Артур Япин - Сон льва
Гала встает, потягивается и чувствует подошвой ног, как раскалилась палуба. Подходит к своему первому клиенту и целует его в щеку, потом разбегается и ныряет.
Победитель не тот, кто уходит с трофеем, а тот, кто его вручает.
К середине дня они причаливают, и нога за ногу идут по главной улице, где каждый модельер с Виа Кондотти владеет филиалами для женщин из верхушки мафии. Дотторе предлагает Гале выбрать несколько платьев, и она соглашается, только потому, что это упрочит их отношения. Затем они заходят в ювелирный магазин, и она выбирает самые миниатюрные сережки. Речь не о том, чтобы иметь, а чтобы быть. Выйдя на улицу, она берет дотторе под руку. Вечером они танцуют на террасе. Впервые их тела соприкасаются. Он кладет ей руку на талию. Она прижимается к нему. Понторакс, кажущийся негибким, танцуя, оказывается на удивление пластичным.
Во время третьей румбы Гала целует его в губы, — легко, но многообещающе, и то, как он от наслаждения закрывает глаза, позволяет ей ощущать себя хозяйкой положения.
Когда приходит его шофер, чтобы отвезти Галу в аэропорт, она думает, что произошло какое-то недоразумение. Смотрит на доктора — сначала завлекающе, затем разочарованно; но как ни огромен тунец в сетях рыбака, тот не собирается его доставать.
В лимузине Галу поджидает Джанни. Он вскрывает конверт, переданный ему, и платит Гале, сколько было оговорено. Затем быстро подсчитывает оставшееся.
— Браво!
Джанни одобрительно похлопывает Галу по бедру. Сумма настолько превзошла все его ожидания, что Джанни добавляет ей еще несколько купюр. Несмотря на щедрое вознаграждение, Гала ощущает разочарование, настолько сильное, что она с изумлением пытается найти ему объяснение. Она потрясающе провела время и заработала свои деньги без порванной одежды. Это был просто отпуск в приятной компании. Все это время она была творцом своей истории. Единственное, пожалуй, чем она недовольна, так это тем, что ее освободили от задачи, которой она до того так боялась. Почему ее отослали? Неужели она надоела дотторе? Значит, ему что — то не понравилось, но что? В чем ее ошибка? Она ощущала себя такой сильной, но в последней сцене у нее отняли режиссуру. Моментально вернулась ее неуверенность в себе. Гала констатирует это с тем же удивлением, с каким сегодня вечером наблюдала, как стайка фламинго, днем один за другим улетевшие в сухом ветре, дующем из Сахары, снова приземлилась в сицилийской бухте. И впервые за этот день Гала чувствует себя грязной.
Из багажника Джанни достает ее новенький чемодан из юфти,[165] в котором лежат платья и другие подарки. Она успевает на последний рейс в Фиумичино,[166] так что вернется домой, к Максиму, еще до полуночи. Меньше, чем за один день она заработала месячную зарплату.
— Ну как, тебе понравилось? Как он тебе?
— Робкий, — отвечает Гала, — словно я у него первая.
— Каждую пятницу я привожу ему кого-нибудь, — смеется Джанни, — сколько себя помню.
Гала чувствует укол ревности, но его слова приводят ее в чувство. Это бизнес. Человек купил себе на рынке фунт помидоров. «Только глупец станет размышлять на эту тему», — говорит Гала сама себе, надевает наушники и закрывает глаза.
— Какие у тебя планы на следующую пятницу? — спрашивает Джанни, снимая Галин чемодан с ленты и помещая его в багажное отделение рейсового автобуса, который повезет Галу в Рим.
— Занята, — отвечает она коротко.
— Очень жаль, — Джанни остается на улице и говорит с ней в открытое окошко.
— Каждую неделю я привожу ему женщину. Каждый раз другую. Новую. Ты — первая, кого он попросил прислать снова.
Гала смотрит на Джанни. Похоже, он говорит правду.
— Впервые за все эти годы.
Гала молчит. Она не может вымолвить ни слова. Как только автобус набирает скорость и выезжает на автостраду, она заливается слезами, и супружеская пара, сидящая впереди нее, думает, что она проводила любимого.
Максим расстегивает молнию на чемодане и достает вещи «от кутюр».
— Сицилия? — восклицает он. Бросает платья в угол и рассматривает серьги.
— Ты с ума сошла!
— Ничего не было.
— Еще этого не хватало!
Это ярость отца, нашедшего ребенка, после того как тот на ночь ушел из дома. То он обнимает ее, радуясь, что она вернулась цела и невредима, то трясет ее из стороны в сторону, негодуя, что она нанялась на должность белой рабыни Бахрейна.
Внезапно Максим останавливается и смотрит на Галу. Его поражает какое-то новое выражение у нее на лице. Все годы, что Максим любит ее, он очень редко на нее злился. Это не в его характере. Но несколько раз, когда это случилось, он сразу же сожалел о своей ярости, потому что Гала отбивалась не как от своего отца, как тигрица, а как котенок, которого стащили с коврика. Она запутывалась в своих увертках и софизмах, так что ему ничего не оставалось делать, как ее простить и успокоить. Он безусловно вставал на ее точку зрения и на самом деле начинал верить, что она была права.
Однако на этот раз Гала совершенно спокойна и уверена в том, что делает. Она рассказывает о своей поездке так, словно она просто слетала на спинке у сверчка в «Пиноккио-парк».[167] Она улыбается. Максима раздражает эта ее улыбка. Она всего лишь пила коктейли и качалась на волнах в заливе! Можно было бы порадоваться за нее. Но его смущает эта улыбка. Все побережье скуплено сумасшедшими графинями и беспутными американскими наследниками. Конечно, великолепное приключение. Пожалуйста. Но что не так в ее улыбке? Он не может ее вынести. На все его слова она лишь улыбается; в этом есть что-то высокомерное, словно она узнала какую-то его тайну.
Ночью Максим демонстративно отворачивается от Галы, и они спят спина к спине, но утром вместе завтракают в «Розати»[168] серебряными ложками с фарфоровых тарелок. На Виа Фраттнна они покупают себе новую одежду, сначала Максиму, потом Гале, а в оптике на Корсо оба приобретают темные солнечные очки классического итальянского дизайна. Арендуют «Веспу» и целый день гоняют, как Грегори Пек и Одри Хепберн, вокруг «Большого цирка».[169] Незадолго до закрытия Гала заходит в банк и погашает первую часть долга Максима, перечислив деньги на счет голландского государства. Несколько тысяч лир, что остаются, они тратят на входные билеты и аренду полотенец в старинной мавританской бане, построенной Сальви,[170] спрятавшейся за фасадом фонтана Треви.[171] Там, на горячих мраморных плитах в душном помещении, у обоих возникает ощущение блаженства. Они делают друг другу массаж, благодарные за вновь обретенную свободу. Но как только они ополаскивают один другого прохладной водой из Аква-Верджине, поступающей с гор по акведуку, построенному Агриппой, каждый снова погружается в свои мысли.
Гала испытывает неожиданное удовлетворение оттого, что все лиры, что она вчера заработала, сегодня потрачены, словно сомнения в отношении ее затеи отмокли и неясное тревожное ощущение смыто напрочь. Максим чувствует все возрастающее беспокойство оттого, что они опять бедны, как прежде. Завтра утром он прочитает «Мессаджеро»[172] только после того, как кто-то выбросит газету на улице, а «корнетти-кон-крема»[173] в баре на углу — останутся на витрине.
С остатками мыла и чешуйками кожи в мраморную решетку водослива смывается не только эйфория сегодняшнего дня, но и последние их опасения. По старым трубам они попадают на площадь, где незаметно выливаются в углу монументального фонтана между колоссальной скульптурой морского божества Океана и морским коньком, а потом, омыв скалы, клокочут в бассейне и оседают на дно. Там все растворяется в окружении тонущих монеток, брошенных через плечо группой поющих зальцбургских монахинь, которые после своего концерта йодля в Сан-Игнацио[174] снова хотят вернуться в Вечный город.
Почти всю неделю Гала и Максим живут на прежнем уровне — впроголодь, но зато с модными солнечными очками. О Сицилии не вспоминают. Однако день за днем у Галы растет желание второй раз бросить вызов судьбе. Словно ей легче переносить ежедневные лишения, зная, что решение проблемы под рукой, если она сможет себя заставить. Каждый день Гала придумывает несколько практических, финансовых причин, чтобы вернуться на остров, но чувствует, что на самом деле ее туда тянет нечто большее.
Когда Гала была маленькой, смерть заглянула ей в глаза и оставила постоянное напоминание о себе — черное окошко перед взглядом. Трещащим фейерверком она установила границы в ее жизни. С тех пор Гала точно знает, что ей можно и какая цена будет за превышение. Но даже в самые страшные минуты перед приступом, когда ее сознание погружается в темноту и она не знает, сможет ли выкарабкаться, Гала рассматривает эти ограничения не как угрозу жизни, а как стимул. Подобно тому, как популяция в дикой природе снова набирается сил, когда ее численность уменьшилась.
