Анатолий Отян - Добро Наказуемо
– Смотри, Юра. Видишь, на горизонте самолёт на посадку идёт? Там аэропорт, куда ты прилетел. Он тебе понравился?
Шеф отставил от себя тарелку, положив в неё нож и вилку, вытер салфеткой губы и улыбаясь сказал:
– Я бывал здесь и раньше не один раз. Летал в командировку.
– Откуда? – задала глупый вопрос Марина.
– От верблюда, сейчас расплачусь с официантом и пойдём.
– Твой хороший немецкий, как я понимаю, тоже от верблюда?
– Ты догадлива. От него самого. Не будем об этом, когда-нибудь придёт время, узнаешь. Хотя вряд ли. Не разжигай своё любопытство.
Тебе не нужно знать больше, чем ты знаешь. Тебе и так много известно. Всевозможные тайны усложняют нашу жизнь. Но и жить нараспашку, всё равно, что ходить голым. Это твоя машина?
– Нет, я не люблю блеклые тона для машин. Недавно обгоняла на узкой дороге и увидела впереди, идущую мне в лоб темно-зеленую машину. Я успела увернуться, но испугалась. А будь она поярче, я бы и не пошла на обгон.
– Ты права. Судя по твоей логике, вот эта жёлтая – твоя. Угадал?
– Да, тем более, что блеснули стопы – я открыла замки на дверях.
– Поехали.
– Куда?
– Борнхаймер Ландвег, в районе Борнхайма. Езжай в сторону
Айспортхалле, я там покажу.
Когда подъехали к дому, шеф приказал:
– Проедь дальше и стань за углом.
– Тебе тяжело будет нести.
– Да нет, чемодан на колёсиках и картины без рам. Я пошёл.
Минут через десять уложили чемодан в багажник, Марина поцеловала шефа в щеку и пожелала:
– Ни пуха тебе ни пера, Юра.
– К чёрту! Тебе удачи. Прощай!
– Нет, до свидания!
Марина ехала по загруженному автобану и особенно размышлять было некогда. Машины шли сплошным потоком по трём полосам. Пошёл небольшой дождь. На спусках красным пунктиром от стоп-сигналов освещалась дорога, и встречные полосы блестели от тысяч фар. Марина взяла одной рукой фотоаппарат и не глядя в видоискатель, пару раз нажала на спуск, надеясь получить хороший снимок.
Приехала к себе в квартиру. Света ночевала у Ядвиги. Легла и стала думать о том, о чём не смогла размышлять в дороге.
Кто в самом деле был тот, кого она называла шефом и Юрой? Раньше она над этим не особенно задумывалась. Она понимала, что он просто предводитель банды, хотя где-то в глубине души понимала, что не только, но тогда не могла и не хотела думать ни о чём, кроме того, чтобы спасти ребёнка, да и никакими зацепками не располагала. И вот сейчас его знание немецкого языка, знание Франкфурта, посеяли неясные мысли о его принадлежности к одной из самых влиятельных и всесильных организаций бывшего СССР. Неужели? Неужели эта организация представляла собой обыкновенную мафию, или переродилась в неё в годы перестройки? С этими мыслями Марина уснула.
Снилась ей Одесса и она, маленькая девочка, стоит в сквере на
Дерибасовской, а там в беседке восседает духовой оркестр пожарных в форме и красивых, блестящих на солнце касках с гребешком наверху, и играет "Амурские волны". А потом она увидела перед собой песчаный морской берег, из воды выходит человек в белом костюме, она бежит ему навстречу с криком "папа", но кода он взял её на руки, то оказалось, что это совсем не Раевский, а какой-то монстр со сплошной кровавой раной вместо лица. Она закричала и выпала из рук монстра разлившейся водой, ушла в песок и проснулась.
Сон был таким ярким и так походил на реальность, что Марина обрадовалась, что монстра нет, но стало жалко, что и оркестра нет.
Она вспомнила звучащий во сне вальс "Амурские волны", стала в уме напевать его и опять уснула.
Франкфурт – большой город, но эмигранты в нём живут, в большинстве своём общаясь между собой, образуя официальные общины и неофициальные сообщества. Причём, ищущие работу, поляки и югославы, собираются отдельными группами в разных скверах, и работодатели, нуждающиеся в почти дармовой рабочей силе, ищут её там. Русские немцы и евреи общаются по телефону. Знакомство евреев проходит в
Городском социаламте, где они сидят ожидая очереди на приём, затем в общежитии, куда их поселяют до получения квартиры, позже в синагоге и т.д.
Кто-то рассказал Галке-давалке, что в доме, где живёт её хахаль
Фимка, была жуткая перестрелка бандитов с полицией, одного бандита убили и увезли, остальные разбежались. Галка позвонила Соколову, но его не оказалось дома, и она забыла об этом. Немногим позже она шла в магазин и возле шпаркассы, что находилась рядом с общежитием, встретила мужчину со знакомым лицом. Он поздоровался и Галка вспомнила, что это земляк и дружок Ефима, и чтобы завязать разговор спросила:
– Семён, ты не знаешь, что за шум был в Фимкином доме? Кто-то стрелял, кого-то убили.
– Никто не стрелял и никого не убили. А выносили в машину меня.
– Да ты, что? – Галка сделала круглые газа, – что случилось?
– Я когда-то имел неосторожность одолжить Соколову деньги…
– Пять тысяч?
– Нет, три. А откуда Вы знаете?
– А он мне говорил сам, что пять.
– Ну, неважно. Он мне не отдавал несколько месяцев под разными предлогами, и я решил у него их забрать. Поехал к нему, а он вызвал полицию и сказал, что никаких денег я ему не давал.
– Вот сволочь! Жмотяра и подлец. А что теперь?
– Срок мне пришьют, наверное.
– А я могу подтвердить, что он брал у тебя деньги.
– Правда?
– Стопроцентная. Подлецов нужно наказывать.
– Спасибо, я скажу своему адвокату.
Суд начался ровно в десять. Как обычно бывает в таких случаях, были представлены участники суда, потерпевший, обвиняемый, их адвокаты и переводчик, приглашённый в суд по ходатайству защиты.
Адвокат предупредил Семёна, что судья, в отличие от советского суда, сидит один, никаких народных заседателей нет, а в случае сложных дел, связанных с серьёзными преступлениями, присутствуют и присяжные заседатели. Судьёй была женщина средних лет, одетая в мантию, государственный обвинитель – молодой человек в тёмной форме и секретарь суда – девушка с длинными, светлыми, наверное, крашеными волосами. Переводчик был человек лет пятидесяти, с седой бородкой, усами и волнистыми волосами, такими же белыми, как бородка и усы. Он работал ассистентом на кафедре русского языка в университете им.
Гёте, подрабатывал литературными и другими переводами, в том числе и в суде. При случае, он говорил, что раньше работал профессором в
Киевском госуниверситете.
Судья выполнила положенные формальности и приступила к делу.
Гособвинитель зачитал обвинение и предъявил требование к ответчику, выплатить 126 DM за нанесённый материальный ущерб, и 25 тысяч DM за моральный ущерб, нанесённый потерпевшему.
Затем судья допросила ответчика. Котик отрицал то, что он хотел силой забрать у Соколова деньги и настаивал на том, что одолжил ему три тысячи DM.
Тогда гособвинитель представил судье кассету с записью телефонного разговора Котика с Соколовым, где, по утверждению обвинения, звучит угроза в адрес потерпевшего.
Бамберг – адвокат Котика, попросил озвучить кассету, и когда секретарь суда включила магнитофон из него раздалось:
– Ты отдашь завтра деньги? – без всякого вступления начал Семён.
– Какие деньги? Что ты пристал ко мне с какими-то деньгами, – как-то запинаясь, прозвучал ответ.
– Ах ты, блядь, ты ещё и издеваться будешь?
– Отцепись ты от меня, Котик. Тебе всё мало. Смотри, подавишься.
– Ты думаешь, тебе это сойдёт с рук? – уже спокойно сказал Семён?
– Угрожаешь? Ложил я на тебя с прибором, Кот вонючий.
– Посмотрим, что ты скажешь завтра. Я к тебе в семь вечера приеду.
– Буду ждать.
Судья спросила Соколова и Котика – их ли это разговор, и оба подтвердили, что их.
Бамберг попросил переводчика ответить, есть ли в словах Котика угроза в адрес Соколова. Переводчик ещё раз попросил прокрутить кассету, и сказал, что угрозы в словах Котика нет.
Гособвинитель стал настаивать, что в переводе, представленном полицией, явно звучит угроза, на что переводчик ответил:
– По всей вероятности, ваш переводчик или недостаточно квалифицирован, или недобросовестен.
– Вы не вправе оценивать квалификацию полицейского переводчика, – сделала замечание судья.
– Простите, – извинился переводчик, – но я настаиваю, что в этом разговоре нет никакой угрозы.
Адвокат Соколова Миллер сидела с таким видом, что ей всё это малоинтересно, но она не могла самоустраниться от суда и заявила, что никаких денег Котик Соколову не давал.
Тогда в зал вызвали свидетеля – Котик Веру. Она рассказала, что к ним приходил Соколов и просил одолжить пять тысяч DM, и она сама попросила мужа одолжить ему деньги, но столько денег у них не было, и муж пообещал завтра снять со счёта деньги и дать Соколову.
– Какого числа у Вас был Соколов? – спросил Бамберг.
Вера ответила. Тогда адвокат представил судье Kontoauszug – выкопировку из счёта Котика, на котором было ясно видно, что дата снятия денег, произошла после посещения Соколовым Котиков. Но гособвинитель сказал, что в данном случае жена – лицо заинтересованное и её показания не могут служить основанием для вынесения решения судом.
