Михаил Идов - Кофемолка
Кафе «ЭспрессоНет» (не могли найти более позитивный каламбур?) было еще хуже, чем «Дерганый Джо»: одинокая кофеварка «Банн» с серой от влекшейся гущи горелкой, три завернутых в целлофан ватрушки и кривая полка с чаем — «Небесные приправы», ибо на «Твайнингс» они не тянули. Ни один посетитель не рискнул вкусить предлагаемых яств — все пришли сюда ради интернета. Два испаноязычных подростка шумно потрошили друг друга в «Мире военного мастерства»; немецкий турист составлял очень длинное сообщение, несомненно, делясь с фрау подробностями своих приключений в городе. Я подумал было рассказать ему, что кафе за углом подает «Цайдль», но не нашел в себе сил. Джереми Фельдшер.
«ЭспрессоНет» не принимал кредиток, но в нем был изгвазданный банкомат, бравший за удовольствие два доллара. Я ввел мой неоригинальный секретный код (6462, Н—и—н—а) и сосредоточился, затаив дыхание, на исходящих из аппарата звуках: выпадет ли мне дружелюбное фырчание отсчитываемых купюр или вой принтера, печатающего бумажку с плохими новостями? Первый признак того, что ваши дела плохи, — когда начинаются игры в прятки с банкоматами. Когда вы отказываетесь от проверки баланса на счету или быстро, не глядя, мнете отчет, будто незнание сделает ваши ресурсы неисчерпаемыми. Когда каждая попытка снять трехзначную сумму приравнивается к игре в рулетку: повезет мне сегодня или нет?
Автомат поперхнулся и выплюнул три двадцатки. Отлично. Продержимся еще один день!
Я не удержался и сначала ввел в поисковик «кафе „Кольшицкий“», о чем тут же пожалел. Первым из дюжины упоминаний шла запись в чьем-то «живом журнале», сделанная в конце июня, через пару недель после нашего открытия. Автор, MothDrawnToDark [80] — судя по всему, подросток-гей, недавно прибывший в Нью-Йорк, — поставил в качестве юзерпика портрет Оскара Уайльда.
[27 июня, 2007 | 01:32]
Милый, целомудренный, одинокий вечер; я любуюсь на прохожих сквозь витрину «Кольшицкого». Гудят таксомоторы; свет фар снаружи, церковная тишина внутри. Забавная прислужница и прекрасная ориентальная хозяйка; о, как пряма ее спина, как благороден взгляд. И кофий — но я поклонник чая. Благо есть у них и чай. За пять баксов!!!
Последнее упоминание вело к блогу под названием «Челюсти». Пост был датирован прошлой неделей.
ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ СПИСОК СМЕРТНИКОВ!Сегодняшнее прибавление к списку: последние судороги кафе Коль… (далее неприлично), недоношенного расфуфыренного кофеинораспределителя в Нижнем Ист-Сайде. Информаторы утверждают, что решетка на входе опущена гораздо чаще, чем поднята, а почта, наверняка состоящая по большей части из третьих и последних китайских
предупреждений о неоплаченных счетах, томится на пороге. Наш человек в бюро «Самоцвет» сообщает, что хозяин решил прибрать к рукам все оставшееся от этой жалкой самодеятельности после того, как не увидел ни цента от сентябрьской аренды. Будем надеяться, что он любит шлаг! Место в ранге смертников: категория Б, «одной ногой в могиле». Фотки под катом.
Ближе к делу. Джереми Фельдшер. Первая же ссылка в «Гугле» вела на сайт «Амазона» и роман под названием «Трехполюсность». В моей голове завизжала целая колонна полицейских сирен. Я на несколько дюймов осел в кресле.
Второй ссылкой шла моя рецензия на «Трехполюсность», четырехлетней давности, в архиве «Киркуса».
Дебют Джереми Фельдшера представляет собой коллекцию банальных туристических откровений, разоблачающих в авторе раба недавно полученного и весьма посредственного гуманитарного образования. Делвин, главный герой и рассказчик, — молодой человек происхождения, сходного с биографией г-на Фельдшера; узнав о самоубийстве бывшей подруги, он летит в Калифорнию на ее похороны, где новые открытия принуждают его отправиться в путешествие через всю Америку в поисках себя. Фельдшер из той породы стилистов, чье представление о ночи в Сан-Франциско начинается и заканчивается словами «снова стелился туман». Там, где требуется эмоциональный накал, автор переходит на битниковское заикание: «Увидел Мелиссу. Бездыханную. Синюю. Непроницаемую. Твердую как бревно. Неподатливую. Чуть теплую. Мертвую». Твердую, синюю — и теплую! Каждый день в Соединенных Штатах несколько тысяч серьезных и искренних молодых людей начинают писать точно такой же роман; г-н Фельдшер закончил свой, что само по себе огорчительно. Давайте же не будем поощрять его на дальнейшие подвиги.
Нам конец.
Нет, подождите. Вовсе не конец. «Киркус» печатает рецензии без подписей. Фельдшер не может знать, что этот текст мой. Журнал защищает своих авторов именно от таких ситуаций — чтобы избежать мелкой мести. Литературный мир невелик. В отличие от кинокритиков, у которых, как правило, нет за плечами своего фильма, многие книжные критики со временем становятся критикуемыми. Анонимность рецензентов «Киркуса» неприкосновенна. Это просто совпадение.
Черта лысого! Фельдшер знал. Иначе бы не вызвался писать о нас. Энтузиазм его и выдал. Конец. Синие, еле теплые, бездыханные и т. д. Одной ногой в могиле. Фотки под катом. Нетвердой рукой я набрал номер «Киркуса».
— Офис Алекса Блюца, — ответил Алекс. Он любил делать вид, что у него есть секретарь.
— Соединяю с Марком Шарфом. Марк Шарф на линии, — сказал я. В эту игру могут играть и двое.
— Марк?
— Алекс.
— А! Я тебя не узнал. Как твои дела? Слушай, я страшно извиняюсь, что еще не зашел в кафе. Я обещаю, как только…
— Не суетись. Все, что мне от тебя нужно, — это ответ на один вопрос.
— Ладно. Нет, Марк, я сожалею, но ты не в моем вкусе, — Блюц зашелся фальстафовским гоготом.
— Умора. Слушай. Меня тут донимает легкая паранойя, и мне нужно услышать из твоих уст, что писатель не может узнать имя критика. Что такого не случалось за всю историю «Киркуса», ни разу. Что существуют юридические меры на случай, если это произойдет.
— Почему? Что случилось?
Я вздохнул:
— Ничего не случилось. Мне просто нужно это услышать, и все будет хорошо.
Алекс причмокнул губами, посвистел, напел пару тактов какого-то бродвейского мотивчика — словом, сделал все, что можно, чтобы выиграть время в разговоре, разве что сигарету не закурил.
— Этот вопрос относится к какой-то конкретной рецензии? — осторожно спросил он наконец.
— А что? Ты знаешь, о какой рецензии мне стоит беспокоиться? О господи — знаешь ведь!
— Марк!
— Как это произошло?
— Я… я мог… Понимаешь, — тихо сказал Алекс, — иногда, если рецензия очень… очень… негативная… то мы советуемся с юристом. На всякий случай. Ты знаешь, как глупо люди реагируют. И я мог… нечаянно… идентифицировать автора. Неаккуратная пересылка мейла. Не помню. Что случилось? У тебя возникли проблемы?
— Что-то в этом роде, — признался я. — С какой юридической фирмой вы работаете?
— Сейчас посмотрю, — он застучал по клавишам. — «Хатоши и Фрадкин».
— Как пишется «Хатоши»?
Алекс объяснил. Я тут же повесил трубку — приятно быть бесцеремонным — и переключился обратно на «Гугл». «Хатоши Фельдшер». Ничего. «Фрадкин Фельдшер». Секундой позже я читал в свадебной рубрике «Нью-Йорк Тайме» восторженное объявление о бракосочетании госпожи Фрадкин и господина Фельдшера. Технология беспощадна.
Была там и фотография; молодая пара мучительно пыталась не позировать. Невеста — пустоглазая красотка в пуловере, пастельный оттенок которого угадывался даже на черно-белом фото. Джереми Фельдшер, человек, готовый уничтожить меня в следующий понедельник, лыбился под свежей стрижкой. Смазливый до вульгарности, он напоминал молодого Джона Стюарта. [81] Они познакомились на его чтениях! Я почувствовал неожиданное сочувствие к этому парню — даже что-то вроде родства. Вот, в конце концов, еще один графоман, собравшийся жениться на дочке юриста. Она думает, что это ей повезло с ним. Он уже знает правду.
«Трехполюсность» ни в коей мере не стала бестселлером. Возможно даже, что именно моя рецензия в «Киркусе», который читают библиотекари и владельцы книжных, создала непреодолимое препятствие на пути к успеху. Дебют неизвестного автора, и первые рецензии пессимистичны — вы бы его закупили? Я знал людей типа Фельдшера: если первый роман проходит незамеченным, на второй их не хватает. Они поступают на солидную работу и теряют моложавую внешность за считанные недели. Этот, наверное, был лысее в последнем кадре пленки, отснятой фотографом «Таймс», чем в первом.
Я вернулся в пустой «Кольшицкий» на шатком автопилоте и минут двадцать исправно бранил Карину за опоздание, выливая на нее ту простую и жестокую риторику, которую никогда не позволял себе с Ниной. Я наслаждался каждым словом. «Извини меня, — повторяла она снова и снова. — Я ужасная».
