Станислав Говорухин - Вертикаль. Место встречи изменить нельзя
Передвигались мы на автобусе. Как-то вышли размяться. Я покурил, вернулся в автобус, забился в угол на заднем сиденье, раскрыл книжку. Жириновский около автобуса ругается с Катей Лаховой (фракция «Женщины России»). Слышу голос Жириновского: «У вас с вашим Лениным давно крыша поехала!..»
Жириновский входит в автобус. Там — никого, меня он не видит. Продолжает громко ругаться:
— Ни в одной стране мира нет ни Ленина… ни фракции «Женщины России»!
Помню, я проснулся ночью в гостинице и стал жутко ржать — вспомнил этот пассаж Жириновского.
Про него рассказывают такой анекдот. Зная Владимира Вольфовича, могу поверить, что это правда.
Однажды Жириновский пришел в Думу (меня в этот день не было) в мятой рубашке, без галстука. Председатель сделал ему замечание.
Жириновский:
— Мне так разрешила приходить английская королева…
Казалось бы, что смешного? А дело вот в чем.
Однажды Жириновский появился в английском парламенте примерно в таком виде. Надо сказать, наши депутаты все побывали в колыбели парламентаризма. Так вот… В этот день на заседании парламента присутствовала королева. К Жириновскому подошел человек и сказал:
— Господин Жириновский, Ее Величество просили вам передать, что в таком виде вы можете приходить в собственный парламент…
Вишневская и Ростропович
В гостях у нас Ростропович и Вишневская. Никогда я так не смеялся (наутро проснулся и почувствовал, что болят мышцы живота). Очень смешная, просто конферансная пара. Оба с хорошим чувством юмора, они были особенно смешны, когда выступали дуэтом.
Неважно, о чем они рассказывали. Какой бы ни была история, она всегда сдобрена очаровательным юмором и самоиронией.
Помню историю со шкафом.
Ростропович купил где-то диковинной красоты старинный шкаф, привез его на дачу. Выяснилось, что шкаф в дверь не проходит. Пришлось увеличивать размеры двери — и в высоту, и в ширину. Втащили. И тут обнаружилось, что потолки в доме ниже, чем шкаф. Сломали потолок…
В общем, по их рассказу получалось, что весь дом они перестроили вокруг шкафа.
Начинал рассказ обычно Слава (никто из знакомых не называл его Мстислав Леопольдович, только Слава; он так требовал). Начинал Слава, а Галина Павловна тут же перебивала его: «Нет, не так! Ты все перепутал!» — и добавляла какие-то смешные, запомнившиеся ей подробности.
Помню другой рассказ — на двоих. После того как чета великих артистов дала приют опальному Солженицыну, гонения перекинулись на них. Ростроповича лишили Большого театра, Москвы и Ленинграда, зарубежных гастролей (то же было и с Вишневской).
Слава смешно рассказывал (и очень артистично показывал), как он играл на виолончели в каких-то клубах, колхозах, рабочих поселках… Закончила эту грустную и смешную повесть Галина Павловна такими словами: «…Это переполнило чашу моего терпения. Я взяла детей, собаку и Славу и уехала».
Эйзенштейн
В кино я пришел поздно. Но многих мастеров еще застал, хотя бы просто видел. А вот Эйзенштейна — нет. Он умер рано.
Больше всего мне бы хотелось пообщаться с живым Эйзенштейном. Это был человек Возрождения, Господь наградил его многими талантами. А о его остроумии по сей день ходят легенды. Правда, его остроумие было, как бы это помягче сказать, — на грани похабщины. Есть большой альбом графики Эйзенштейна, рисовальщик он был классный. Но большинство его рисунков недоступно обыкновенным людям, они хранятся в государственных архивах и в частных коллекциях — до того они похабны. Очень много, чуть ли не сотня рисунков, хранились у Фаины Раневской, она все собиралась их сжечь (главным персонажем этой серии Эйзенштейн изобразил саму Раневскую), но, кажется, сдала все-таки в Госархив.
Половина мастеров кинематографа ходили с кличками, данными им Эйзенштейном. Эти краткие и емкие определения приклеивались к ним намертво. Повторить их не могу, бумага не выдержит.
Впрочем, одну вспомнил — приличную. Про режиссера Рошаля: «Вулкан, извергающий вату».
Лекции по зарубежной литературе в киноинституте нам читала полная, в возрасте, женщина с добрым, открытым лицом. О Данте, Боккаччо, Петрарке она говорила, задыхаясь от любви, от переполняющих ее чувств. Было впечатление, что она находится на пике сексуального наслаждения. Слушать ее без смеха я не мог. Сразу вспоминал определение, данное ей Эйзенштейном. Похабное, циничное, но, что делать, точное. Он сказал про нее: «Ей засунули и забыли вынуть».
Алма-Ата, 1943 год. Эйзенштейн снимает «Ивана Грозного». В кадре — Серафима Бирман. Серафиму он недолюбливал. Известно, что он хотел снимать Раневскую, долго боролся за нее; не дали.
Итак, сцена на съемочной площадке.
Эйзенштейн: Серафима, сейчас снимаем твой крупный план. Вскрикнешь так вот: A-а! (Показывает.)
Бирман: Как это?
Эйзенштейн: Ну вот так! (Опять показывает.) Со смесью изумления и возмущения.
Бирман: Не понимаю.
Эйзенштейн: Да что тут понимать?!
Бирман: А я не понимаю. Вы — режиссер. Обязаны объяснить актрисе, а не кривляться.
Эйзенштейн (раздраженно): Не понимаешь?
Бирман (с ненавистью, по слогам): Не по-ни-маю!
Эйзенштейн (раздумчиво): Значит, не понимаешь… Вася! — обращается он к осветителю. — Покажи ей х…й!
Бирман: А-а-а! (изумленно и возмущенно).
Эйзенштейн: Вот так и снимаем.
Жертва Фишера (Марк Тайманов)
Вспоминаю анекдот: «Футбол, боулинг, теннис, гольф… Чем человек богаче, тем меньше у него шарики для игры».
Ельцин, будучи партократом, был волейболистом (говорят, хорошим). Когда перекрасился в демократа, стал теннисистом. Положение обязывает. А вдруг Клинтон позовет сыграть партию?
Теннис — спорт для богатых. Или, скажем так, — для обеспеченных.
Теперь у миллионеров новая забава — гольф. Этот замечательный вид спорта уж точно только для богатых. Даже среднему классу (которого, кстати, у нас все еще нет) он недоступен.
Россия (СССР) была великой шахматной державой. Большинство чемпионов мира из России: Алехин, Ботвинник, Смыслов, Петросян, Спасский, Карпов, Каспаров… В шахматы играли все, вся страна. В школе, в научно-исследовательских институтах, в таксопарках, на бульварах, в поезде, на пляже… Мы слыли интеллектуальной страной — благодаря успехам в науке, любви к чтению, благодаря шахматам, конечно. И потому могли смело смотреть в глаза богатому иностранцу: богатый, но не очень образованный всегда чувствует превосходство хоть и бедного, но образованного человека.
