Джон О'Хара - Жажда жить
Однажды в дождливый день, в начале августа 1916 года, Тейты заканчивали завтрак.
— За почтой никто сегодня не ходил? — осведомился Сидни.
Это была обязанность Альфреда — дойти или доехать до конца проселка и проверить содержимое почтового ящика.
— Я не забыл об этом, — вскинулся Альфред.
— Я не разрешила ему выходить, с утра дождь льет как из ведра, — вмешалась Грейс.
— А я хотел, — продолжал Альфред.
— Да, хотел, но я считаю, детям сегодня не надо выходить на улицу. Того и гляди простудятся. А тут еще этот детский паралич.
— Ты права. Дети, слышите, что мама говорит? Сейчас ни в коем случае нельзя простужаться. Детский паралич — это не шутка.
— Да, папа, — кивнула Анна.
— Что за чепуха, я уже не ребенок. Даже Билли не ребенок, ему восемь, — насупился Альфред.
Билли улыбкой поблагодарил за перевод из разряда детей.
— Это не только детская болезнь, — сказала Грейс.
— Тогда почему говорят „детский паралич“? — спросила Анна. — Это же глупо — называть болезнь детской, если дети ею не болеют.
— И дети болеют, — продолжала Грейс. — В Нью-Йорке зафиксированы тысячи случаев.
— Хорошо, что я не живу в Нью-Йорке, — благоразумно заметил Билли.
— Вполне с тобой согласен, — откликнулся Сидни.
— Тысячи детей или взрослых? — допытывалась Анна.
— Тех и других, — сказала Грейс. — Сидни, ты лучше меня об этом осведомлен.
— Эх, к сожалению, об этой болезни вообще мало что известно, даже врачам, — вздохнул Сидни.
— Даже врачам? — удивилась Анна. — Мне удивительно, как они ходят к больным, если мало что знают.
— Анна, не надо говорить „мне удивительно“, — вмешалась Грейс. — Это чистый ПГ.
— Что такое ПГ? — осведомился Сидни.
— Пенсильванский голландский, — пояснила Грейс. — Мы решили ограничиться первыми буквами, а то, глядишь, кто-нибудь услышит и обидится.
— Фи, как глупо, — фыркнул Альфред.
Сидни, а вслед за ним все остальные рассмеялись.
— Ладно, ладно, — вновь заговорила Грейс. — Пусть будет ПГ, когда хочешь пошутить, но этот молодой человек то и дело говорит на ПГ, даже не отдавая себе в том отчета.
— А что я могу сделать? — обиделся Альфред. — Если бы вы послали меня в Лоренсвилл или Андовер, я перестал бы говорить как Сэм. Папа, когда вы наконец отправите меня в интернат?
— Мы еще не решили, но точно не в этом году, может, и не в следующем, и не обязательно в Лоренсвилл или Андовер. Тебе всего двенадцать, так что времени еще полно.
— В Англии в интернат принимают до двенадцати, ты сам мне об этом говорил, — возразил Альфред.
— В Англии есть много такого, чего нет у нас. И далеко не все бы тебе там понравилось. Хочешь в Итон? Что ж, в Итоне наказывают за малейшее нарушение правил. И это не просто ремень, молодой человек. Бьют палками или хлыстом. Так что на твоем месте я бы удовлетворился здешними порядками.
— А я и не говорил, что хочу учиться в Англии, — сказал Альфред.
— Это хорошо, потому что, уверяю тебя, ты и не будешь учиться в Англии.
— Папа… — вмешался в разговор Билли.
— Да, Билл?
— Расскажи Анне про детский паралич.
— Ах да, конечно. Спасибо, что напомнил.
— Спасибо, Билли, — повторила Анна.
— Да, когда папа о чем-то говорит, мы все должны его слушать. Перебивать невежливо. Все должны об этом помнить, — назидательно сказала Грейс.
— А никто и не перебивал, — возразил Сидни. — Мы просто немного отвлеклись. Повторяю, врачам мало известно о детском параличе, потому что долгое время они вообще ничего не могли понять. Один говорил одно, другой — другое. Но недавно медицина пришла к заключению, что болезнь эта — именно то, что какое-то время называлось детским параличом, только теперь придумали другое название. Это… дайте-ка вспомнить. Полно… мие… лит. Полиомиелит.
— Точно, — подтвердила Грейс.
— Это то слово, которое пишут на двери тех, кто заболел и находится на карантине. Не „детский паралич“, а новый медицинский термин.
— Как все же насчет детей? — спросила Анна. — Почему его раньше называли детским?
— Думаю, потому, что дети заболевают скорее, чем взрослые. Случаев детских заболеваний больше, чем взрослых. Но заболеть может всякий, так что, пожалуйста, постарайтесь не простудиться, все трое обещайте нам с мамой, что будете осторожны.
Последовал нестройный хор обещаний.
— Хорошо. — Сидни поднялся из-за стола. — Схожу-ка я за почтой.
— Папа! — отчаянно вскрикнул Билли. — Не надо!
— Не волнуйся, малыш. — Грейс успокоительно погладила сына по руке. — Папа оденется потеплее. Резиновые сапоги, плащ, верно, папа?
— Непременно. Не волнуйся, Билли, я буду очень осторожен. Можешь пойти со мной, сам убедишься, как я одет.
— Сестричка, мадемуазель, в карманный бильярд не хочешь ли сыграть? — предложил Альфред.
— Идет, — согласилась Анна, — только в ванную зайду.
— Я ни за что не простужусь, Билли. — Сидни взял сына за руку: — Пошли на кухню, там в шкафу должны быть сапоги и все остальное. Ну что за дождь, кошмар какой-то, а, малыш?
— Ну да, — кивнул Билли.
Никто не заметил, но Грейс осталась в столовой одна.
Вскоре Сидни вернулся с содержимым почтового ящика в руках, снял в кухне сапоги, плащ, клетчатую кепку, развесил вещи сушиться, сунул ноги в шлепанцы и прошел в кабинет, где Грейс сидела у камина, покуривая сигарету.
— Самый холодный день за все лето, — поежился Сидни. — Насчет камина ты правильно придумала.
— Для меня что-нибудь есть?
— Пара писем и несколько почтовых открыток. Каталог Франклина Саймона, — перечислил Сидни. — Остановился поболтать с Майлзом Бринкерхоффом.
— Где?
— У почтового ящика. Он проезжал на машине с каким-то малым, когда я вынимал почту. Остановился. По-соседски.
— По-соседски? — переспросила Грейс.
— Ну да, скоро он будет нашим соседом. Дом, который он строит, почти готов. Майлз рассчитывает въехать к концу сентября.
— Неужели?
— Ну да. Этот малый, который был с ним в машине, — подрядчик. Бэннон. Роджер Бэннон. Роджер Бэннон-младший, а уж кто старший, понятия не имею. С Роджером-то я сталкивался в городе. Лет десять назад он играл за университетскую футбольную команду.
— Его отец еще занимался политикой, — сказала Грейс.
— Похоже, так. Он, правда, умер вскоре после того, как мы поженились, но я помню, что его имя всплывало каждый раз, когда разговор заходил о политике.
— Да, так что там с домом Майлза? Ты хоть рассмотрел его толком?
— Он в стороне от шоссе, правда, не так далеко, как наш. И к нему ведет сосновая аллея. С тех пор как строительство пошло полным ходом, у меня не было случая рассмотреть дом. Но Майлз приглашал на экскурсию в любое удобное для нас время.
— Можешь быть уверен, что любой дом, построенный Майлзом, пейзаж не украсит.
— Может, и так, но не исключено, что он отдал это дело на откуп Бэннону, а тот построил несколько вполне приличных недорогих домов в северной части Форт-Пенна.
— Надо полагать, скоро там появится большая вывеска по всему фронтону: „Булочная Бринкерхоффа“. Или на заборе намалюет.
— Давай съездим да посмотрим. Завтра или на днях. Это ведь всего в двух милях отсюда, — предложил Сидни, раскуривая трубку и принимаясь за разборку почты.
— Кларенс Богарт пишет, — объявил он.
— Где он нынче летом? — спросила Грейс.
— В Платтсбурге, и мне следовало бы там быть. Черт, не могу себе простить, что не завербовался.
— А я рада. Армия хороша для студентов или недавних выпускников, а у тебя жена и дети.
— Кларенс Богарт — мой ровесник, и у него тоже жена и двое детей, — возразил Сидни. — В эти дни „Черный Том“ пошел ко дну, это же настоящий кошмар.
— Да, но пусть этим занимаются солдаты. Кларенс Богарт, Хэм Шофшталь и им подобные. Хэм всю жизнь связан с военными. Кларенс к чему-то подобному имел отношение в Нью-Йорке.
— Он служил в эскадроне А, — кивнул Сидни. — Хочешь послушать, что он пишет? Это забавно. „Официально я считаюсь снайпером“ (вообще-то он один из лучших стрелков во всей стране), „на днях выбил 190 очков, так что когда твоя дочь подрастет, я уж позабочусь, чтобы на свадьбу она получила полный комплект, включая винтовку марки „Спрингфилд“. В то же время, если нам придется полагаться на нынешнее оружие, ничего хорошего нас не ждет… Хорошо хоть военный министр Бейкер хотя бы слышал о существовании Платтсбурга — первой линии обороны. Он был у нас несколько дней назад, но выбрал не лучшее время. Ради него мы совершили тренировочный марш-бросок на восемь миль с полной выкладкой, да еще под палящим солнцем. Ему это наверняка доставило бо́льшее удовольствие, чем нам. Мне казалось, что я в хорошей форме, но под конец едва на ногах держался. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. В какой-то момент я даже пожалел, что не остался в кавалерии, но тут по крайней мере знаешь, когда вернешься домой, и я слышал, что ребята из эскадрона надеются пробыть в Техасе, пока не минует угроза войны…“
