Наталья Лайдинен - Другой Париж: изнанка города
– Мне сейчас будет плохо… – тихо произнесла Моника.
– Я с тобой, – взял я девушку за руку, – не бойся ничего. И все-таки откуда странная любовь к кладбищам?
– А потом, – со странным энтузиазмом продолжил Мориа, – эпоха революций вмешалась и в царство мертвых. В катакомбах хоронили казненных и умерших недавно. Позднее тут упокоились останки министров и других выдающихся деятелей – Марата, Робеспьера, Дантона. Их косточки специально приволокли в подземелья с кладбищ, как будто это что-то реально могло изменить. Да и сам старик Гийомо, глава инспекции каменоломен, автор проекта подземного некрополя, тоже по иронии судьбы оказался неподалеку. Такие вот причуды судьбы!
– Да… Интересно…
– А ты любишь шампиньоны? – вдруг ехидно и совершенно некстати остановил меня наш провожатый и посветил в лицо фонариком.
– Ну, ем иногда. А что?
– В Париже выращивают особые шампиньоны.
– И чем же они отличаются от московских, например? – скептически поинтересовался я.
– Они растут в катакомбах, под землей. Удивительно вкусные, замечательные шампиньоны, такие же сочные, как земляника на кладбищах. Сам пробовал – не дам соврать! А еще в катакомбах когда-то варили пиво. Во время знаменитой Парижской выставки 1878 года в подземелье даже открыли кафе, прямо под Эйфелевой башней.
– А что там? – В неверном свете фонарика я все-таки обратил внимание на тщательно замурованный вход в стене.
– В тех каменоломнях находится секретный бункер! – торжественно сообщил Мориа. – Говорят, он существует до сих пор. Когда-то там располагался штаб военных действий. Вообще каменоломни были страшно милитаризованы. Тут неподалеку располагался еще и штаб Сопротивления. А уж сколько бункеров и полуобвалившихся бомбоубежищ на случай ядерной войны – и не сосчитать!
Мы оказались на своеобразном подземном перекрестке. Ни секунды не сомневаясь, Мориа свернул вправо.
– А почему не туда? – Я показал рукой в противоположную сторону.
– Нам нечего там делать! – сказал старик. – Там соби раются адепты одной из сект. Говорят, проходят сексуальные оргии и кровавые жертвоприношения. Разве нам сейчас это нужно?
– Нет, конечно. А что это за вензели на стенах? – спросил я, увидев непонятные иероглифы на стенах в свете фонарика.
– Это для тех, кто понимает, – нехотя сообщил старик. – Парижские бродяги издавна пользуются особым языком. На стенах не только катакомб, но если приглядишься, многих домов в Париже нанесены знаки и символы. Так еще средневековые странники обозначали места опасные и, наоборот, благоприятные, предупреждали друг друга. Символ иногда может донести гораздо больше информации, чем слово, но немногие могут его правильно расшифровать.
В голове начал выстраиваться потрясающий сюжет материала. Клошарский Париж обрастал легендами и призраками. Я размечтался о лэптопе и почте, чтобы поделиться с друзьями тем, что узнал за последние недели.
Но вдруг впереди послышался странный шум. Как будто кто-то шел нам навстречу. Наш гид замер, прильнув к стене и мгновенно выключив фонарик.
– Прячемся! – одними губами сказал он и знаком показал на нишу в стене. Мы с Моникой быстро проскользнули в укрытие. Мориа бесшумно последовал за нами, прикрыв собой вход.
Шаги приближались. До нас доносились обрывки разговоров. Люди были уже совсем близко. Я слышал, как отчаянно громко колотится сердце у Моники.
Несколько минут тянулись как часы. Мимо нас прошли, негромко переговариваясь между собой, несколько человек с фонариками. Я понял, что они говорили о каких-то трактатах.
Когда все стихло, Мориа сделал знак рукой:
– Выходим!
– Кто это был? – обеспокоился я.
– Подземелья довольно плотно заселены, как и города. В них есть свои обитатели. Скорее всего, это были катафилы.
– Катафилы? – переспросила Моника. – Как это понять?
– Любители подземелий! Они живут под землей, исследуют каждый миллиметр пространства. Кто-то надеется найти клад, кому-то в подземных лабиринтах легче, чем на городских магистралях. Они составляют и уточняют карты, что-то разведывают, некоторые ищут клады. Бывают разные персонажи. Лучше не встречаться с ними, чтобы не попадать в переплет.
– В Москве тоже такие люди есть, – заметил я. – Правда, называются они по-другому. Диггерами. Московские подземелья изучены, наверно, гораздо хуже парижских. Там до сих пор ищут библиотеку царя Ивана Грозного.
– Пока есть подземелья, всегда будут те, кто их изучает и что-то ищет, – заметил Мориа.
– А о каких трактатах говорили катафилы?
– У них много ритуалов, как у каждого объединения по интересам. Например, они считают, что обязательно должны делиться опытом с другими, писать философские тексты, рисовать планы того, что увидели…
– А кто еще спускается в каменоломни? – сделала страшные глаза Моника. – Тут ведь немного случайных людей?
– Отчего же, и случайные люди встречаются. Но редко. Правда, они, за исключением самых отвязных, в глубину не лезут. Это туристы. Они любопытные, хотят сами все увидеть, своими гла зами, сфотографировать, чтобы хвастаться потом перед девушками и друзьями. Но без проводника сюда спускаться крайне опасно – легко можно заплутать… Осторожно! Впереди обвал!
Проход вперед оказался заваленным, что вынудило вернуться на несколько сотен метров назад и уйти на другую «улицу». Мориа сокрушенно качал головой:
– Скоро тут ничего не останется. Хорошо, что вы кое-что увидели.
– Катакомбы разрушаются?
– Быстрее, чем ты можешь предположить. Обваливаются стены и перекрытия. Ближе к Сене подземелья затапливает. Бетонированием проблем не решить… Подземные воды все равно проложат свои русла, снесут все на своем пути. Подземелья могут совсем исчезнуть.
– Там впереди, кажется, свет… – робко заметила Моника.
– Да, мы выйдем из другого входа, – кивнул Мориа. – На сегодня хватит впечатлений!
Он снова ловко справился с решеткой изнутри и со скрипом сдвинул ее в сторону.
– Выходим! – распорядился он. – Справа есть подобие лестницы.
Он выбрался первым и помог мне. В стене на самом деле были выступы. Я протянул руку Монике. На улице уже смеркалось.
– Где мы?
– Снова в городе света! – ответил Мориа и рассмеялся.
Мы немного посидели в кафе, выпили вина и перекусили. Звучала живая музыка, несколько пар танцевали. Казалось, наше путешествие по подземельям Парижа – всего лишь сюрреалистический сон, навеянный гашишем.
– А теперь спускаемся в метро! – скомандовал старик. – Прокатимся, пока оно не закрылось. Вы хотите посмотреть ночной Дефанс?
– А разве Дефанс является парижским кварталом? – усомнилась Моника.
– Еще как! – подтвердил Мориа. – Ночью, когда вокруг нет никаких клерков, он действительно хорош.
– Поехали! – сказал я.
Мы скользнули в метро. Старик мгновенно сориентировался и сообразил, как нам с минимальными потерями времени добраться до Дефанса. В это время на лотке я увидел газету с броским заголовком «На Пер-Лашез объявился дух Джима Моррисона».
– Подожди! – схватил я за рукав старика и набросился на газету. В статье говорилось, что накануне на кладбище внезапно появился дух Моррисона, который пел одну из своих знаменитых песен. Рядом была фотография парня с гитарой и американца с видеокамерой.
– А вот другая газета: «Mr. Mojo Risin’ возвращается!». А тут еще предполагают, что скандал на кладбище был спровоцирован сыном Джима, который тоже певец, очень на него похож…
– У Моррисона не было детей! – отрезал старик.
– Почему ты так думаешь? Тут написано…
– Мало ли что пишут в поганых желтых газетах, кормящих тухлятиной массового читателя? – ворчал старик. – Им главное – собрать свои тиражи! Ради этого не грех и наврать. Ты что, сам не знаешь об этой грязной кухне?
Но продолжить дискуссию не удалось.
Вдруг раздался голос у кассы:
– Ребята! Помогите с билетиком! Очень надо ехать!
Длинноволосый, расхристанный бродяга с гитарой за плечами просил по-английски. К моему удивлению, Мориа остановился и начал с ним разговаривать. Я снова поразился его блестящему, без малейшего акцента, английскому.
– Откуда будешь? – спросил он.
– Из Эл-Эя.
– Давно?
– Уже месяц.
– И почему именно в Париж?
– Тут выживать как-то легче. Можно запросто кому угодно прийти и поесть в бесплатной столовой. В Америке об этом мечтать не приходится. К тому же там невозможно заниматься творчеством. Все куплено, к продюсерским центрам не пробиться. Востребована только коммерческая музыка, попса. За выступления в клубах надо платить большие деньги. Даже в районе пляжа Венеция… А ведь когда-то там начинали «Дорз» – самая независимая группа всех времен и народов!
– Держи! – Мориа, улыбаясь, похлопал парня по плечу и дал бродячему музыканту несколько купюр. – Хотя про «Дорз» ты заблуждаешься. Они тоже были в плену. Как и многие другие тогда, впрочем. Играй дальше, если уверен, что ты на правильном пути! В Париже действительно возможно все!
