Наталья Лайдинен - Другой Париж: изнанка города
– И сколько же всего таких каменоломен под Парижем? – допытывалась девушка.
– Много, принцесса. Длина подземных ходов превышает триста километров, большинство каменоломен заброшено. Лучшее место для обитания призраков! Правда, штольни правого берега сильно пострадали с течением времени. Они были размыты водой, разрушены. А на левом берегу сохранилось еще много всего интересного. В этих выработках прятались контрабандисты. А еще в XVIII веке тут видели, как сейчас принято говорить, мутанта, страшное чудище, дитя катакомб. Встреча с ним сулила скорую смерть…
– Про московское метро тоже есть схожие байки. Про огромных метровых крыс, которые бросаются ночами на людей.
– Подземелья всегда полны загадок. Кто знает, какова жизнь, когда из нее исчезает свет?
На одной из неприметных узких улочек седой экскурсовод подошел к большой вентиляционной решетке у стены. Мы с изумлением наблюдали за его движениями. В несколько приемов отодвинул решетку и приказал:
– Лезьте вниз!
Я заглянул в отверстие. Там колебалась глухая гулкая тьма неизвестности. Стало страшновато.
– Ну, давай, не бойся! Дно совсем рядом.
Я повис на руках на краю решетки, потом медленно разжал пальцы, приготовившись к худшему. Вопреки ожиданиям, дно на самом деле оказалось близким – всего в паре метров от вентиляции.
– Прыгай! – крикнул я Монике. – Я тебя ловлю!
Девушка ловко спрыгнула прямо в мои распахнутые руки. Следом, кряхтя, осторожно спустился Мориа, непостижимым образом умудрившись задвинуть за собой решетку.
Нас объяла темнота, на которую сверху наплывали через решетку косые солнечные лучи. Мориа извлек из моего рюкзака фонарик:
– Я иду первым. Вы следом!
На удивление, своды каменоломен оказались весьма высокими, нагибаться практически не приходилось. Через пару минут единственным источником света в подземелье оставался фонарик.
– Раньше каменоломни строили так, что из каждой галереи должен был быть выход на свет. Потом все изменилось. Когда появились вторые этажи, переходы, выходы из каждой галереи стали необязательными. Поэтому тут много тупиков – почти лабиринт Минотавра! К тому же каменоломни постепенно разрушаются… Бродить здесь небезопасно.
Вдалеке послышались голоса. Мне показалось, что я вижу скользящие по стенам языки пламени.
– Что это? – прижимаясь ко мне, спросила Моника.
– Добро пожаловать в ад! – захохотал старик. – Не пугайтесь. Уже много лет каменоломни – прибежище людей, которым по разным причинам нет места под искусственными солнцами города света. Я тоже прожил тут пару лет. Давно…
По мере того как мы приближались, голоса стихли. Мориа подал условный сигнал, поморгав фонариком в темноту.
– Мориа! – донеслись откуда-то из глубины радостные крики.
Мы пришли в небольшую анфиладу на диво просторных по сравнению с подземным коридором пещерок. Нас встретила группа людей, возраст которых я затруднился определить. Последовали объятия. Я услышал, что Мориа перекинулся с кем-то фразами на чистейшем английском. Какие же тайны еще скрывает этот старый черт?
– Ты не один?
– Это друзья, – заверил Мориа.
Мы сели в круг. По рукам пошла самокрутка с травой. Я тоже не отказался – потусторонность настроения тому соответствовала.
– Я лучше выпью вина, – сказал Мориа. – Вы же знаете, давно с хэшем завязал.
– Завязал? Ты сидел на наркотиках? – громким испуганным шепотом спросила Моника. Остальные присутствующие громко рассмеялись.
– Да второго такого эксперта на всем свете не сыщешь! Просто ты ничего не знаешь о нем, – сказал высокий седовласый мужик в джинсах. – Мориа, кто еще смог тогда по своей воле соскочить, кроме тебя?
– Не знаю… – покачал головой старик. – Да и я наполовину умер от передоза.
– Неужели совсем не тянет? – продолжил мужик. – Закатать ЛСД, оторваться до нирваны, уйти в лунный драйв, как раньше? Не верю!
– Поверь, – тихо, но твердо надавил Мориа. – Ни ЛСД, ни «мексиканский сахар», ни кокс. Пройденный этап. Я давно научился входить в транс и без допинга.
– Ты так хорошо разбираешься в наркотиках? – У Моники округлились глаза, а голосок подрагивал.
– Было дело по молодости, принцесса. Не имеет сейчас значения. Все имеют право на ошибки. Жаль, не все исправить получается.
– Он гигант! – произнес кто-то, чье лицо я не смог различить. – Редкий человек. Ты же знаешь, мы все за тебя… Почитаешь стихи?
Мориа хлебнул вина и немного расслабился. Похоже, он забывал о том, что в подземелье кроме его странных знакомых находимся еще и мы с Моникой.
– Почитаю, пожалуй. Настроение сегодня такое. Ностальгия…
Я напрягся как струна, предчувствуя, что сейчас произойдет нечто важное. Галдевшие до этого момента люди вокруг одновременно притихли.
Мориа скрестил ноги, полузакрыл глаза и начал читать по памяти, немного раскачиваясь, все громче и громче.
Первый удар: он начал читать по-английски так, как будто этот язык, как и французский, был для него родным. Значит, он родом из Англии или Штатов? Или просто долго жил там? На каком языке он на самом деле думает?
Стихи плыли как волны, накатывая на мозг и опустошая его невероятной образностью. Вскоре я абсолютно перестал заниматься бесполезными попытками уловить знакомые слова и вникнуть в их суть. Я легко плыл вслед за ними, растворяясь в ритме и рифмах, увлеченный и загипнотизированный волшебным, густым голосом Мориа. Потом повисла долгая тишина, как будто с нами случился групповой транс.
– Ты шаман, – наконец слабым голосом произнес кто-то.
– Мориа, это твои стихи? – обомлела Моника, медленно приходя в себя.
– Да.
– Они похожи на… цыганские заклинания. Я ничего не поняла, но я почувствовала. В них – сила!
– Стихи не надо понимать, – уверил Мориа. – Только ощущать, как они проходят через тебя. Стихи – это энергия, живая мистерия. То немногое, что в мире осталось настоя щего. В начале было слово… А все остальное – всего-то мишура.
– Куда вы идете? – спросил старика мужик в джинсах.
– Показываю моим друзьям обратную сторону Парижа. Им нужно ее увидеть, чтобы не попасть в плен иллюзий. Нам пора…
– Тебе нужны деньги? – озаботился крепкий мужик с татуировкой, сидевший рядом с Мориа и говоривший с ним по-английски. – Сколько?
– Мне ничего не нужно. Если у тебя есть лишние, дай немного принцессе – у нее долгий путь. И Улиссу надо купить еду.
– Бери! – Мужик вытащил из темноты пачку банкнот. – Тут всем хватит.
– Благодарю.
Мориа спрятал деньги в мой рюкзак.
– Прощайте! – взмахнул рукой старик. – Может, еще увидимся.
– Здесь всегда рады тебе. Только ты редко приходишь.
Мы двинулись дальше по каменоломням. После странной встречи под землей и звучания стихов в гулких переходах у меня ощущение было полностью сюрреалистическое.
– Кто эти люди? – наконец нарушил молчание я.
– У них нет имен. Многих из них разыскивают родственники или правосудие, – после небольшой паузы ответил Мориа. – Кое-кого я знаю давно. Другие давно умерли. Когда-то неподалеку были винные погреба. Сюда издавна спускались люди… Говорят, один не в меру любивший алкогольные возлияния аббат нашел в местных погребах свою страшную смерть.
Голос Мориа гулко блуждал по подземным галереям. Через несколько минут мы остановились.
– Прислушайтесь! – поднял руку наш проводник и замер.
Мы с Моникой тоже застыли. Через мгновение нам показалось, что откуда-то издалека доносится орган. Мы переглянулись.
– Это не галлюцинация, – успокоил Мориа. – Просто большая часть Парижа стоит на пустотах. Призрачный город. Прямо над нами – церковь. Когда идет месса, здесь отчетливо слышен орган… Приглядитесь! Вот тут еще до сих пор заметен выбитый на стене знак лилии.
– Что это означает? – поинтересовалась цыганка.
– Что над нами важное сооружение. Когда-то одновременно нумеровали дома наверху и подземные галереи. Внизу вешали названия улиц, которые сверху. Два города существовали параллельно. С тех пор сохранились некоторые следы.
– Париж немного напоминает мне Петербург, – вспомнилось мне. – Он тоже построен не на твердой почве.
– И костей под ним не меньше! – подхватил Мориа. – Каменоломни периодически обрушиваются, унося с собой человеческие жизни. Неведомо, сколько останков погребено в этих подземных галереях…
– Мориа, а почему, кстати, туристам в катакомбах демонстрируют именно кости? – спросил я.
– Для Парижа катакомбы – те же кладбища. Иногда их путают с катакомбами Рима и Греции, где молились и устраивали захоронения христиане. На деле – ничего общего. Просто в один прекрасный момент, в XVIII веке, в Париже стало не хватать кладбищ. А на существующих санитарная обстановка была ужасной, в любой момент могли начаться эпидемии, поскольку в общих могилах хоронили по несколько сот человек. Вот и решили избавиться разом от нескольких проблем и перезахоронили в каменоломнях останки усопших. Поэтому Париж стоит не только на пустотах – на костях! Мы находимся в сердце одного из самых крупных кладбищ Парижа. Вы ощущаете его холодное дыхание?
