Алексей Иванов - Блуда и МУДО
– Вам в Колымагино в магазин не надо? – напрямик спросил он. – А то мы сейчас поедем…
– Детей ждём, – пояснил Моржов. – Не до магазина уже.
– Ну, как хочешь, – обиделся Бязов. – Уламывать не буду.
Бязов и Чаков понуро перешли рельсы и исчезли под насыпью. Через некоторое время там заклокотал мотоцикл. Его треск уполз вдоль насыпи в сторону Ковязина. То ли друиды решили для верности ехать сразу в город, то ли хотели проехать в село Сухонавозово по старому деревянному мосту, на который вёл отворот с ковязинского шоссе. Щёкин спал.
В одиннадцать прибыла вторая электричка. Моржов обозревал её в бинокль. Из дверей головного вагона на перрон спустился высокий тоненький мальчик в шортах и с рюкзачком. Моржов узнал его и помахал рукой. Это был Серёжа Васенин из кружка Костёрыча. Моржов ткнул Щёкина кулаком в бок, чтобы Щёкин проснулся, принял приличествующее педагогу вертикальное положение и убрал с глаз долой пивные банки. Серёжа Васенин па пятачке у бетонного столба в безопасности аккуратно дождался, пока электричка уедет, и подошёл к штабелю шпал.
– Доброе утро, Борис Данилович и Дмитрий Александрович, – вежливо поздоровался он. – А где находится лагерь?
– Лагерь там, под горой, за лесом, – пояснил Моржов. – Константин Егорович уже в лагере. А ты один приехал?
– Брат у меня не смог, – пояснил Серёжа. – Мама сказала, что кто-то из нас должен помогать ей на огороде. Мы решили, что в лагерь поеду я, а Саша останется с мамой.
– А кто ещё из вашего кружка приедет?
– Наверное, больше никто. Витя и Миша не могут, Андрюша Телегин заболел, Миша, который Смирнов, поедет на юг, а Слава и Ваня – к бабушкам, – подробно рассказал Серёжа. – Я могу идти?
– Да, иди, – разрешил Моржов.
– Вон, по дороге, – хрипло сказал Щёкин и указал пальцем.
– Спасибо, – сказал Серёжа. Он повернулся, по всем правилам дорожного движения посмотрел сначала налево, а потом направо, перешёл рельсы, отыскал тропинку и стал спускаться с насыпи.
– Хороший мальчик, – похмельно прохрипел Щёкин.
Он достал новую банку и откупорил. Вдали на склоне на дороге под ельником показалась фигурка Серёжи Васенина, шагающего к лагерю согласно инструкции.
– Как педагог я гуманнее, чем Костёрыч, – сказал Щёкин. – Я хоть на котах буду практиковать, а Костёрыч – на людях.
– То есть?… – не понял Моржов.
– Костёрыч научит Серёжу Васенина любви к городу Ковязину, а город Ковязин будет продавать Серёжу Васенина, как я – своих котов, а Серёжа Васенин будет возвращаться в город Ковязин через тайгу и пургу, а город Ковязин снова будет его продавать… И так до пенсии и до космодрома.
– Давай лучше про девок поговорим, – помолчав, мрачно предложил Моржов.
– Жизнь – это кузница, – изрёк Щёкин и тотчас переключился: – Девки у нас качественные, а Сонечка – лучше всех. Глупенькая-глупенькая – аж фляга свистит. И ни бе, ни ме, ни кукареку. Чудо!
– Вон и она, – сказал Моржов, разглядывая в бинокль дорогу, по которой только что прошёл Серёжа Васенин.
Соня шагала к разъезду с сумкой в руке.
– Наверное, обед несёт, – предположил Моржов. Соня приближалась небыстро. Моржов и Щёкин сидели на шпалах и ждали её, как два соловья-разбойника.
Соня была одета не по Троельге – в лёгкое цветастое платье.
– Здравствуйте, – робко, словно чужим, сказала Соня Моржову и Щёкину. – Роза Дамировна… ну, вам поесть послала…
Моржов отполз чуть в сторону, освобождая Соне местечко между собою и Щёкиным.
– Присаживайся, – радушно предложил он.
Соня подумала и, смущаясь, неловко залезла на шпалы. По пути она толкнулась в колено Моржова круглой и мягкой попой. Устроившись, Соня сразу сдвинула ноги, зажав подол, чтобы ветер от пролетающих поездов не вывернул платье ей на живот.
Моржов и Щёкин быстро поделили бутерброды. Получилось по три на человека. Последний бутерброд оказался неделимым. Соня от него отреклась, тогда Щёкин пальцем стёр с бутерброда масло, а Моржов съел хлеб.
– А что, детей пока только как бы один мальчик приехал? – робко спросила Соня.
– Нет, мальчиков уже штук тридцать приехало, – облизывая палец, ответил Щёкин. – Но мы их всех душим и складываем за шпалами. А тот сумел убежать.
Соня испуганно посмотрела на Щёкина.
– Дядя шутит, – успокоил Соню Моржов.
– А иностранцев тоже нет? – наивно спросила Соня шёпотом.
– Ни одного, – подтвердил Моржов. Он полез в карман, вытащил телефон и посмотрел время. – Вообще-то московский поезд пришёл в Ковязин примерно полчаса назад. Я думаю, они должны приехать на ближайшей электричке.
– Не приедут они ни хрена, – вдруг сказал Щёкин, щурясь на панораму лугов, перелесков и села Сухонавозово. – Какие-то они мутные, непонятные… Что за американцы такие? Сколько их? Какого возраста? Какого хрена им здесь надо? Откуда они вообще взялись и про нас узнали?…
– Ну, это как бы я телефонограмму про них к вам в учреждение принесла… – снова засмущалась Соня. – Я тогда о своей педагогической практике в департаменте договаривалась… Мне и дали… У вас в тот день, ну, педсовет был…
Соня покраснела, не глядя на Моржова. Моржов понял, что Соня вспомнила, как он выползал с педсовета на четвереньках.
– И что там за телефонограмма? – спросил он и покровительственно погладил Соню по спинке. – Говори, не стесняйся, здесь все свои.
– Ну, там как-то непонятно было написано… Типа «просим принять на общих основаниях, деньги перечисляем на такой-то счёт»… Потом всякие цифры шли и адрес: Ореон. Ну, с опечаткой. В Америке как бы город такой есть, Орегон, вот все и решили, что это американцы…
– Не город, а штат, – поправил Моржов.
– Ну, штат, – согласилась Соня.
– А может, имелось в виду созвездие Орион? – спросил Щёкин. – Может, это инопланетяне к нам приехали? Я – человек космической эры, я не могу думать иначе!
– Какая разница, американцы или инопланетяне? – хмыкнул Моржов. – Встретим их и узнаем, кто они такие.
Они ждали. Проносящиеся поезда хлопали по глазам быстрыми промахами света между вагонов.
Моржов с верхотуры разъезда оглядывал пространства, рассчитывая послушать, как Щёкин будет очаровывать Сонечку, но Щёкин почему-то молчал. Окончательно определилось, что день выдался сумрачным, хотя и без дождя. Вдаль уходили меховые кучи Колымагиных Гор. Свежо зеленели заречные луга, слегка задымленные розовым клевером. Все краски были приглушены, вполнакала. Вся мощь цвета и света сконцентрировалась в небе. Там размазались и разъехались плоские облака, а их причудливые очертания были обведены слепящей солнечной каймой. Блестящие кружева небес земля растянула и выпрямила нитками рельсов – словно пряжу натянули на ткацкий станок. Честной готовностью к работе горел фиолетовый семафор. Где-то вдали древнегреческие парки закатывали рукава хитонов (если они были в хитонах и если у хитонов были рукава). В общем, хорошо было сидеть и просто так, без трёпа, ожидать судьбы: неведомо чего из ниоткуда.
