Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Обзор книги Филип Дик - Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Филип Киндред Дик
Шалтай–Болтай в Окленде
Пять романов
Шалтай–Болтай в Окленде
Роман Humpty Dumpty in Oakland был написан ок. 1960 г., впервые опубликован в 1986 г. (в Англии, издательством Victor Gollancz ); первая американская публикация — 2007 г. (издательство Tor).
Глава 1
Продолжая ехать, Джим Фергессон опустил стекло своего «Понтиака» и, высунув локоть, подался к окну, чтобы полной грудью вдохнуть воздух раннего утра. Он пристально рассматривал залитые солнцем лавки и мостовую, медленно поднимаясь по авеню Сан–Пабло. Все было свежим. Все выглядело новым, чистым. По городу проехалась, собирая мусор, ночная машина — его жужжащая щетка, метла, на которую уходили их налоги.
Он припарковался у бордюра, выключил двигатель и немного помедлил, прикуривая сигару. Появились и припарковались вокруг него еще несколько машин. Машины двигались и по улице. Звуки, первые шевеления людей. В тишине их движения отдавались от зданий и бетона металлическим эхом.
Чудное небо, подумал он. Но долго это не продлится. Позже появится дымка. Он взглянул на часы. Восемь тридцать.
Выйдя из машины и захлопнув дверцу, он зашагал по тротуару. Слева от него торговцы замысловато двигали руками, разворачивая свои навесы. Какой–то негр сметал с тротуара мусор в канаву. Фергессон с осторожностью прошел через мусор. Негр ничего на это не сказал… метущая машина раннего утра.
У входа в Центральную Оклендскую сберегательную и кредитную компанию толпилась группа секретарш. Чашки кофе, высокие каблуки, парфюм, сережки, розовые свитера, куртки, перекинутые через плечо. Фергессон глубоко вдохнул сладкий запах молодых женщин. Смешки, хихиканье, переброска им одним понятными словечками, отгораживающими их от него и от улицы. Офис открылся, и женщины устремились внутрь в водовороте нейлона и курток… он с одобрением глянул им вслед. Хорошо для бизнеса, когда за конторкой сидит девушка, чтобы встречать посетителей. Женщина добавляет классности, утонченности. Корпеть над бухгалтерией? Нет, ей надо быть там, где ее могут видеть посетители. Это удерживает мужчин от ругани, заставляет их шутить и любезничать.
— Доброе утро, Джим, — донеслось из парикмахерской.
— Доброе, — сказал Фергессон, не останавливаясь; руку он держал позади себя, на отлете, и время от времени пошевеливал пальцами.
Впереди показалась его мастерская. С ключом в руке он поднялся по цементному откосу. Отпер замок и обеими руками поднял дверь; та с лязгом и дребезгом цепей исчезла вверху.
Критическим оком он обозрел свои старомодные владения. Неоновая вывеска не горела. У входной двери набросан ночной мусор. Он ногой выпихнул на тротуар картонку из–под молока. Та покатилась, подхваченная ветром. Убрав ключ в карман, Фергессон вошел в помещение.
Здесь–то это и началось. Он сморщился и выплюнул первую же порцию прогорклого воздуха, висевшего в мастерской. Нагнувшись, включил главный рубильник. Мертвые вещи со скрипом вернулись к жизни. Он открыл боковую дверь и зафиксировал ее, и внутрь проникло немного солнечного света. Подойдя к ночнику, обесточил его одним мановением руки. Схватил шест и откинул световой люк. Радио на высоко подвешенной полке сначала зашипело, а потом завопило. Вентилятор возбужденно запыхтел. Он поспешно включил весь свет, все оборудование, все указатели. Иллюминировал и роскошную рекламу шин «Гудрич». Он привнес в пустоту цвет, форму, осознание. Тьма улетучилась, и после первоначальной вспышки активности он угомонился, успокоился и решил назначить себе день седьмой — выпить чашку кофе.
Кофе являлся из расположенной по соседству лавки здоровой пищи. Когда он вошел, Бетти поднялась, чтобы дотянуться до кофеварки «Силекс», стоявшей у нее за спиной.
— Доброе утро, Джим. Нынче у тебя хорошее настроение.
— Доброе, — сказал он, усаживаясь за стойку и доставая из кармана брюк десятицентовик. Конечно, у меня хорошее настроение, подумал он. И на то есть причина. Он хотел было сказать Бетти, но потом передумал. Нет, ей не стоит. Она и так об этом услышит.
Элу, вот кому надо обо всем рассказать.
Через окно лавки здоровой пищи он видел паркующиеся автомобили. Мимо проходили люди. Направлялся ли кто–нибудь — хоть один — к нему? Трудно сказать. Прошлой ночью Эл поехал домой на старом «Плимуте», взятом с его стоянки, зеленом, с вмятиной на крыле. Так что сегодня он появится на нем, если только сможет его завести. А нет, так жена сможет его подтолкнуть: у них всегда дома имеется пара машин. Он приедет прямо на свою стоянку.
— Что–нибудь еще, Джим? — спросила Бетти, вытирая прилавок.
— Нет, — сказал он. — Я ищу Эла. Мне надо идти.
Он глотнул кофе. Я получил ту цену, что запрашивал за свою мастерскую, подумал он. Вот в чем дело. Так и совершаются сделки с недвижимостью: ты назначаешь цену, и если кто–то с ней соглашается, вы заключаете контракт. Спросите у моего брокера.
Нет, Эл не закатит сцены, подумал он. Может, бросит один из этих своих взглядов, искоса, из–под очков. И ухмыльнется, попыхивая сигаретой. И ничего не скажет, вся говорильня достанется на мою долю. Он вынудит меня говорить гораздо больше, чем мне хотелось бы.
— Ты слышала обо мне? — спросил он, когда Бетти снова проходила мимо него. — Продаю гараж, — сказал он. — По состоянию здоровья.
— Я ничего такого не знала, — сказала она. — Когда это случилось? — Ее старый морщинистый рот так и отвис. — Это из–за сердца, да? Я думала, оно у тебя под контролем. Ты же сам говорил, что доктор держит его под контролем.
— Конечно, оно под контролем, — сказал он, — если я не убиваю себя, работая с этими машинами, распластавшись там на спине и поднимая целиком всю коробку передач. Эти штуковины весят по две сотни фунтов. Ты когда–нибудь пробовала поднять одну такую, распластавшись на спине? Поднять ее над головой?
— Что же ты станешь делать вместо этого? — спросила она.
— Я скажу тебе, что я буду делать, — сказал он. — Уйду на заслуженный отдых. Конечно, я его заслужил.
— Что и говорить, — сказала она. — Но я вот думаю — ты ведь мог бы попробовать эту рисовую диету, не так ли? Ты когда–нибудь ее пробовал?
— Рис от того, что у меня, не помогает, — сказал он, злясь на нее и на всю эту дурацкую диетическую пищу со всеми ее овощами и травками. — Эта мура годится только для невротических старушенций.
Она явно намеревалась прочесть ему лекцию о диетах. Но он взял свою чашку, кивнул, пробормотал что–то и вышел наружу, на тротуар, унося кофе в мастерскую.
Много же от нее сочувствия, подумал он. Вместо сочувствия — только советы, а кому нужны советы от чокнутых?
Господи, он увидел на стоянке старый зеленый «Плимут» рядом с другими старыми машинами, которые Эл подлатал для продажи. У маленького домика с его вывеской. Где–то на стоянке громко ревел двигатель на больших оборотах. Он вернулся, дошло до Джима. Работает. Держа перед собой чашку, он вошел в сумрачное сырое помещение. Прочь с солнечного света. Его шаги отозвались эхом.
Там стоял Эл.
— Я продал хозяйство, — сказал Джим.
— Продал? — сказал Эл. У него в руках был разводной гаечный ключ. Он все еще не снял своей суконной куртки.
— Об этом–то я и хочу с тобой потолковать, — сказал Джим. — Я тебя искал. Меня поразило, когда этот парень согласился с моей ценой; я сильно ее завысил, наверное, я тебе говорил. Я, кажется, сказал, что запросил за него около тридцати тысяч, когда мы обсуждали это с месяц тому назад. Накануне мне домой позвонил мой брокер.
Раскручивая и закручивая большим пальцем разводной ключ, Эл молча смотрел на него. По его виду непохоже было, чтобы это известие слишком много для него значило, но старик не был этим одурачен. Черные брови не шевельнулись. Рот тоже не искривился. Оно не пробивалось наружу, то чувство, что он испытывал. Глаза за очками блестели, устремленные прямо на него. Казалось, он улыбается.
— Ты что, хочешь, чтобы я крякнулся под какой–нибудь машиной? — спросил Джим.
— Нет, — сказал Эл спустя какое–то время. Он по–прежнему поигрывал разводным ключом.
— На твоей стоянке это никак не отразится, — сказал Джим. — У тебя же есть договор об аренде. По–моему, он продлится до апреля. — Он знал, что договор действителен до апреля. Пять месяцев. — Какого черта ему его не возобновить? Скорее всего, он его возобновит.
— Может, она ему нужна, — сказал Эл.
— Когда он сюда приезжал, — сказал Джим, — то не выказал к ней никакого интереса.
— Он не собирается превратить мастерскую во что–нибудь еще?
— Во что же такое можно превратить мастерскую?
Но Джим ничего не знал, он не хотел этого выяснять, потому что плевать ему было на любого другого, кто будет владеть его мастерской, — его не заботило, что Эпштейн сделает с помещением: сожжет дотла, или облицует золотыми плитами, или превратит его в кинотеатр или ресторан для автомобилистов. А потом он подумал: возможно, тот захочет–таки устроить здесь такой кинотеатр. И сможет использовать стоянку для парковки посетителей. Ну что ж, прощай, «Распродажа машин Эла», как только истечет срок аренды. Но он сможет перегнать свои машины куда–нибудь еще. Сойдет любой свободный участок, где угодно в Окленде. Лишь бы находился на какой–нибудь деловой улице.
