Алексей Иванов - Блуда и МУДО
Электричка вылетела из-за леса, стремительно развернулась бумерангом, но сбросила ход. Она подкатила к штабелю шпал, стыдливо отвела взгляд, остановилась и набычилась. Моржов по-капитански положил бинокль на переносицу, собираясь издалека разглядеть американцев. Ему казалось, что американцы должны сразу как-то выделиться из массы русских своей пестротой: нелепой одеждой, звёздно-полосатыми флажками, надувными шарами в виде гамбургеров, бейсболками и портретами президента на палочках.
С электрички сошло человек двадцать. Толпа американцев среди них не выделялась, но выделялась компактная группа подростков: двое низеньких, один средний и один высокий. Электричка разгрузилась, хлопнула дверями и укатила. Приезжие вразнобой посыпали через рельсы – это были жители села Сухонавозово, которые направились к подвесному мосту через Талку. Подростки остались стоять на месте и угрюмо смотрели на Моржова, Щёкина и Сонечку.
– Всё-таки явились… – с мрачным и злобным удовлетворением выдохнул Щёкин. – Борька, мои упыри прикатили… Эй! – заорал он подросткам. – Сюда подошли, живо!
Подростки приблизились на половину расстояния. Щёкин спрыгнул со шпал и пошагал к ним.
– …А мы всё равно приехали, – сказал Щёкину средний.
– А чо нам дома делать? – с обидой выкрикнул высокий.
– Если вы нас выгоните, мы в лесу будем жить, а не уйдём! – заявил третий, маленький.
– Мы и ночевать здесь будем, насовсем, – с вызовом добавил четвёртый, тоже маленький.
Щёкин стоял перед упрямыми упырями и сверлил их взглядом.
– Это же дневной лагерь! – тихо и грозно сказал он. – Ночевать здесь не положено!
– А чо не положено-то? – недовольно крикнул высокий.
– Нас всё равно из домов выгнали, – сказал самый маленький.
– Из-за вас, между прочим, – сказал средний.
– А я тут при чём? – спросил Щёкин.
– Вы говорили, что мы летом куда-нибудь поедем надолго.
Щёкин отступил на шаг и внимательно осмотрел упырей с головы до ног.
– Ничков, распахни куртку, – велел он.
– Да нету у меня сигарет! – Высокий Ничков демонстративно взмахнул полами куртки.
– Гонцов, сдай мне пугач, – велел Щёкин.
– Я не взял его, – тотчас отпёрся маленький.
– 3-здай ор-ружие! – прорычал Щёкин. Маленький Гонцов скорчил рожу и вытащил из кармана самодельный пугач.
– Чечкин, рюкзак, – распорядился Щёкин.
Чечкин – второй коротышка – презрительно бросил свой рюкзачишко под ноги Щёкину. Щёкин присел, порылся в рюкзаке и выволок на свет большую пластиковую бутылку пива.
– Зажритесь, – буркнул Чечкин.
– Гершензон! – мёртвым голосом произнёс Щёкин
– Нету! – закричал средненький подросток. – Чо вы смотрите на меня всегда сквозь зубы?
Щёкин швырнул бутылку пива и пугач в бурьян, утомлённо потёр лоб и оглянулся на Моржова и Сонечку. Лицо его было страдальческим.
– Борька, я тогда пошёл! – сказал он. – Надо упырей до лагеря отконвоировать. А ты…
Щёкин споткнулся: он никак не мог намекнуть на Сонечку.
– Да понятно, – кивнул Моржов.
Щёкин молча указал упырям на дорогу под гору.
Моржов в бинокль наблюдал, как Щёкин идёт по дороге в Троельгу, а упыри семенят следом.
– Сонечка… – Моржов повернулся к Соне и слегка сбился с мысли: вместо Сони уже сидел мерцоид.
Моржов вздохнул. Всё продолжалось.
– До последней электрички остаётся два часа, – сказал он мерцоиду. – Я тебя прошу: посиди со мной, а?
– Ну… как бы… как хотите…
Моржов усмехнулся сбывшемуся ожиданию. Мерцоиды не отказывают.
Он спрыгнул со шпал и ушёл за штабель справить нужду. Соня ждала. Возвращаясь, Моржов смотрел на неё, сидевшую на фоне облаков, просторов и окоёмов. Ракурс был непривычен для города Ковязина, и Моржов не понял: то ли Сонечкин мерцоид стал прозрачен, будто обычный призрак, то ли абрис света вокруг тучи, ослепляя, как-то уж очень извилисто сплёлся с очертанием Сонечкиного плеча и опущенной головы.
Моржов залез обратно на шпалы и стал смотреть на Сонечку. Её мерцоид с одного края словно подмыло и оплавило – приготовило для слияния. Моржов не стал эстетствовать, а просто придвинулся и приобнял Сонечку, присоединяя мерцоида к себе с разогретой, подтаявшей и обмякшей стороны. Бок у Моржова и вправду потеплел: Сонечка послушно чуть изогнулась под Моржова. Сонечкина податливость тоже была из разряда явлений ДП(ПНН), а потому настраивала не на стеснительную нежность, а уже на интимную ласку. Моржов механически перекинул толстую и пушистую носу Сонечки ей на грудь и поухватистее взял Сонечку за талию левой рукой. Правая рука в это время вставляла в рот сигарету и подносила зажигалку.
Моржов курил, и курение было неуловимо созвучно стилистике железной дороги с её облаками, дымами и паровозами. Моржов искоса поглядывал на Сонечку, которая молчала покорно и без напряжения. Моржов думал, что Сонечка хоть и русопятая от вздёрнутого носика до босоножек, а всё равно настоящая татарская жена. Ей бы в самый раз сидеть в кибитке, что катится по степям за Ордой, и ждать мужа, который на коне покоряет вселенную.
Неудивительно, что Соня так понравилась Щёкину. В Сонечке очень доступным было то, что больше всего ценил Щёкин – да и сам Моржов тоже. Отчего Щёкина тянуло на блуд? Щёкин ведь был женат. Мало того, усмехнулся про себя Моржов, Сонечка внешне очень походила на щёкинскую Светку. Почто же Щёкину менять шило на мыло? Щёкин пояснял: скучно. Врал, понятно. Моржов знал: с любовницей вскоре становится так же скучно, как и с женой. Интерес к любовнице сохранялся дольше, если были какие-то трудности: скажем, нужно было гаситься от жены, или любовница уезжала в Москву на годичные курсы менеджмента, или муж любовницы нанимал киллера. А в остальном – то же самое. Зачем же тогда нужна эта гонка за женщиной, зачем заводить новых и новых, если нет любви? Если и так в доме всё нормально, а под боком обмятая, как перина, уютная супруга? Моржов знал ответ: потому что привычное лишено вкуса победы.
В супружестве этот вкус не вернуть никакими выдумками сексологов. В общем, Моржов считал, что все эти сексологи и психоаналитики и нужны-то лишь потому, что их обману поддаться куда легче, чем обманывать себя своими силами. А вкус победы в супружестве можно продлить или покорностью жены, или её строптивостью, если ты по натуре насильник. Но к свидетельству о браке вкус победы не приклеить ни на какой скотч. А подсаживаться на этот вкус можно так же крепко, как наркоману – на героин, поп-звезде – на вой стадиона, а репортёру – на телекамеру. Вот он, Моржов, подсел – и давно. Точнее, с самого начала. Так уж вышло.
