Протоиерей Александр Торик - Флавиан. Восхождение
— Минут за двадцать до того, как подошли вы с батюшкой! — повернулся ко мне Эдуард.
— Как это было? — явно стараясь сохранять спокойствие, спросил его Флавиан.
— Я сидел на камне рядом с тропой, по которой должны были подняться вы, — ответил фотограф, — и, как вы меня научили, читал по вашим четкам молитву Иисусу, я даже не скажу, сколько раз я успел ее прочитать. Когда я в очередной раз прошел весь круг узелков и остановился на крестике, я сказал, как вы меня научили: «Пресвятая Владычице Богородице, спаси меня, грешного!» И мне почему-то так легла на душу эта молитва, что я начал повторять ее дальше вместо молитвы Иисусу, перебирая узелки четок. А когда я завершил весь круг, все тридцать три узелка, она как раз и прошла рядом со мной!
— Просто прошла рядом? — уточнил батюшка.
— Она остановилась, посмотрела на меня очень доброжелательно, перекрестила меня рукой, улыбнулась и пошла дальше. В руке у нее был деревянный посох с небольшой перекладиной сверху!
Флавиан сунул пальцы в нагрудный карман и достал оттуда небольшую заламинированную карточку.
— Такой посох? — он протянул карточку Эдуарду.
— Такой! — удивился тот. — Подождите, да это же она сама! Только плащ у нее был не красный, а черный, весь в мелких складочках! Постойте, да это же... — он посветил фонариком поближе, чтобы разглядеть надпись на иконке, — это что, Дева Мария?
— Эта икона называется «Игумения горы Афонской», — ответил Флавиан, — вы только что получили от нее благословение, от Игумений горы Афонской. Это единственная женщина, которая ходит своими стопами по этой земле. Кстати, «Панагия» переводится как «Всесвятая», этим именем на Афоне чаще других имен называют Матерь Божью. Оставьте себе эту икону, пусть она будет вам памятью об этой встрече!
Вы бы видели глаза Эдуарда, когда до него дошло, что же случилось с ним менее часа назад! Впрочем, и у нас, остальных участников этого разговора, лица вряд ли были менее потрясенными.
Кажется, даже Игорь перестал гневаться на «албаносов».
ГЛАВА 28
Восхождение. Вершина
Наверное, только под впечатлением от чудного происшествия с Эдуардом нам удалось провести в пути еще два с половиной часа, дойти до вершины и остаться в живых.
Иначе не объяснить, как мы вообще смогли все-таки взойти туда. В почти полной темноте мы карабкались по камням по еле видной, а порой и просто пропадающей тропе... Никто из нас не сорвался и не громыхнулся вниз с этой тропы-карниза, нас не сдуло оттуда возникшим за поворотом склона сильнейшим восточным ветром.
Я двигал руками и ногами абсолютно на автомате, нащупывая, куда наступить, чтобы под ребристой подошвой оказалась твердая опора, на которую можно было бы перенести тяжесть тела, чтобы сделать следующий шаг. Одновременно действуя, словно тростью слепого, поочередно двумя палками, я выбирал опору для рук, балансируя на торчащих отовсюду камнях и камушках тропы.
В ушах гудел все усиливающийся ветер, сердце колотилось, как обезумевший зверь, в грудной клетке, ноги периодически сводило судорогой, они подкашивались в самый неподходящий момент.
И, несмотря на все это, я был счастлив. Какое-то особое чувство переполняло меня, и каждой клеточкой своего тела, каждой частичкой своей души я ощущал полноту жизни, особый смысл этого вползания на гору на пределе душевных и физических сил.
Я чувствовал, что сейчас, на этих выветренных веками и истоптанных тысячами паломнических стоп камнях, я получаю нечто несопоставимо большее всем затраченным мною силам. Нечто неохватное моим заторможенным от усталости умом, что я могу получить только здесь и только так, нечто столь ценное для меня, что ради этого стоило и стоит продолжать карабкаться наверх, полубессознательно повторяя:
— Господи! Иисусе Христе! Помилуй мя! Господи! Иисусе Христе...
Еще не дойдя до вершины, не зная, что там вообще есть, я уже чувствовал, что не смогу за этот подъем охватить все то, что изобильно изливается сейчас на меня в невидимом духовном пространстве. Я понял, что должен буду прийти сюда еще один раз, а может быть, и не раз.
Про Флавиана я вообще молчу. Сколько раз он в изнеможении просто ложился вдоль тропы на этом самом карнизе, не чувствуя впивавшихся в измученное тело острых мраморных осколков. Сколько раз я думал: «Все! На этот раз он уже не встанет!» — и прислушивался к его хрипящему дыханию. Но он вставал и снова карабкался по бесконечно тянущемуся вверх серпантину до тех пор, когда, повернув за очередной кусок скалы, мы вдруг не наткнулись на сидящего под ним отца Димитрия и свернувшегося рядом с ним калачиком в спальном мешке Владимира.
— Отец Димитрий! Это вы? — воскликнул Игорь. — А где же вершина, далеко еще?
— Нет, вот она, за этим камнем! — Лао Ди, кротко улыбнувшись, показал пальцем куда-то себе за плечо. — Просто мы с Володей решили, что первым на нее должен взойти отец Флавиан! И ждали вас здесь.
Сил говорить уже не было. Игорь молча посторонился, пропуская вперед батюшку. Тот нетвердой походкой, повисая руками на гнущихся под его тяжестью палках, проковылял мимо отца Димитрия и пробужденного им Владимира и зашел за выступ скалы. Мы пошли за ним.
Перед нами, освещаемый неярким светом наших фонариков, возник фасад маленького здания, снаружи напоминающего сложенный из шлакоблоков гараж с крошечным окошком посередине. Перед ним была невысокая, по пояс, стенка, сложенная кое-как из камней без раствора. Справа от постройки, вплотную примыкая к ней, возвышался известный по многочисленным фотографиям в публикациях об Афоне «русский крест» на крупном камне — самой высокой точке Афона. «Русский», потому что принесен и установлен был здесь в 1897 году шестью русскими монахами.
Мы осторожно обошли это строение слева по узкой, меньше метра в ширину, каменной дорожке, левее которой начинался падающий в бездонную пропасть обрыв. С обратной стороны здания, западной, был вход в виде простой дощатой, выкрашенной облупившейся синей краской двери с прибитой к ней толстой веткой, исполняющей роль дверной ручки. Справа от двери на стене строения, на высоте груди, был прикреплен мраморный крест, вырезанный в виде разного размера полусфер с темным каменным кружочком в середине.
Маленькая площадка перед входом была отгорожена с севера и запада двухметровой каменной стеной, на внутренней стороне западной стены висел небольшой, русский по форме колокол. Это и был, как мы поняли, храм Преображения Господня — Метаморфоза, храм, в котором, по пророчествам некоторых афонских старцев, будет совершена в антихристовы времена последняя на земле Божественная литургия.
