Михаил различает ближайшие к нему контрбашни. Они стоят поблескивая заиндевевшим железом, больше чем когда-либо похожие на нежное кружево.
Машинные башни, расположенные над рекой, уже совсем не видны. Могучее сияние прожекторов, установленных на самом верху, на голове башен, слепит глаза и сгущает мрак.
Внизу чуть виден тусклый свет, исходящий из машинного отделения.
И вот там, в темной вышине, где-то под ослепительным созвездием прожекторов сидит в своей будке Лина.
О чем она думает, глядя на землю? Может быть, ей видны бегущие огни фар и она вспоминает о нем. Ох, уж лучше бы не вспоминала. Ни с какой хорошей стороны он себя не показал. Но все-таки Михаил несколько раз помигал огнями фар.
Дорога была пустынна в этот ранний час. Михаил затормозил и стал смотреть в темноту. Нет, ничего не разберешь. Темно.
Ему показалось, что огни прожекторов на первой башне качнулись в сторону и потом с каким-то судорожным рывком стали на место. Михаил присмотрелся. Да, опять прожекторы поплыли в сторону, словно за башню схватилась чья-то могучая рука. Но башня снова вырвалась и стала на место.
Постояла и вдруг начала падать.
Когда он на недопустимой скорости влетел в ворота комбината, по двору бежали люди, глядя на медленно падающие огни прожекторов второй башни.
* * *В это утро Лина, как и всегда, пришла за полчаса до начала работы. В проходной сидел Илья Васильевич Комогоров. Увидев Лину, поздоровался и пошел вместе с ней.
Это ее удивило. Комогоров был так мало знаком с ней, что при встречах только рассеянно здоровался.
А тут вдруг сказал: «Здравствуйте, Лина» и пошел вместе с ней. По дороге спросил:
— Как живете?
Лина ответила «Лучше всех, и никто не завидует», потому что на такой вопрос больше ничего и не ответишь. Он это понял и похвалил.
— Ну, значит, вы — молодец.
Лина знала, что Комогоров работает в механической мастерской, но он почему-то не свернул туда, а все шел рядом с Линой, интересуясь, как она проводит время, почему не учится, да с кем дружит.
Не понимая, зачем ему понадобились такие подробности ее жизни, Лина отвечала неохотно, а когда он спросил, не скучно ли ей, она, посмеиваясь, сама задала вопрос:
— А если скучно, то что? Развлекать придете?
Он тоже усмехнулся:
— Да нет уж. Не гожусь я в развлекатели. С Михаилом совсем разругались?
— А вам зачем это знать?
— Да так спросил…
— Ну вот. Больше и не спрашивайте! — захлебнувшись от возмущения, выкрикнула Лина, и неизвестно, что бы она еще сказала, но в это время кто-то позвал Комогорова.
Догоняя их, шел директор биржи Тарас Григорьевич Ковылкин в побуревшем от времени кожухе.
— Сейчас будем передвигать, — громко заговорил он. — У вас все готово?
Не слушая, что они говорят, Лина побежала по узкой тропке, мелькая серыми разбитыми валенками. Она знала, что первый кран, поставленный очень близко ко второму крану, на котором она работала, сегодня должны отодвинуть. Это ее мало интересовало.
Приняв смену, Лина села за контроллер и положила руки на рукоятки.
Ее будка, прикрепленная к ферме, как ласточкино гнездо, заметно покачивалась над засыпанной снегом рекой. Впереди расстилалось слабо белеющее в темноте неоглядное поле биржи. Сильные прожекторы ее крана освещали широкую полосу, на которой чернел на снегу штабель баланса — длинных бревен.
Далеко, за полкилометра еле видны кружевные контуры контрбашни. От головы ее протянулись шесть поблескивающих нитей канатов.
Лина повернула правую рукоятку, и сейчас же башня задрожала от работы мощного мотора. Она представила себе, как внизу, под ней, в машинном помещении завертелся огромный барабан, наматывая блестящий трос. От штабеля отделился пучок баланса и начал подниматься вверх. Лина тронула левую рукоятку — тяжелый груз поплыл через всю биржу к эстакаде.
Отделенная от всего мира, Лина под монотонный гул моторов невесело размышляла о своей неудачной жизни. И ей начинало казаться, что всегда: и на работе, и дома, и даже когда ее окружают люди, она все равно так же одинока, как и в своей железной будке, висящей среди мрака.
Башня покачивается, натягивая упругие канаты, убегающие в темноту к другой, далекой башне. Вот так и в жизни крепко стоит на ногах и никогда не упадет только тот, кто чувствует надежную поддержку друга.
А ее кто поддержит, некрасивую, злую, строптивую? Кто ее полюбит? Мишка? Разве это любовь?
Далеко по дороге идет машина, покачиваясь и ныряя на ухабах. От этого, наверное, вспыхивают и гаснут голубоватые дорожки света. Или просто шофер гасит и зажигает фары: сигналит кому-то. Может быть, это он. Тогда напрасно старается. Его можно простить, но полюбить его нельзя. Наверно, нельзя.
Машина прошла. Вот показалась другая и тоже замигала фарами. Нет, это просто качает на ухабах. Ну и ладно. Пусть ее качает. Лине-то что за дело. А вот машина остановилась, свет перестал качаться. Лина вздохнула и рассердилась на себя. Снова стала смотреть на освещенную полосу. Стоя на штабеле, двое рабочих прицепляют очередной груз. Около штабеля ходит сигналист. Лина ждет, когда он взмахнет своим флажком.
Но вдруг рабочие, чего никогда не было, побежали по штабелю и, спрыгнув с Него, пропали в темноте. Сигналист тоже побежал вдоль штабеля, размахивая флажком. Что они — с ума посходили, что ли?
Она посмотрела в ту сторону, куда побежал сигналист. То, что она увидела, было так необычно, что Лина даже не испугалась. Она просто не могла понять, что делается с той, соседней контрбашней.
В мутном свете утра было отчетливо видно, как вертикальная ферма башни ломанно наклонялась, словно становилась на колени перед соседней контрбашней. Это продолжалось, как показалось Лине, очень долго. Несущие канаты лопнули и, как гигантские змеи, свиваясь в кольца, поползли по штабелю, цепляясь за бревна. Они тащились, раздирая пышную перину снега, покрывавшего штабель, выхватывая все новые и новые бревна.
Башня, лишенная поддержки, медленно клонилась к реке. Она упала бы сразу, если бы ее не удерживала тяжесть огромных стальных канатов, которые все продолжали ползти по штабелю.
Лина хотела вылезть из своей будки, но в это время почувствовала, как все кругом вздрогнуло и загудело, словно лопнула огромная струна.
Она не видела, как контрбашня упала на соседнюю, как эта соседняя башня тоже начала медленно разваливаться и падать. Лина только почувствовала, как дрожит и раскачивается будка, в которой она сидит.
Распахнув дверь, она посмотрела вниз. Чистый и пушистый утренний снег, покрывавший реку, медленно наплывал на нее.
Лина поняла, что ее башня тоже падает и что сейчас нельзя терять голову. Она сообразила, что ее спасение заключается не в том, чтобы сейчас же, немедленно с огромной высоты прыгнуть в снег. Нет, надо подождать, когда снег сам приблизится к ней, и тогда только прыгнуть как можно дальше, чтобы не накрыло падающей башней.
Она все сделала, как хотела. Выждав, сколько было надо, она прыгнула далеко в сторону, и ей показалось, что все кругом: и небо, и снег, и кусты на крутом берегу — все мгновенно вспыхнуло ослепительным алым светом и погасло.
