Виталий Щигельский - Время воды
Я понял свою ошибку, когда, не дождавшись условленного сигнала, самостоятельно пробрался в квартиру. Грязь, пыль, копоть, остатки еды, осколки посуды и двадцать два поверженных тела — вот что я обнаружил, проводя археологические раскопки. И ни капли свободного алкоголя, только переработанный. Похоже, «бойня» продолжалась всю ночь.
Двадцать две проспиртованных мумии в спортивных костюмах я выложил в ряд в коридоре. Я собирался отыскать среди них старых знакомых — Ваню и Леху, тех самых, которые вымогали у меня комнату. Они были здесь, я это чувствовал, но отличить от прочих не мог. Так же как не мог опознать среди пьяных бандитов четверку «бобров». Пьяные люди похожи, пьяные гопники — похожи особенно.
Следуя «букве», мне требовалось привести компанию в чувство, промыв им мозги и желудки и облив холодной водой. Затем провести допрос по всей форме и установить истину. Зная истину, можно было начинать мстить. А можно было следовать «духу» и ничего не устанавливать, разыскать Серафиму и Генофона и жить, как прежде, мирно и тихо.
Я словно стоял на развилке дороги, не зная, какую сторону выбрать. Вспомнил все хорошее, что случилось со мной. Затем вспомнил плохое. И не ощутил ни горечи, ни обиды. Я чувствовал только скверный запах в квартире. Что бы я ни выбрал, начинать следовало с уборки, поэтому вызвал на помощь дежурное отделение.
Грузовик закряхтел под окном минут через двадцать. Из него беспорядочно высыпали «бобры» в пятнистых комбинезонах и черных шапочках. Они разбили входную дверь кувалдой, не уточнив, заперта ли она, и загрохотали по ступенькам коваными башмаками. Поднимаясь по лестнице, они сквернословили и толкались. Если бы кто-нибудь хотел убежать от них, он бы наверняка убежал.
— Кто это их так? — спросил старший группы, широкий детина с маленькой ореховой головой, который первым вошел и увидел полутрупы. — Вы, Виктор Владимирович?
— Это спирт, — нехотя пояснил я.
— А-а-а… — протянул он. — Понятно. Я-то подумал, они того, умерли, а им оказывается хорошо.
— Думаешь? — с удивлением переспросил я, мне показалось, что этот «бобер» умеет шутить.
— К колдуну не ходи, — подтвердил тот. — Как иначе. Они щас вообще ничего не соображают.
— Это хорошо? — нахмурился я. — Впрочем, мне без разницы. Проверьте, есть среди них «наши»?
«Бобры» склонились над павшими.
— Вроде бы все не «наши», — ответил старший после недолгого перешептывания.
— Должны быть, смотрите лучше.
«Бобры» опять осмотрели лежащих, и старший сказал:
— Тогда, выходит, все «наши».
— Прекрасно, — сощурился я.
Каждый из этих ребят обладал чудовищным здоровьем и силой, мог без портящей воздух техники одним топором вырубить просеку от Пскова до Владивостока, выкорчевать пни и засеять целину рожью и льном. То есть каждый «бобер» по своим потенциальным возможностям был сравним с мини-трактором, а по ряду свойств превосходил агрегат, ибо не требовал специальных масел, тосола, солярки, а, напротив, ел и пил все подряд. Однако, вместо того чтобы реализовать истинное предназначение, «бобер» бегал по городам в стае подобных, в тесной шапочке с прорезями для глаз, размахивал резиновой дубинкой, гнул о шею трамвайные рельсы, дрался, пьянствовал, трахался без любви и ответственности, зачинал идиотов. То же самое касалось и мало-охтинских, и больше-охтинских, и прочих подобных. Я подумал, что стоит изменить некоторые условности и развернуть вектор зависимости в противоположном направлении.
— Обыщите их. Заберите деньги и документы, — приказал я. — Потом грузите в кузов и везите в ближайший колхоз. Какой, кстати, ближайший?
— Шушары, товарищ кавторанг.
— Значит, в Шушары. Когда они придут в чувство, обеспечьте их ручным инструментом и гоните на вырубки.
— На вырубки кого?
— Леса. Теперь только леса, — пояснил я раздраженно.
— Сколько надо рубить?
— Пока не исправятся.
— А куда девать лес?
— Не вашего ума дело.
Это был действительно интересный вопрос. Над его решением мы с каперангом задумались всерьез и надолго.
Взращенный как личность и возмужавший как особь среди бескрайних водных просторов, Косберг боялся леса, особенно хвойного. Я, как в меру образованный городской житель, считал лес пережитком прошлого и имел к нему такое же отношение, как и расположенный в помещениях «ЛенЛесТорга» склад, в котором Керим хранил замороженные куриные ноги. Вместе с тем, суровая действительность требовала пересмотра привычек и мнений — наша «Родина», как и предсказал Косберг, оказалась далеко не единственной. Отчеты и рапорты, поступавшие от невидимых «скунсов», свидетельствовали, что свободное экономическое пространство стремительно и неуклонно сужается, попытки проникновения на сопредельные территории грозят многосторонней войной. Последний отчет и вовсе показывал, что на просторах внешне единой и неделимой страны насчитывается около десятка самостоятельных «родин» с ярко очерченными интересами в определенных отраслях экономики.
Верховный аппарат той из «родин», что села своей безразмерной задницей на нефтяную иглу, состоял из выходцев и выбросов бывших органов внутренних дел. Их коммандос были малообщительными и скрытными, хотя узнаваемыми издалека — все они имели апоплексический нервозный вид.
«Родиной-0,5» и монополизированным ею спиртом заправляли бывшие комсомольские вожаки, мятые и испитые, горько ностальгирующие по ушедшим временам. Они отличались особым коварством и подлостью.
Еще одна «родина» была представлена кланом пожарников. Пожарные справедливо считались самыми ограниченными и консервативными. Зная, что все на свете может сгореть до золы, они не признавали ни банкнот, ни векселей, ни кредитных карточек, они копили средства в пузатых золотых слитках, золото же хранили не в банках, а в красных пожарных грузовиках. В них же они ходили в свои походы на бизнес.
По тем же принципам формировалась и складывалась человеческая инфраструктура в тех «родинах», которым удалось застолбить за собой уголь, металлы и газ.
Кланы комплектовались бюрократами, судьями, разведчиками и контрразведчиками, предприимчивыми представителями духовенства и лицами, призванными охранять природу и культуру от посягательств интеллигенции.
Свою «отчизну» пытались создать даже гомики. Начав скромно и тихо с пирсингов и педикюров, они постепенно захватили все коммерчески выгодные участки искусства.
И это были не какие-нибудь бандиты, а люди, пребывающие на весьма почетных и уважаемых должностях. Все они, в силу профессиональной и личностной выучки, являлись носителями насилия: отъемщиками, фискалами и провокаторами — и не могли быть полезны в созидательных областях. Население, подпавшее под перекрестный гнет целой сети государственных аппаратов, привычно помалкивало, язык не поворачивался от страха или от пьянства. Общество переваривало само себя, становясь собственной противоположностью — антиобществом. Впрочем, мотивы населения интересовали меня меньше всего, в период реабилитации на подводной лодке Косберга я навсегда утратил с ним связь.
В основе развития малых «родин», в том числе и нашей, лежала потребность в экспансии. Без экспансии наступает стагнация. Без экспансии невозможно счастье как государственное понятие.
Поначалу, когда «родины» больше походили на шайки, чем на державы, они развивались достаточно хаотично — каждая пыталась забрать себе то, что находилось ближе. Но вскоре (практически одновременно) у «родин» проявился инстинкт самосохранения, подтолкнувший их к четкой специализации. Был ли этот инстинкт врожденным свойством родинообразующих индивидуумов или же был привит неким находящимся над схваткой субъектом, разводящим участвующие в процессе огосударствления стороны по разным углам, я не знал, а Косберг говорить на эту тему отказывался, буквально выходил из себя, когда замечал, что мои вопросы касаются этой темы.
Но именно инстинкт самосохранения вкупе с самобытностью личности Косберга повел «Родину-6» в леса, в то время как остальные устремились к более понятным вещам: спирту, нефти и газу. Лес на тот момент принадлежал биологическим, а не названным зайцам, медведям и лосям, то есть был абсолютно ничьим. Поэтому, даже ничего не зная о лесе, глупо было бы не наложить монополию на все, что в нем находится. Данное решение в перспективе оказалось стратегически верным. Пусть из леса больше не делали кораблей, пеньку заменили синтетические канаты, но кругляк с удовольствием покупали жадные до чужого «западники», вероятно, чтобы не рубить у себя, и дальневосточные и центрально-азиатские племена, у которых все свое давно было вырублено.
На лесозаготовки было рекрутировано максимальное количество «бобров», чья психика сравнима с полупроводником и зачастую перегорает от сложных перипетий городской жизни. В черте города остались два взвода для охраны особо важных объектов, ибо бездействующая армия представляет опасность, особенно в мирное время. В эргономических целях решено было не приобретать технически сложных машин и механизмов. В дело пошли проверенные тысячелетиями лопаты, тачки и топоры. Высокая производительность обеспечивалась четким разделением труда на «первых бобров» и «вторых». Сначала работали «первые» номера, в то время как «вторые» их надзирали и конвоировали. На следующий день они менялись ролями и «первые» вымещали на «вторых» горечи и обиды. В результате и суммарная агрессия была на нуле, и кривая добычи леса неуклонно шла вверх.
