Джеймс Келман - Перевод показаний
Истории истории, призраки.
Я не знал этого места, дома, в котором мы были, лачуги, как я думал, лачуги
Я теперь был на другой стороне комнаты. А он у дыры, где раньше окно, сидел там, смотрел в небо. Мне следовало извиниться перед ним. Он не понял меня. Я же не открывался ему, мысли которые у меня были, мы были не так далеки друг от друга. Если эти истории так расстраивали меня, значит так, я мог бы сказать ему об этом. Возможно, другим он и мог их рассказывать, не мне, я не хотел их слушать.
У меня было к нему уважение. Но в том доме могли находиться только призраки, как и во всех домах, где живут люди, и мы ведь тоже сами наши призраки, они внутри нас, все внутри нас, как тоже и предстоящая смерть, его смерть моя смерть. Мой вопрос к нему
да, вопрос у меня был. Конечно, я не чужой в этом месте, я приходил сюда, и опять. Он это уважал. Итак, мой вопрос, как насчет моей смерти, видел ли он мою смерть? У меня были вопросы к нему. И почему я здесь. Это уж не мечты. Почему существует продление. Так много вопросов. Я мог бы спросить его. И про его собственную смерть, было ли это правдой, чувствовал ли он ее перед собой. Как чувствовал я. Мы все из нас, все, мы сами, каждый, кто же нет, кто нет
откуда все это берется. Существуют ли призраки. Что за вопросы, можем ли мы их задавать, все такие, любой такой, у меня нет Бога, богов
Что не так? сказал он.
Все в порядке.
Садись.
Мне надо походить.
Ты устал.
Измотан, да, мы оба
Но у меня от тебя нервы дыбом встают
Я не могу наслаждаться твоими историями
Моя бабушка, когда еще девушкой, я рассказывал о ее жизни, но ты не можешь слушать, не способен слушать, не можешь слышать
Слышать я могу
Не можешь
Да. Ты говоришь, что рассказываешь мне о своей бабушке, но нет, это совсем другая тема, она становится такой. Это история о тебе, история о почему ты продолжаешь существовать, история, которая должна исключать меня, такого, как я, она может только исключить.
Прости.
У меня нет бабушек, дедушек, матери моего ребенка, нет ничего.
Прости.
Почему. Да нет. Я не ищу причин, мне это не важно. Я не хочу этих историй.
Это история, а ты ее не слушаешь, история из моей семьи.
Я могу слушать, я буду слушать, рассказывай.
Ты мне приказываешь?
Приказываю.
Стало быть, теперь я получаю приказы. Итак, моя бабушка возвратилась домой. Сначала она приехала в город, прошлась по улицам своего участка, ей только этого и хотелось, она приехала в морской порт, прошла таможню и также визу, волновалась, волновалась.
Ты говорил про аэропорт.
Да, аэропорт. Но через контроль она прошла. И столько такси! Она прошла мимо, миновала их. В город она приехала автобусом. Никакие фанфары ее не встречали, не собрался никакой оркестр. Так она нам рассказывала, у нее всегда было чувство юмора, сам видишь. Крупная женщина, крепкая, всегда в выходном платье. Так одеваются многие женщины, даже когда они дома тоже. Она приехала в город, как хотела, как самой ей хотелось, сошла с автобуса и пошла, пошла по улицам. Всего багажа у нее был один чемодан.
Ну, это тоже мечта, мечта всех и каждого, всего багажа один чемодан, как просто, всеобщая мечта, снова пережить то, что было когда-то, друзья ее семьи, любовники, мгновение во времени, покой, всеобщая мечта.
Это не всеобщая мечта.
Да.
Это не всеобщая мечта и не моя мечта, это жизнь, жизнь в этой истории, там, и когда она шла по улицам, то увидела на улице, по которой шла, после стольких лет, что там был он, стоящий, ее прежний любовник.
Что значит стоящий, кто стоящий, что это такое, история, что за история, это совсем не история
Это возвращение домой, сказал он, а возвращение домой вещь не простая.
Да.
Нет.
Мое будет простым.
Твое возвращение!
Да, мое возвращение, почему же не возвратиться, мое возвращение будет реальное, вещественная жизнь и никаких выдумок.
Ты мечтаешь возвратиться домой?
Да. А почему нельзя?
Он улыбался, ожидая, что я еще что-то скажу, но я был усталый. Улыбаться я тоже мог. Он сказал, Ты никогда не мечтаешь?
Это он нападал на меня. Я не ответил, только взглянул на него, потом в сторону.
У тебя бывают мечты! И когда я все равно ничего не сказал, он покачал головой. Нет, я тебя не понимаю. Не думаю, что у тебя есть мечты.
Мечты есть у каждого.
О твоем собственном доме?
О твоем собственном доме. О твоем доме в моем доме, в этом доме, в лачуге, в доме призраков, о каком угодно доме, в какой угодно стране, где мы есть, мы сами, о любом доме, у меня есть мечты, о любом доме.
Он рассмеялся, потом примолк.
О любом доме, который я.
Мечты моей бабушки, это был твой город, твоя страна, да, твоя страна. Твоя страна. Он вглядывался в меня, и я опять заметил в нем напряженность. Скула к скуле, как бывает, когда рак, но тут его не было.
Ты говоришь обо мне, словно о чужаке, сказал я, чужаке этого дома, а я не такой уж посторонний. Почему ты так говоришь?
Прости.
Что прости, прости это ничто, я тебя спрашиваю почему. Ты говоришь о моей стране, это моя страна, ладно, я не об этом. Это твоя собственная выдумка, то, что тебе нужно, необходимость, которая требуется тебе, тебе и некоторым другим людям, всегда, видеть ее перед собой. Вот ты и видишь меня перед собой, представителя моей страны, вот он я, здесь, да только я не представитель.
О чем ты говоришь?
Об этом самом.
Но это же нелепость.
Ладно, это нелепость. Ты говоришь мне о моей стране, это и есть нелепость. И также про твою бабушку, про эту выдуманную историю. А я должен слушать тебя, ты этого требуешь, используя свое высокое звание, чтобы я слушал и оправдал, борьба теперь ведется за то, что существовало в прошлом. Это не мечты, а выдумка, ложь.
Что ты такое мне говоришь?
Я говорю, что ты кормишь меня ложью, ища обоснований, а обоснований нет, я не знаю обоснований, их просто не существует.
Я не кормлю тебя ложью. Он смотрел в сторону, в дыру, где раньше окно.
Ты говоришь, это моя страна. Говоришь это мне, называешь ее моей страной, но я-то ее так не называю, я не там, а здесь, я здесь, в твоей стране, твоя страна это и есть моя страна, и ты должен это признать, это так, ты должен это признать. Если это не признается, не тобой, тогда я не знаю, тогда никакого оправдания нет. Это не только твоя борьба, не одна твоя. Ты же видишь других, участвующих не участвующих, заморских правоведов, всех наблюдателей из международных источников, заграничных журналистов массовых средств, кем же ты тогда становишься, скажи мне?
Тем, кто не хочет кормить тебя ложью.
Где сигарета?
Сигареты нет.
У тебя же была сигарета.
Кончилась. Больше нет.
Я увидел через дыру слои темных туч. Сумерки. Может и был закат, мы его не увидели. Мне бы поспать, хоть десять минут. Я мог бы поспать, потом он. Я думал еще раз сказать об этом и начал, но остановился. Что мне сказать, я уже говорил. Он сидел, расправив плечи, прижимая локти к бокам, неспособный расслабиться, правда, он умел спать и в такой позе.
Он думал про утро. Он мог бы теперь подумать подольше, не разговаривая, в собственной голове. А я бы поспал десять минут, и он бы меня разбудил.
Что могло принести утро. Волноваться об этом было бессмысленно. Я хотел, чтобы он это понял. Мы провели имеете уже пять дней. У меня было к нему уважение. Он принял роль командира. Для меня это было естественно, но я ничего не сказал, и он так стал командиром. Я так скажу, через это я собирался с силами, для предстоящего времени.
Пусть его.
Я разложил пласт старой штукатурки, покрыл его скомканными газетами, сделал из них подушку. И сказал ему, Говори, а то я засну
Ты мне приказываешь?
Приказываю.
Про мою бабушку?
И ее любовника, да.
Да, сказал он, итак, в ее участке. Она появилась там, прошлась по улицам, в своем городе, как ты знаешь, наслаждаясь тем, что было ее желанием, как ты знаешь, запахами и звуками, тенями и светом, давкой и сутолокой людей, все как ты знаешь, суета суета суета, и дети, дочери и сыновья, которых ожидала прекрасная жизнь знаменитых актеров и авторов, музыкантов и философов, всех, всех кто там, люди и люди, вокруг нее, повсюду, и это было ее место, ее дом, она направлялась туда, и вдруг перед ней, как будто годы исчезли, стоит ее прежний любовник, да, стоит там
Он покачал головой и уставился в дыру в стене. Я видел его правую руку, кулак стиснут, напряжение в глазах.
Так он рассказывал мне. Я потянулся к его ладони, погладил сверху, где вены. Он смотрел, как я это делаю. Не тревожься, сказал я, ты устал, я устал, мы оба устали.
Я не устал.
Ты устал, я вижу твой волшебный глаз, он потемнел и запал, вот вывалится, а я его не поймаю, так я устал, свалится на насекомых, нам надо поспать, ты первый, я посижу, посторожу, буду смотреть сквозь окно на звезды.
Я не устал.
Да.
Я думаю о других временах. Все еще о бабушке, о ее подруге, со школьных дней. Эта была ее лучшая подруга, девушки друг с другом
Делились мечтами.
