Станислав Говорухин - Вертикаль. Место встречи изменить нельзя
Теперь во многих странах начинают понимать необходимость шахмат. Вводят обучение шахматам в школе. Они развивают память (старение человека начинается тогда, когда слабеет память). Они развивают сообразительность, тактическое и стратегическое мышление.
А в бывшей шахматной державе 99 % молодежи не знает, как двигаются фигуры по шахматной доске.
Трудно сказать, что такое шахматы — спорт, наука или искусство? Этим они и интересны, в этом их загадка. Древней игре не одна тысяча лет, и шахматы будут волновать человечество, пока оно не исчезнет с лица планеты. Они неисчерпаемы.
Неисчерпаемы, многогранно талантливы и сами великие шахматисты. Я знаком со многими гроссмейстерами: с Ботвинником, Смысловым, Лилиенталем, Спасским, Карповым, с новой чемпионкой мира Александрой Костенюк (она даже сыграла у меня в фильме «Благословите женщину» большую роль). С некоторыми из чемпионов даже сгонял партейку-другую. С Карповым, например, партий пятьдесят — с огромной форой, конечно, но и с абсолютно неутешительным результатом.
Лет семнадцать назад мне говорят:
— Хочешь познакомиться с Марком Таймановым?..
Надо полагать, лицо у меня вытянулось в дурацкую ухмылку, потому что я спросил:
— А разве он еще жив?
Дело в том, что Марк Тайманов вошел в мою жизнь очень рано. Был такой (еще довоенный) фильм «Бетховен», где Марк Тайманов играл главную роль — вундеркинда-музыканта. В детстве у меня была любимая пластинка — «Карнавал животных» Сен-Санса. Исполняли Марк Тайманов с женой. С тех пор как я стал интересоваться шахматами, имя Тайманова всегда было на слуху — то он чемпион СССР, то претендент на звание чемпиона мира…
И вдруг меня знакомят с молодым, энергичным, остроумным человеком! Еще раз повторю: память! Память — вот секрет молодости. Человек стареет только тогда, когда ослабевает память.
Потом мы нередко встречались с Таймановым — каждый раз он меня поражал врожденной интеллигентностью и широчайшей эрудицией.
Однажды в жизни Тайманова случился большой конфуз. В конце 60-х всходила звезда юного Роберта Фишера. Игра его поражала блеском и безошибочностью. Все шло к тому, что Фишер может стать чемпионом мира. Советские власти всполошились: неужто мы отдадим пальму первенства в шахматах американцу?
Первым из претендентских матчей у Фишера был матч с Таймановым. Фишер выиграл со счетом 6:0.
О, это было событие! Его обсуждала вся страна. Ходила шутка: «С таким счетом и я мог бы с Фишером сыграть».
На Тайманова обиделась вся страна. Когда он возвратился с матча, на границе ему устроили строжайший досмотр. И обнаружили роман Солженицына «В круге первом»!
На Тайманова обрушились жестокие репрессии. У него отняли звания заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР, его фамилию убрали из новой энциклопедии, перестали выпускать за границу — даже на гастроли (он был и сейчас остается великолепным пианистом). Многие годы он бедствовал.
Постепенно шок от позорного поражения советского гроссмейстера стал проходить. Следующий претендентский матч у Фишера был с более сильным (на тот момент) противником — Бентом Ларсеном, датским гроссмейстером. И снова — 6:0.
А потом жертвой Фишера стал «непробиваемый» Тигран Петросян, предыдущий (до Спасского) чемпион мира…
Мало-помалу Тайманова стали прощать — опять разрешили ездить на соревнования за рубеж…
Лет десять назад он написал книгу. Звонит мне:
— Как мне назвать книгу о моих встречах с Фишером?
— Так и назовите — «Я был жертвой Фишера».
Книга вышла под таким названием.
Однажды я сыграл с Таймановым партию в шахматы. Дело происходило за праздничным столом. Марк играл со мной «вслепую», отвернувшись от доски. Передо мной, разумеется, стояла доска с фигурами. Впрочем, гроссмейстеру безразлично — видит он доску или нет. И вот совершенно невероятный исход. Я выиграл. Когда партия закончилась, Марк сказал: «Поздравляю с блестящим рейдом короля». Это был действительно сумасшедший рейд. В закрытой позиции, при всех фигурах на доске белый король совершил смелый проход с одного конца доски на другой и решил исход борьбы.
В 1992 году в Югославии состоялся рекламный матч Фишер — Спасский. После двадцатилетнего перерыва. Напомню: в 1972 году Фишер отнял у Спасского звание чемпиона мира.
После второй партии я позвонил Тайманову — узнать результат. Трубку взяла жена, Женя Авербах.
— Марк в Ленинграде. А что нужно, Слава?
— Да хотел поинтересоваться, чем закончилась вторая партия…
Кладу трубку. Через пять минут звонок из Ленинграда. Слышу голос Тайманова:
— Слава, вы интересовались партией?
— Да.
Моему удивлению не было предела — звонить из Ленинграда только для того, чтобы сообщить результат партии?!
— Слава, вы знаете, это совершенно не тот Фишер, который со мной играл, чьей жертвой я был. Этого Фишера просто не узнать. Куда все делось? Ну, короче, ваша партия со мной по сравнению с последней игрой Фишера — это шедевр! Кстати, вы помните свою партию?
Партии, конечно, я не помнил.
— Ну так, в общих чертах.
— А я могу показать ее от первого до последнего хода.
Спустя некоторое время мы встретились, и он действительно показал мне всю нашу партию. Такая у шахматиста-гроссмейстера память: партию с ничего не значащим для него любителем, да еще сыгранную вслепую, да еще после пары бокалов вина, он помнит от первого до последнего хода. А значит, он помнит и все другие свои партии. А сколько их? Сотни, тысячи…
Вот что такое шахматы.
Тайманов по-прежнему молод. Живет в Ленинграде, в родном городе. Снова женился — в который уж раз! И родил двух замечательных близнецов! Шахматы и фортепьяно ушли на второй план…
Вадим Туманов
Мой друг Вадим Туманов, доставшийся мне в наследство от Высоцкого (в последние пять Володиных лет они были с ним неразлучны), написал книгу. Эта книга, возможно, лучшее из того, что появилось в мемуарной литературе за последние годы.
Туманов — человек удивительной биографии. В двадцать с малым лет его, морского штурмана, арестовали. Пресловутая 58-я статья, антисоветская агитация. Основания — длинный язык, ругал Маяковского, любил Есенина; при обыске нашли сорок пластинок А. Вертинского — это легло дополнительным грузом на весы правосудия. Короче, основания были.
Дали ему мало — восемь лет. Через год он бежал — добавили двадцать пять. Потом снова побег — еще четвертак. Опять побег, потом другой…
Рассказывает:
— Судят меня однажды… После очередного побега… А за окном весна, птички поют… Я заслушался, засмотрелся… И представляешь, прослушал приговор… Хоть конвоиров, что ведут меня к «воронку», спрашивай: сколько дали?
