Лея Любомирская - Лучшее лето в её жизни
Аждрубалинью – маленький толстый мальчик, немного слишком маленький и немного слишком толстый для своего возраста, но спокойный и деловитый. От отца он получил крошечный пунцовый рот сердечком, от матери – очень круглые розовые щеки, такие тугие, как будто Аждрубалинью нарочно накачивает их велосипедным насосом. Глаза у него большие, выпуклые и всегда немного сонные.
В холода дона Селия надевает на Аждрубалинью белую меховую безрукавку и меховые сапожки, и когда он ходит по кафе, заложив руки за спину, останавливаясь у столиков и степенно здороваясь с клиентами, его хочется назвать «сеньор».
– Жеребенок на ферме у тети Лидии, – сказал Аждрубалинью. – А мама мне подарит лошаденка.
– А сдачу-то! – воскликнул сеньор Антониу, взял барышню Изабел за руку и нежно, по одной, стал класть ей на ладонь монетки.
– Мама! – позвал Аждрубалинью, слезая со стула. – Мама, а папа…
Сеньор Антониу выпустил руку барышни Изабел. Монетки со звоном разлетелись по всему кафе.
Дона Селия выглянула из кухни, посмотрела на ползающую по полу барышню Изабел, потом – на сеньора Антониу, расставляющего на стойке кофейные блюдца, и снова спряталась.
Скотина, думает дона Селия, яростно вымешивая тесто, скотина, скотина, какая же скотина! Дона Селия похожа на клубничный леденец на палочке: у нее круглое, пунцовое от печного жара щекастое лицо потомственной поварихи и почти бесплотное тельце девочки-подростка. Когда-то сеньор Антониу звал ее конфеткой и чупа-чупсом, а теперь зовет вяленой треской и пугалом, правда, в основном про себя: в последнее время дона Селия стала раздражительной и легко впадает в бешенство.
* * *– …и прямо по голове сковородкой! Вы представляете, дона Консейсау? Взяла с плиты сковородку, горячую еще, и прямо по голове…
– Что вы говорите, дона Фатима? Сковородкой?! А дона Мария де Жезуш сказала – ножом… Сказала, там кровищи было….
– Нет-нет, она перепутала. Не ножом, а сковородкой. По голове. Ужасно так, голова раскрылась прямо пополам!
– Ну надо же… а дона Мария де Жезуш…
– Ну дона Консейсау, дорогая моя, ну кого же вы слушаете, доны Марии де Жезуш, если хотите знать, вообще там не было!
– Была, – произнес кто-то рядом со столиком, и разгоряченные дамы умолкли, как будто у них разом кончился завод. – Была дона Мария де Жезуш, была дона Одет со второго этажа, сеньор Матуш был. Еще была барышня Изабел, но она сразу ушла.
Дона Консейсау как-то странно хрюкнула и принялась шумно копаться в сумочке. Дона Фатима надорвала пакетик с сахаром, высыпала сахар в чашечку и начала очень тщательно его размешивать.
– А разве у вас там еще что-то есть? – Аждрубалинью поднялся на цыпочки и заглянул в чашечку к доне Фатиме. – Сказать тете Лидии, чтобы принесла вам еще кофе?
Тетя Лидия пробыла в городе еще неделю, освоила кофеварку, большую соковыжималку и огромную Селиину печь, но потом как-то враз утомилась и засобиралась домой – к виноградникам, оливам, козам, двум свиньям, ослику и пожилой кобыле Бранке.
– А жеребенок у нее есть? – спрашивает Аждрубалинью, подавая тете свою меховую безрукавку.
– Ну откуда же жеребенок, – говорит тетя Лидия и сует безрукавку в большую сумку, где уже лежат меховые сапожки и другая одежда Аждрубалинью. – Она уже старенькая.
– А лошаденок?
Тетя Лидия всхлипывает и прижимает Аждрубалинью к себе. Аждрубалинью коротко морщится и нетерпеливо высвобождается из тетиных рук.
– А лошаденок? – повторяет он.
Абилиу Нашсименту гладит кошку
Абилиу Нашсименту сидит в красном продавленном кресле и гладит кошку.
Обычно кошка любит, когда ее гладят. Обычно, но не сегодня. И всякий раз, когда тяжелая рука опускается кошке на спину, она нервно мявкает и судорожно впивается когтями в толстые колени Абилиу Нашсименту.
Абилиу Нашсименту отдергивает руку и задумчиво шевелит усами. Если кошка не хочет, чтобы я ее сегодня гладил, думает он, то почему она не уходит? А если она не уходит, то почему она меня царапает? Может, она хочет уйти, но ей лень? Может, скинуть ее на пол?
Кошка слышит эти мысли и немедленно втягивает когти.
Кошка не хочет, чтобы ее скидывали на пол.
Кошка знает, что в коридоре ее подстерегают два кота – Ким и Пушистый.
Кошка регулярно принимает таблетки антисекс, и от одной мысли о котах у нее начинается головокружение, тошнота и подергивание левой задней лапы.
Абилиу Нашсименту сидит еще немного с отдернутой рукой, но кошка у него на коленях не шевелится. Абилиу Нашсименту шумно вздыхает и снова начинает гладить кошку.
* * *Коты Ким и Пушистый лежат на полу в коридоре. Прохладный линолеум приятно холодит бледно-рыжие меховые животы.
Котам скучно. Котам хочется, чтобы в коридор вышла кошка. На кошку можно напасть и загнать ее с гиканьем на шкаф.
Пушистому нравится нападать на кошку. Когда кошка убегает от него по шкафу, со шкафа сыплются вниз мышастые комочки пыли.
Пока Ким гоняет кошку, думает Пушистый, надо будет собрать все комочки и отволочь под диван.
Под диваном у Пушистого склад комочков пыли. Пушистый охраняет свой склад и никого к нему не подпускает, даже Абилиу Нашсименту.
Киму нравится поджидать кошку на шкафу. Когда кошка убегает по шкафу от Пушистого, на нее можно неожиданно напрыгнуть и победить.
Пока Пушистый ловит свои комочки пыли, думает Ким, надо будет схватить кошку за шкирку и что-нибудь с ней сделать.
Ким старше и увереннее Пушистого, и у него есть либидо. Месяц назад Ким украл тапок Абилиу Нашсименту и с тех пор живет с ним, как с женой.
* * *Абилиу Нашсименту тяжело ворочается в красном продавленном кресле.
Он знает, что ему надо встать и выйти на улицу за едой для себя, для кошки и для котов Кима и Пушистого.
Если я не выйду на улицу, думает Абилиу Нашсименту, не двигаясь с места, мы все тут умрем с голоду.
Утром Абилиу Нашсименту уже пробовал один раз выйти на улицу, но не смог обуть ботинки, потому что коты куда-то закатили специальную обувательную палку с лопаткой на конце.
Абилиу Нашсименту попытался обуть ботинки на ощупь, но края ботинка загнулись внутрь, и нога не влезла.
Тогда Абилиу Нашсименту попытался нагнуться к ботинкам, чтобы отогнуть края изнутри и помочь ноге влезть, но не смог дотянуться через живот.
Задыхаясь, Абилиу Нашсименту сел в красное продавленное кресло и стал гладить вскочившую к нему на колени кошку.
Если бы здесь кроме меня жил еще кто-нибудь, думает Абилиу Нашсименту, он бы мне помогал. Он бы обувал мне ботинки, нашел бы мою палку и ходил бы со мной за едой.
Кошка слышит эти мысли и начинает топтаться по Абилиу Нашсименту.
Ну зачем нам еще кто-то? – топчется она. Ведь мы так славно живем вместе! Разве нам плохо вдвоем?
Котов Кима и Пушистого кошка в расчет не берет. Они – досадная помеха, ошибка кошачьей юности, когда кошка еще не принимала таблетки антисекс и любила не Абилиу Нашсименту, а соседского Барнабе.
* * *В дверь звонят.
Раз. Другой. Потом еще три раза.
Так звонит Каролина со второго этажа.
Каролина часто приходит к Абилиу Нашсименту.
Если бы Абилиу Нашсименту позволял, Каролина приходила бы значительно чаще.
Каролине нравится Абилиу Нашсименту. Она находит его домашним и уютным, как продавленное красное кресло.
Но Абилиу Нашсименту не позволяет ей приходить чаще.
Каролина плохо влияет на кошку, – от ревности кошка худеет и становится злой и дерганой, – и на котов Кима и Пушистого. Когда Каролина приходит, коты начинают валяться по полу ногами вверх и кричать басом, потом Пушистый забивается под диван, а Ким ожесточенно грызет тапок.
Каролина звонит в дверь еще раз.
Абилиу Нашсименту приподнимается в кресле.
Он думает, что Каролина могла бы помочь ему обуть ботинки, найти палку с лопаткой и сходить с ним за едой.
Кошка изо всех сил прижимается к его коленям.
Ты меня не любишь! – страдальчески молчит она, отчаянно сжимая и разжимая лапки. Ты сейчас встанешь и уйдешь с Каролиной, а меня отдашь котам Киму и Пушистому!!!
Абилиу Нашсименту сглатывает и усаживается обратно в красное продавленное кресло.
Несколько секунд он еще смотрит в сторону входной двери, потом шумно вздыхает и снова начинает гладить кошку.
Сладкий рис
– Тема нашего сегодняшнего семинара странным образом напомнила мне, как однажды, когда мне было столько же лет, сколько вам сейчас… – профессор Родригу Вила-Нова-и-Куньяш замолкает на секунду, сует в рот трубку, несколько раз сосредоточенно щелкает зажигалкой, потом расслабленно откидывается на спинку стула и, блаженно прикрыв глаза, принимается пускать абсолютно мультипликационные клубы дыма.
Инасия и Сузана переглядываются. Если Вила-Нова-и-Куньяш ударился в воспоминания – прощай семинар. Так и будет бубнить четыре часа без перерыва, а потом непременно удивится: «Как, уже всё? Вот я всегда говорю: чем интереснее тема занятия, тем быстрее бежит время!»
