Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год
Улыбка Дерека померкла.
– Руби, я не могу уйти восвояси, не побеседовав с Евой. Я весьма опытный и уважаемый журналист. У меня есть профессиональная гордость. Поэтому, мэм, не соблаговолите ли снова сходить наверх и сообщить вашей дочери, что я брал интервью у каждой знаменитости, попадавшей в Ист-Мидлендс. Я вел бой с тенью с Мохаммедом Али, задавал Нельсону Манделе откровенные вопросы о его прошлой террористической деятельности и, да упокой Господь ее душу, флиртовал с принцессой Дианой. – Он наклонился и доверительно шепнул Руби на ухо: – И, клянусь Богом, она заигрывала со мной в ответ. Я чувствовал, что будь она без свиты, и мы бы выпили вместе, а потом… кто знает, что могло бы случиться? Я был готов, она была готова… – Он замолчал и похотливо подмигнул Руби.
Та восторженно вступила в сговор. Заговорщицки кивнула и отправилась обратно.
* * *
Ева нетерпеливо ждала отъезда микроавтобуса, но услышала только мать, болтающую с лестницей:
– Хорошо тебе, лесенка, стоишь себе и стоишь, а мне приходится по тебе вверх-вниз карабкаться. Да, знаю, ты поскрипываешь, но ты хотя бы деревянная. А когда поскрипываю я – скрипят мои живые косточки, и жуть до чего больно.
Еву это не удивило. Мать постоянно разговаривала с предметами обихода. Только вчера Ева стала свидетельницей тому, как Руби упрашивала: «Ну же, утюг, побереги пар, мне еще три Евиных ночнушки надо прогладить».
Руби оперлась о косяк, силясь восстановить дыхание.
Ева стояла на кровати, глядя на мать сверху вниз.
– Ну? – поинтересовалась она. – Почему они еще здесь?
– Ты не можешь сказать «нет» Дереку Плимсоллу! – прохрипела Руби. – Он брал интервью у принцессы Дианы, когда голубушка еще была жива!
* * *
Джо просматривала на экране камеры интервью с Руби. Ярко-алая помада создавала впечатление, будто изо рта старухи течет кровь.
Руби говорила:
– Ева всегда была немного странной. Не один год мы думали, что у нее с головой не в порядке. Представляете, она разыгрывала пьесы в саду, используя игрушечного кролика для немых ролей. Могла целый день так дурачиться, а я только изредка выходила посмотреть, что она там делает. Брала с собой вязание, чтобы время с пользой скоротать. Кстати, кролик играл из рук вон плохо.
Джо обратилась к Дереку:
– Нельзя использовать общие планы. Старуха так расставила ноги, что видны ее огромные трусы.
Джо была уже до чертиков сыта. Любовь к Киноправде сподвигла ее на изучение кинематографии в Голдсмите, но Джо надеялась работать с Майком Ли и импровизирующими профессиональными актерами, а не с простыми людьми. Перед камерой «уличные» безнадежно мямлили и без конца скатывались на клише вроде: «такой кошмар», «мы были в шоке», «я еще не до конца осознал произошедшее» и – затасканное до дыр – «я на седьмом небе».
Через пять минут, когда Ева так и не спустилась, Дерек сказал:
– Хватит зря терять время, я иду наверх. Давай, за мной!
Дерек слегка нервничал в предвкушении того, что его ждет наверху. В прошлом он пережил несколько неприятных неожиданностей, например, когда спросил у стотрехлетнего мужчины, в чем секрет его долголетия, а тот выкрикнул: «Дрочка!». Медленно поднимаясь по лестнице, журналист насвистывал бодрящий мотивчик из «Изгоняющего дьявола».
– Мы катаемся по тонкому льду, Дерек, – предупредила Джо, плетясь следом и снимая на ходу.
Одолев все ступеньки, Дерек прошипел Руби, стоящей в дверном проеме:
– Уйдите с дороги, вы заслоняете кадр!
И протиснулся мимо нее, отчего Руби пошатнулась.
– Милый кадр, как ты отталкиваешь с прохода старушку, Дерек, – прокомментировала Джо.
* * *
Ева увидела, как Дерек Плимсолл и незнакомка с камерой на плече заходят в ее комнату, и закричала:
– Мама, не пускай их сюда! Закрой дверь!
Руби не знала, что делать. Джо тоже растерялась: ей не нравилось происходящее. Симпатичная женщина в видоискателе была очевидно напугана, но Джо прежде всего удивилась яркости абсолютно белой комнаты. Освещение было превосходным, и телевизионщица не считала возможным выключать камеру, пока сюжет не завершен, а потому настроила баланс белого и продолжила снимать.
Ева спряталась под одеяло с криком:
– Мама! Мама! Звони Александру! Его номер в записной книжке!
Джо умудрилась на пару секунд запечатлеть лицо жертвы, прежде чем та накрылась с головой.
В кадр вошел Дерек и объявил:
– Я в спальне женщины по имени Ева Бобер – или, как называют ее десятки тысяч людей, Святая из пригорода. Меня пригласила в дом мать Евы, миссис Сорокинс, но сама святая – стеснительная и нервная особа, и она попросила, чтобы ее лицо не снимали. Программа «Сегодня в Ист-Мидлендс» с уважением отнеслась к ее просьбе. Итак, вот этот бугор на кровати и есть Ева.
Видоискатель Джо нацелился на холмик под белым одеялом.
Ева завопила из-под укрытия:
– Мама, ты еще здесь?
– Да, но я еще не отдышалась после подъема, – отозвалась Руби, плюхаясь на стул. – Весь день прыгала туда-сюда по лесенке, как чертов кузнечик. В мои-то семьдесят девять я уже слишком стара для такого переполоха. И еще у меня внизу пирог в духовке, за которым нужно следить.
– Миссис Сорокинс, мы тут снимать пытаемся! – закричал Дерек. – Прошу вас, ничего не говорите, не свистите и не пойте!
Руби встала со стула и заявила:
– Не буду я здесь сидеть, коли меня не желают видеть.
Она вышла из комнаты прислонилась к перилам и тяжело обмякла, пока не почувствовала в себе силы спуститься на кухню, где принялась искать записную книжку Евы. Первым там значился номер Александра, записанный его собственным почерком. Руби села за кухонный стол и с трудом нажала на кнопки телефона в правильной последовательности.
Александр сразу же ответил:
– Ева?
– Нет, Руби. Она просит, чтобы вы заглянули сюда. Здесь люди с телевидения, а Ева хочет, чтобы они оставили ее в покое.
– Что? Ей нужен вышибала?
– Да, она хочет, чтобы вы пришли и выгнали их отсюда, – проворчала Руби, выходя за рамки указаний Евы.
– А почему я? Я ведь не уличный боец.
– Да, но темнокожих ведь больше боятся, верно?
Александр хмыкнул в трубку.
– Буду через пять минут. Принесу свои смертоносные кисточки для рисования, хм?
– Вот и ладненько, потому что мне уже до чертиков опротивела вся эта грызня. Я иду домой.
Руби аккуратно поставила телефон на базу, надела шляпу и пальто, взяла из-за кухонной двери свою авоську и вышла в холодный полдень.
* * *
Между тем Ева заставила Джо выключить камеру и теперь сидела в постели со сложенными на груди руками, похожая – по мнению Дерека – на современную Жанну д’Арк.
Дерек увещевал:
– Ну что, вы поступите как разумная женщина и дадите мне интервью сами, или же мне сказать все, что заблагорассудится, за вас? Если так, боюсь, вам не понравится то, что я сочиню.
– Все, что я хочу вам сказать: вон из моего дома!
– Мне это не нравится, – нахмурилась Джо. – Ты угрожаешь интервьюируемой, Дерек, и мне придется сообщить об этом в управление персоналом.
– Все нормально, всегда можно вырезать сомнительные эпизоды во время монтажа.
– Но я не занимаюсь монтажом. Я просто непрерывно снимаю реальную картинку, как диктует Киноправда.
– Ты не была столь принципиальной, когда на прошлой неделе мы поймали на пороге безутешную вдову.
– Какую именно? На прошлой неделе было две безутешных вдовы.
– Ту, чей идиот-муж упал в промышленную тестомешалку.
– Я тогда с тяжелым сердцем поступилась своими убеждениями.
Дерек схватил Джо за плечи и прошипел:
– Зато тебе удался шикарный высокохудожественный финал, когда по ее лицу бежали бриллиантовые слезы – ты будто радугу поймала.
– Я снимала, как она плачет, через хрустальную призму, – пояснила Джо. – И я этим не горжусь, наоборот, мне стыдно.
– На телевидении нам всем стыдно, дорогуша, но это же нас не останавливает. Не забывай, мы даем зрителям то, чего они хотят.
Дерек понизил голос и прошептал Еве:
– Кстати, не могу не сказать, как мне жаль, что ваш муж собирается уйти из семьи. Вы, наверное, безутешны?
– Вам вообще известно значение слова «безутешный»? – набросилась на провокатора Ева, но не стала ждать ответа. – «Безутешный» означает «опустошенный», «раздавленный» или «разлетевшийся на тысячу кусочков». Но вот она я, сижу перед вами в кровати, целая и невредимая. А теперь, пожалуйста, закройте дверь с той стороны.
Топая по лестнице, Дерек пробурчал:
– Вот почему я ненавижу работать с женщинами. Они не умеют мыслить дальше своей пятой точки. – Издевательским фальцетом, призванным спародировать женский голос, он продолжил: – «О Боже мой, меня захлестнули эмоции и поработили гормоны, и значит, все дальнейшее было этично с женской точки зрения!»
