Канатоходец. Записки городского сумасшедшего - Дежнев Николай Борисович
Краем глаза я видел, как побледнел негр, стал из черного серым, как порох. Рука его с зажатым в ней факелом мелко вибрировала.
— А говорили вы законной Любке, — продолжал Нергаль, обращаясь на этот раз ко мне, но все так же не оборачиваясь, — что, столкнувшись лицом к лицу со своим персонажем, писатель должен испытывать прилив счастья. А еще писали, что, оказавшись в потустороннем мире, люди видят его таким, каким представляли себе при жизни. Позволили, помнится, себе заметить, что атеист в этом смысле лучшая шутка Господа. Так что, любезный мой Николай Александрович, удивляться нечему! — Потер одну о другую маленькие холеные руки. — Разве что многообразию образов, которые, встречаясь с разными людьми, нам, темным сущностям, приходится принимать. Будь вы, к примеру, древним семитом, я бы предстал пред вами жестоким и ужасным богом войны Ваалом, а наш общий друг Джеймс в образе огромного черного быка. Тонкий мир, в котором мы с вами находимся, на редкость пластичен и без труда обретает формы, подсказанные человеческим воображением…
Поднявшись из кресла, Начальник службы тайных операций сделал шаг в мою сторону и изобразил на лице подобие любезной улыбки. Я не смог на нее ответить, мышцы лица окаменели, губы тряслись. Передо мной стоял герой моего романа, точно такой, каким я его себе представлял. Тщедушное тело обтягивал камзол испанского гранда с белым кружевным воротником вокруг старческой шеи, на подагрических ногах в черных чулках красовались мягкие, по моде того времени полусапожки. Длинные, ниспадающие на плечи волосы отливали чистым серебром, в то время как филигранно выбритый под крючковатым носом ниточкой ус был иссиня черен. В Париже начала прошлого века он предпочел бы носить удлиненный в талию пиджак, прилизанную стрижку и канотье, но в атмосфере средневековой роскоши выбрал соответствующий времени и месту костюм.
Посмотрел на меня оценивающе:
— Окажите милость, Джеймс, принесите нам с Николаем по кружке доброго грога! Наш гость так замерз, что не в состоянии вымолвить ни слова, а ведь только тем в жизни занимался, что ими играл. Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду обращаться к вам по имени?.. Вот и отлично!
Если бы даже посмел, возражать черному кардиналу я был не в состоянии.
— Рад вас видеть, — продолжал непринужденно Нергаль, приблизившись и обходя меня по кругу, как если бы я был выставленной в музее мадам Тюссо фигурой. — Хотя для начала нашей дружеской беседы это звучит несколько формально. Мне бы хотелось, чтобы она прошла в духе взаимопонимания. Дипломаты, правда, используют эту формулировку, чтобы скрыть неудачу переговоров, но мы с вами им не чета, в том смысле, что не такие фарисеи…
Я усиленно смотрел себе под ноги, боялся встретиться с ним глазами. Между тем одетый в белую ливрею Джеймс, в завитом парике и перчатках, уже подавал нам на серебряном подносе украшенные в немецком стиле дымящиеся кружки. Взяв, не без колебаний, одну из них, я сделал несколько глотков напитка, показавшегося мне нектаром. Горячий, с хорошим градусом, он влил в меня жизнь. В голове появилась располагавшая к общению легкость.
Черный кардинал наблюдал за происходившими со мной изменениями посаженными близко к носу, похожими на дула двустволки глазами. В его худом лице было что-то птичье, но не от птицы-секретаря, а от грифа или орла-стервятника.
Вскинул тонкую бровь.
— С интересом прочел ваш роман, узнал много для себя и про себя нового…
Если самообладание в какой-то мере ко мне вернулось, то голос предательски дрожал.
— В нем все выдумано… игра фантазии… — выдавил я из себя.
— Я бы этого не сказал! — пожал затянутыми в бархат плечами Нергаль. — Отнюдь нет, пожалуй, наоборот, иначе мы бы с вами здесь не разговаривали. Я мог бы даже назвать вас провидцем, не будь вы обычным человеком, кому волею судеб удалось заглянуть за кулисы театра, каким, по выражению Шекспира, является наш мир. Впрочем, не обделенным талантом, способным творить в своих романах миражи, но… — развел в стороны руками, — ограниченным рамками человеческого. — Улыбнувшись мимоходом, добавил: — Как ни стараетесь, выйти за них вам не удается. Это ведь ваши слова: человек неспособен выдумать ничего, чего бы не было в природе? В таком случае имейте мужество взглянуть правде в глаза!
— Вы хорошо осведомлены о том, что я говорил и писал! — пробормотал я, удивляясь собственной развязности.
Обретенная не без помощи алкоголя свобода слова не осталась, по-видимому, незамеченной. Нергаль усмехнулся, поправил ногтем большого пальца тонкий ус:
— Не стану от вас скрывать, тому есть причина…
Прямой угрозы в его словах не прозвучало, но я ее услышал. Они заставили меня сжаться. Сказано было как бы между делом, но за небрежностью тона чувствовалось нечто, о чем, глядя на меня, Нергаль теперь размышлял. Как если бы хотел понять, подхожу ли я для уготованной мне роли. Как если бы еще сомневался. Как если бы… Откуда мне было знать, о чем думал Начальник службы тайных операций Департамента темных сил! В любом случае, как можно было догадаться, речь не шла о немедленной расплате за содеянное, и это не могло не радовать.
Допил, не сдержавшись, содержимое кружки до дна, но от молчаливого предложения повторить благоразумно отказался. Возможно, это тоже получило в глазах черного кардинала свою оценку, вытянутых лезвием бритвы губ Нергаля коснулась тень улыбки. Отпустив кивком головы Джеймса, он заходил в задумчивости по залу, в дальнем конце которого стоял оставшийся от рыцарских пирушек длинный стол. Не прибегая на этот раз к услугам камердинера, щелкнул пальцами, и свечи люстры и канделябров погасли. Под сводами высокого потолка воцарилась богатая красными тонами полутьма. Потрескивали воткнутые в стены факелы, звука его по-кошачьи мягких шагов не было слышно. Дойдя до стены с вытянувшейся вдоль бойниц на высоте трех метров балюстрадой, маленький человечек вернулся к камину и склонился, грея руки, над огнем. Зябко передернул плечами.
Выпрямился, остановил на мне взгляд.
— Да, вы многое в своем романе угадали!..
В частности, то, что мир двигают два великих вселенских начала, принявших в ограниченном понимании людей образы добра и зла. Борясь друг с другом, они тем не менее едины и неразделимы, что очень в духе забытой нынче диалектики Гегеля с ее постулатом о единстве и борьбе противоположностей. В данном случае я хотел бы обратить ваше внимание на их единство, поскольку здесь и сейчас выступаю от лица обеих этих сил. Сделайте одолжение, отметьте данный факт особо! На моем месте мог бы оказаться описанный вами с любовью апостол, но, поскольку куда больше внимания вы уделили темным силам, миссия эта выпала мне… — Рассмеялся настолько неожиданно, что я вздрогнул. — У вас, мой друг, на редкость богатая фантазия! Придуманное вами Бюро по превращению человеческой жизни в фарс просто прелесть. Кто бы мог подумать, что в структуре Небесной канцелярии существуют не только Департаменты темных и светлых сил, но и подразделение, призванное доводить бытие человека до абсурда. Мысль, надо признать, забавная, но тут вы несколько погорячились: люди преуспели в этом деле без посторонней помощи, главное им не мешать. К этой теме мы еще вернемся, а пока… — показал рукой на одно из придвинутых к камину массивных кресел, — располагайтесь! В ногах правды нет, как нет ее в подлунном мире…
Опустившись на подушечку сиденья, повел едва заметно головой, и тут же рядом с ним возник Джеймс. На этот раз на серебряном подносе стояли два литых стакана с густого цвета оранжевой жидкостью.
— Грог согревает душу, — беря один из них, заметил Нергаль, — доброе шотландское виски придает ясность уму, она вам понадобится…
Я последовал его примеру. Выбор марки был отменным.
— Приятно сознавать, — продолжал черный кардинал, делая вид, что притрагивается губами к стакану, — что мы оба придерживаемся мнения о единстве управляющих миром сил, это упрощает мою задачу. Можно говорить о черном и белом, о созидании и разрушении и, наконец, о столь любимых вами добре и зле — они всего лишь стороны одной медали. Говоря о предложении, которое я намереваюсь вам сделать, об этом особенно важно не забывать. Оно исходит не от меня лично, а от того единого центра, который определяет течение жизни на планете и далеко за ее пределами… — Нацелил мне в лоб дула своих черных, непроницаемых глаз. — У меня такое чувство, что вы хотите о чем-то спросить, или это только кажется?..
