Катя Миллэй - Океан безмолвия
Будь на ее месте любая другая девчонка, я, пожалуй, мог бы прибегнуть к надежному классическому способу увещевания, который частенько используют парни: подошел бы к ней, обнял, прижал ее голову к своему плечу. Дешевый трюк, но действует безотказно. Если верить Дрю. Но боюсь, что в данном конкретном случае в ответ я получил бы поток изощренной брани или коленкой под яйца. Скорее всего, коленкой под яйца.
— Просто я люблю мороженое. А у тебя его никогда нет. Если долго жить без мороженого, может случиться что-нибудь плохое, — объясняет она, уже более спокойным тоном.
— Думаешь, этого тебе хватит?
— Пошел ты…
— Ну давай, открывай? — предлагаю я.
Так мы и поступаем. Только открыли не один контейнер, а все четыре, и едим прямо из них — на отстойном журнальном столике перед диваном. Этот столик я поставил здесь, потому что он дерьмовый и мне плевать, что с ним будет. Не надо заморачиваться с подставками для бокалов и переживать за то, что Дрю кладет на него ноги. Я так рассудил: пусть он стоит здесь, пока Дрю не свалит в универ или какая-нибудь девчонка наконец-то его не прибьет.
Настя не ест мороженое с середины контейнера, как все нормальные люди. То есть как все нормальные люди, которые не едят мороженое из контейнера. Она ждет, когда оно начинает таять, и соскребает подтаявшее мороженое с краев. По ее словам, подтаявшее мороженое вкуснее замороженного. Мне трудно судить: по ее милости я вынужден брать мороженое с середины контейнера; а она еще и угрожает, чтоб я не посягал на ее края. Мы оставляем довольно внушительные ямы во всех контейнерах, и теперь по настроению она уже больше Солнышко, чем Настя. Значит, отмечаю я про себя, в следующий раз, когда она будет чем-то раздражена, вместо успокоительного ее можно покормить мороженым.
После мороженого, оба заряженные глюкозой, мы возвращаемся в гараж: у меня целый список изделий, которые нужно закончить. Я думал, Настя отправится на пробежку, обычно она так и поступает, когда наестся углеводов. Но она не уходит.
— Дай мне какое-нибудь задание, — говорит она с некоторой опаской в голосе.
— Какое, например? — спрашиваю я, оценивая ее возможности.
— Ничего такого, что связано с работой на станках и прочими мощными инструментами. Что-нибудь такое, что я могу делать правой рукой.
— Хочешь шлифовать? — предлагаю я. — Работа нудная, но…
— Согласна. Только покажи как.
Я беру лист наждачной бумаги и показываю, как закреплять его на шлифовальной колодке.
— Шкурим наждачной стороной. — Я беру ее руки в свои, чтобы показать, как распределять давление на поверхности деревянного изделия. Ладони у нее до того мягкие, что вкладывать в них наждачный инструмент — по-моему, преступление.
— Как я узнаю, когда хватит? — спрашивает она, приступая к работе.
— У папы на этот счет было одно правило. Он говорил: когда тебе кажется, что хватит, значит, осталось еще столько же.
Она чуть наклоняет набок голову, смотрит на меня как на бестолочь.
— Так как я узнаю, что хватит?
Я улыбаюсь.
— Когда решишь, что хватит, покажи мне. Несколько раз пошкуришь и сама начнешь разбираться.
Она задерживает на мне взгляд на секунду дольше, чем требуется, потом отворачивается и продолжает шкурить. Я знаю, что в ее голове теснятся вопросы. Я увидел их в ее глазах сразу же, как упомянул отца. Как? Когда? Что произошло? Но она ни о чем не спрашивает. Просто шлифует. И я не собираюсь ее останавливать. Терпеть не могу шкурить.
Мы прекращаем работать уже за полночь. Не знаю, как только выдержали ее руки. Она отшкурила все, что я ей дал. Но так и не спросил, чем она была раздражена, когда пришла ко мне сегодня с мороженым.
Глава 24
В 7.40 я у дома Джоша. Он на подъездной аллее, стоит, прислонившись к своей машине. Увидев меня, отпирает дверцы, подходит с другой стороны, открывает для меня кабину.
— Наконец-то, Солнышко, — говорит он. — Я уж думал ехать без тебя.
— Я же не знала, что ты запланировал турпоход, — отвечаю я, устраиваясь в кабине и захлопывая дверцу.
— Мне нужно успеть в «Хоум депот»[11] до закрытия.
— Ну и нечего было меня ждать. — И правда, чего это он? Я не стала бы плакать из-за того, что мне не удалось попасть с ним в магазин стройматериалов, куда он наведывается каждую неделю.
— И то верно. Но я знал, что рано или поздно ты появишься, а гараж был бы закрыт, и ты бы подумала, что я тебя бросил, и меня совесть бы замучила, а я терпеть не могу чувствовать себя виноватым. Так что проще было подождать.
— Надо ж, как тебе тяжело живется, — сухо комментирую я.
— Только ты одна можешь додуматься сказать мне такое. — Как ни странно, голос у него довольный.
— Силовое поле на меня не действует.
— И что это значит?
Я бросаю на него скептический взгляд. Неужели не сообразил? Он продолжает на меня смотреть, и я наконец пожимаю плечами, испускаю досадливый вздох, дабы он понял: меня раздражает, что я должна это ему объяснять.
— В школе к тебе на пушечный выстрел никто не подходит. Увидев тебя в первый раз, на скамейке во дворе, я подумала, что ты, наверно, окружен неким силовым полем. Я хотела, чтобы и у меня было такое же. Ты можешь прятаться у всех на виду. Это круто.
— Силовое поле, — повторяет он несколько удивленно. — А что, вполне может быть. Раньше это называли мертвой зоной, — добавляет он, но в подробности не вдается. — Ты, должно быть, обладаешь сверхъестественными способностями. — Очевидно, он о том, что я смогла пробить брешь в его силовом поле, но я молчу.
Нет у меня сверхъестественных способностей. Знаю точно, потому что частенько жалею об этом. Вернее, у меня есть просто бешеный потенциал ожесточенности и беспричинного гнева, но, думаю, это не в счет. Я чувствую себя немного обманутой. За последние два года я перечитала кучу книг и пересмотрела кучу фильмов, и в каждой книге, в каждом фильме, если герой или героиня умирают, а потом возвращаются к жизни, после свидания со смертью у них обязательно появляются сверхъестественные способности. Прости, что тебе не удалось выиграть большой приз и обрести вечный покой, но, по крайней мере, с пустыми руками ты не остался! Пусть ты вернулся сломленным, исковерканным, но тебе хотя бы достался грандиозный утешительный приз, как, например, способность читать чужие мысли, общаться с мертвыми или ощущать запах лжи. Что-то очень крутое. А я даже не могу управлять стихиями.
Конечно, если верить книгам, «детка» — излюбленное обращение парней к девчонкам, потому что это — скорый поезд к завязыванию романтических отношений. Минуту назад он был говнюком, но потом назвал тебя «деткой», и дело в шляпе. Ты падаешь в обморок от счастья, забываешь про самоуважение. О-о-о-о-о, он назвал меня деткой. У меня уже мокро в трусах, как же я его лю-ю-ю-юблю. Неужели и в жизни парни называют девчонок «детками»? Не знаю. У меня в этой области опыта мало. Одно могу сказать: если бы меня какой-то парень назвал «деткой», я, наверно, рассмеялась бы ему в рожу. Или придушила бы его.
