Петр Алешкин - Откровение Егора Анохина
— Ребята, я свой… из органов! — вскрикнул с обидой в голосе бывший старик.
— Знаем, знаем мы из какого ты органа, — перебил жестко и строго Анохин. — Не суетись! Завтра в Тамбове разберутся с твоими органами, сам скажешь, зачем тебе понадобилось в старика рядиться. Все расскажешь… В камеру его дальнюю, где покрепче засовы! — приказал Егор Татаринову. — И поменьше слушайте его байки про органы, да держите покрепче: как бы по дороге не ушел! Сами видели, лихой черт! Много беды наделает! — проговорил и отозвал Татаринова в сторону. — Проследи сам, чтоб заперли хорошо. Потом посылай машину к моему дому, а сам вместе с ребятами — на вокзал. Захвати с собой милиционера три покрепче, в гражданском. И не всей гурьбой заваливайтесь, а по одному, но друг друга из вида не выпускайте. За полчаса до отхода поезда всем там быть! Когда мы с Настей приедем, подойдешь ко мне, и на кого я буду указывать, того будете брать, но потихоньку, потихоньку, без шума… Объясни все это людям! Действуй, Сережа!… Помни, этот день для нас важен чрезвычайно: либо будем на коне, либо он нас затопчет…
Увидел Настеньку, и сердце заколотилось, захолонуло. Опять разлука! Надолго ли? Как теперь сложится жизнь? Обнял ее, прижал к себе с таким чувством, словно навсегда хотел запомнить ее тонкое, нежное тело, навсегда сохранить в памяти его теплоту. Настя поняла, что что-то случилось, подняла голову, не отрываясь от его груди, взглянула в глаза тревожно и вопрошающе.
— Твой поезд через час!
— Куда? А ты?
— В Моршанск, к маме…
— А ты?
— Обо мне не беспокойся… Помни, помни, касаточка моя, чтобы тебе не говорили обо мне, все неправда, я жив, жив! И непременно вернусь за тобой, найду! Где бы ты ни была!
— Тебя снова арестовать хотят? — прошептала Настя с ужасом.
— Да… Но не бойся, не бойся, касаточка… Я все продумал… все подготовил… — Он говорил и беспрерывно целовал ее, целовал в глаза, в щеки, в лоб, в губы. — Я выкручусь… непременно… выкручусь… Ради тебя… Ради нас… А теперь… совсем времени нет. Быстро бросай свои платья в чемодан, быстро, быстро. У меня еще много дел… — Егор поцеловал ее еще раз долгим поцелуем в губы, отстранился и выскочил в сени.
Там сорвал со стены, с гвоздя старую телогрейку, шапку, нашел пыльные, старые залатанные брюки, кирзовые сапоги со сношенными каблуками и протертыми до дыр голенищами, все это сунул в мешок и приоткрыл дверь на крыльцо.
— Ты куда? — крикнула ему вслед Настя, услышав скрип двери.
— Собирайся, собирайся. Я сейчас… — Он внимательно вгляделся из сумрака сеней в кусты у забора дома напротив, осмотрел пустынную улицу и только тогда выскользнул на крыльцо, мелькнул мимо окон за угол дома, перебежал переулок, нырнул в кусты и присел, выглянул из них.
Потом полез по кустам к бурьяну, густо разросшемуся на месте снесенного дома. Пробрался поглубже, разрыл мусор и закопал в нем мешок с одеждой. Потихоньку выкарабкался назад, но прежде чем вылезти из кустов, минуты две наблюдал за улицей, за заборами — нет ли какого подозрительного движения, не наблюдает ли кто за ним? Все было спокойно, только вдали слышался приближающийся мирный шум мотора машины. Егор выскочил из кустов и вернулся в дом.
— Машина идет за нами, — спокойно сказал он Насте.
Она всхлипывала, временами смахивала ладонью слезы со щек, торопливо бросала вещи в чемоданы. Один уже был набит верхом. Анохин снова на мгновение привлек ее к себе, похлопал, погладил ладонью по спине, говоря?
— Только не плачь, держись на вокзале… Никто из знакомых не должен знать, что ты уезжаешь надолго. Просто едешь проведать мать… Возьми себя в руки, прошу тебя. Это для меня очень важно… Пора!
Они сплелись, слились в последнем долгом поцелуе.
Машина остановилась под окнами.
На вокзале Егор сделал озабоченное проводами жены лицо, не торопился вытаскивать чемоданы из машины, разговаривал с Татариновым, а сам зорко бросал взгляды то в одну, то в другую сторону, высматривал среди толпившихся на перроне в ожидании поезда подозрительных людей, спрашивал:
— Сережа, у столба, в картузе, смотрит на рельсы, кто это?.. Осторожней оглядывайся!
— Никогда не встречал, — покрутил головой Татаринов.
— Возьмите для выяснения личности. Документы не спрашивайте… Допросите потом…
Татаринов на минутку отлучался. Вернувшись, докладывал:
— Взяли, все тихо!
— Слышу, Сережа, слышу, молодец!.. А вот тот, возле двери в зал ожидания, который разговаривает с девчонкой, а сам в нашу сторону зыркает?
— Взять?
— Вместе с девчонкой…
Человек восемь увезли, пока поезд не тронулся.
Только возле железных ступеней вагона Анохин на миг отвлекся. Тоска жгучим кольцом сдавила его, когда он в последний раз обнимал Настю, в последний раз целовал ее мокрые соленые глаза, шептал ей на ухо беспрерывно:
— Береги себя! Береги себя! Береги себя, касаточка! Я вернусь!
Когда помогал Насте подниматься по ступеням, зорко зыркнул в тамбур, где толпилось несколько человек, подумал: кто из них? То, что ее будет сопровождать до Моршанска кто-то из людей Чиркунова, Егор не сомневался. В дороге Настю в обиду не дадут. Доберется до матери хорошо, без приключений. Заметил ли только этот человек череду арестов на перроне. Пусть, пусть, не успеет доложить Чиркунову. Страшнее то, если среди арестованных только случайные пассажиры, а люди Мишки остались на свободе.
В конторе он спросил у Татаринова озабоченно:
— Никто из арестованных не требует позвонить в Тамбов?
— Есть один… Прямо рвется, требует немедленно позвонить!
— Почему один? — пробормотал Егор и спросил: — Телефон дал?
— Да.
— Дай-ка его сюда.
Мелькнула шальная мысль позвонить Мишке, подразнить, сказать, что два его человека под арестом, мол, напились, подрались. Егор усмехнулся этой мальчишеской мысли и приказал Татаринову:
— Сережа, немедленно установи наблюдение за всем, что делается вокруг здания НКВД в радиусе полкилометра. Подозрительных людей забирайте сразу. Завтра разберемся… Мне нужно срочно отчет дописать, раньше полуночи не закончу. Пусть меня никто не беспокоит, а ты, Сережа, докладывай каждый час об обстановке возле здания. Действуй, скоро темнеть начнет…
Татаринов твердо сдвинул брови и мигом выскочил из его кабинета. Егор видел, что его заместитель все время был радостно, по-мальчишески, возбужден, выполнял все приказы быстро, без доли сомнения в их правоте, был убежден, должно быть, что в их ничем не примечательный поселок, в котором было всего два маленьких заводика: маслобойный да кирпичный, высадилась группа диверсантов. Один старикан чего стоит! Таких ряженых Татаринов, вероятно, раньше только в кино видел.
Оставшись один, Анохин горестно облокотился о стол, думая, что не мог Мишка двоих послать, обязательно подстраховался бы. Кто-то еще есть… Не из Татариновских ли орлят этот человек? Не может быть, вроде бы все здешние. Егор достал свой паспорт, военный билет, инструменты, потер руки, приказывая себе успокоиться, собраться, и начал потихоньку, старательно выводить в паспорте две буквы своей фамилии, вспоминая с усмешкой, как сдавал экзамен по подделке документов на курсах в НКВД. Пригодилось. Возился аккуратно не меньше часа. Татаринов отрывал один раз, докладывал, что подозрительных лиц не видать. Егор вывел две буквы, взял газету, потер пальцем по тексту, испачкал его, потом осторожно поводил им по странице паспорта в том месте, где только что были выведенные буквы. Полюбовался при ярком свете настольной лампы на свою работу. Вроде бы ладно получилось… Потом осторожно подправил тушью и вместо фамилии «Анохин» в паспорте появилась новая — «Алёхин». На чистом листе он, меняя почерк, написал справку о том, что колхоз имени Сталина отпускает колхозника Алехина Егора Игнатьевича на заработки на лесозаготовки в Кировскую область на один год, расписался, приложил колхозную печать. Вздохнул, все готово. Оставалось только ждать.
Когда Татаринов в очередной раз доложил ему, что вокруг все тихо, уточнил задумчиво:
— Значит, никто из чужих не появлялся?
— Нет.
— Не мелькал ли кто из местных, знакомых, но переехавших в Тамбов?
— Да, да, видел Витьку Пискунова, я его хорошо знаю… Он шофером в наших органах работает, давно уж там служит…
— Шофер, значит… — Анохин вспомнил разговор с Чиркуновым. — Где он сейчас?
— В пивнушке сидит.
— Срочно задержи… до выяснения…
— Я сам его хорошо знаю, — повторил Татаринов. — Он к матери приехал на два дня…
— Это приказ! — жестко сказал Анохин. — Задержи и можешь прекращать операцию. Всем отдыхать! Завтра пораньше приходи, будем разбираться с задержанными…
— Вы знаете, — вдруг улыбнулся, шевельнул бровями Татаринов, — мы на вокзале, среди прочих, задержали вора! С ног сбились, давно ищем его!
