Игорь Ушаков - Семейная сага
И без лиц, и без имён…
ПРИТЧА О ПРОРОКЕ: Тайная вечеря
Настал же день опресноков, в который надлежало заклать пасхального агнца, и послал Пророк Петра и Иоанна, сказав:
— Пойдите, приготовьте нам есть пасху.
Они же сказали ему:
— Где велишь нам приготовить?
Он сказал им:
— Идите в город, и при входе вашем в городские ворота,
попадется вам навстречу человек, несущий кувшин воды. Последуйте за ним в дом, в который войдет он, и скажите хозяину дома: Пророк вопрошает тебя, где комната, в которой бы он мог есть пасху с учениками своими? И покажет тот человек вам горницу большую и уже устланную, где вы и приготовьте.
И пошли ученики Его, и пришли в город, и нашли того,
про которого Пророк сказал им, и приготовили пасху.
И собрались ученики с Пророком своим в саду
Гефсиманском, и принялись за трапезу пасхальную.
Пророк долго оставался в неведении касательно отношений между Магдалиной и юным Иоанном, поскольку они тщательно скрывали все от глаз его и глаз учеников его. Однако тайное рано или поздно становится явным. Первым заметил сие Иуда и заболел душою за Учителя. Опечалился он, что грешная земная жизнь
неотвратно уводила Пророка прочь от его же собственного учения, погружая его в суету мирскую.
Прозрел в конце концов и Пророк, заметив взгляды
вязкие и неотвязные, коими обмениваются Магдалина с
Иоанном. И решил он испытать Иоанна, сказав:
— Брат мой наилюбимейший, приди, возляг на грудь мою, как раньше ты это делал.
Смутился Иоанн, но отказать Пророку не смог, пришел и
возлег на грудь его.
— Какой недуг тебя мучит, брат мой? Ты весь, как в огне… Дай налью тебе кубок вина холодного, от коего
полегчает.
Взял Иоанн кубок серебряный в руку правую, а рука дрожит, едва вино не выплескивается на белый хитон Пророка. Пьет Иоанн, а зубы по кубку стучат, будто холод его пронзает, а не жар. Не выдержал Иоанн пытки такой, вскочил и убежал.
И тут подошел к Пророку Иуда и сказал ему шепотом:
— Есть у меня слово к тебе, Пророк. Выйдем в сад, где нет ни лишних глаз, ни ушей лишних…
Вышли они в сад, и тут Иуда, склонив голову, говорил:
— Ты Учитель наш, твое учение нам, твоим ученикам,
всем в души проникло, да и среди людей распространяется оно, как по сухой степи огонь, подгоняемый ветром. Скоро не останется и уголка на земле, где бы не нашло учение твое своих последователей.
Но сам ты, того не ведая, отходишь от самого себя, от учения своего, погружаешься в суету житейскую. А ведь кто, как не ты, учил нас, говоря: "Никто не может
служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть".
Завяз ты, как конь с повозкой в топи болотной, в своих отношениях с блудницею Магдалиной. А теперь
узнал ты и то, что Магдалина предала тебя с младшим
твоим братом, Иоанном. Мирские невзгоды заслоняют для тебя учение твое, и не в силах ты совладать с собой.
Гибнет, гибнет идея, ради которой все мы готовы пожертвовать всем, даже жизнию своей. Что же делать
нам? Что делать тебе? Только великая жертва с твоей стороны, со стороны Учителя нашего, может спасти наше общее дело. Только смерть мученическая твоя
может возвеличить твое учение и позволит сохранить имя и образ твой светлыми и незапятнанными в веках.
И у меня есть план, который ты должен принять ради бессмертия учения твоего, которое уже стало и учением нашим. Ты должен стать святым, ты должен
стать знаменем для своего собственного учения… А
что нужно, чтобы стать святым? Ты и сам знаешь:
нужно чтобы тебя убили твои враги и чтобы кто-нибудь из твоих самых близких людей предал бы тебя в руки врагов твоих. Люди своекорыстны, но они не могут не любить тех, кто жертвует собой ради них. Стань жертвою, Пророк!
И чтоб ты не думал, что я отправляю тебя на заклание одного, ради спасения нашего учения, я — как твой самый верный ученик — тоже жертвую собой. И делаю я это потому, что вера в твою невинную мученическую смерть будет сильнее, если будет известен и злодей, который тебя предал. Вот им-то в глазах людских и стану я. Именно я предам тебя за деньги римским стражникам, которые схватят тебя и предадут тебя казни. И чтобы убедить толпу в моем предательстве, я после того, как распнут тебя, пойду и повешусь, будто в раскаянии, выбросив при этом деньги на дороге под древом, на котором я прилажу свою петлю.
Вот и будет красивая притча для последователей твоего прекрасного учения: жертва — Учитель и
предатель — Ученик. Так и войдем мы с тобой в
историю навеки, хотя и по разные стороны от линии,
разделяющей Добро и Зло…
Ну, готов ли ты отдать жизнь свою за светлую идею, Пророк?..
— Да… Прав ты, Иуда, нет у меня выхода иного…
— Так что мужайся, Пророк! Готовься к подвигу жизни своей! Сейчас я
уйду и приведу стражников. Они уже ждут меня за вратами сада, ибо решил я все сделать ради нашей общей теперь веры, в которую обратил ты нас, даже если ты откажешься
в последнюю минуту. Чтобы указать стражникам на тебя, я подойду к тебе и поцелую тебя, это будет им знак. А
заодно, Пророк, это еще усилит будущую притчу о моем предательстве — это войдет в историю как "поцелуй Иуды"…
Выслушав Иуду, Пророк, не отпуская руки его, вернулся вместе с ним за трапезный стол и говорил он своим ученикам:
— Наступил, братья мои, срок расстаться мне с вами: призывает меня Отец мой к себе. Не далее этого вечера, попаду я в руки злодеев, вершащих неправду. И предаст меня целующий меня.
— Уж не я ли? — спросил Иуда, еще не отошед от
Пророка.
— Ты сказал, не я сказал, — молвил Пророк.
— Да и вы, остальные, меня предадите…
Тут Петр вскочил и вскричал:
— Я, я не предам тебя!
— Прежде нежели пропоет петух, трижды ты отречешься от меня!
При разговоре этом Иуда Искариот незамечен вышел вон. Но уже вскоре он вернулся и, подойдя к Пророку, поцеловал его. Тут же из-за кустов на Пророка набросились стражники возложили на него руки свои, взяли его, связав веревками, и потащили прочь…
И только у Иоанна мелькнула неправедная мысль. Да, он нарушил одну из заповедей Пророка: "Не возжелай жены ближнего…". Но ведь если же не станет того ближнего, то и жена ближнего станет уже не женой, а
лишь одной из женщин, желать которую и владеть которой не есть грех…
Павел. 1948, 8 марта
Опять у нас с Катей началась бурная жизнь… После
какого-то затишья она опять обрушила на меня свои безудержные ласки. А я по слабоволию не противлюсь, хотя внутри все время сидит какое-то нехорошее чувство: неправильно все это!
Но если признаться, то хорошо, что она есть. Без женщины не проживешь, а найти кого-то мне психологически трудно: мешает воспоминание о Варе и страх перед ревностью Катерины…
Ну, да недолго осталось ждать: вот скоро уже окончу академию, получу назначение и уеду. Даже если будут оставлять в Москве — все равно уеду! Постараюсь начать новую жизнь. Ведь мне уже тридцать лет, пора подумать о семье, о детях. Да и жизни нормальной хочется, чтобы любить не украдкой, не по-воровски, а честно. Да и это предательство по отношению к Михаилу нужно прекратить…
Катерина. 1948, 9 апреля
Михаил защитил кандидатскую. Меня удивило, что на
титульном листе он сделал надпись от руки: "Моей Катюше". У меня сразу же мелькнула мысль о Кате Буслаевой! Меня он давно уже, кроме как "Катя" или "Катерина", по другому не называет, а тут, видите ли, "Катюша"!
Сегодня дома устроили небольшой праздничный ужин, на который пригласили несколько человек из академии, включая научного руководителя Михаила и оппонентов. Все домашние, кроме мамы были отпущены "погулять", чтобы под ногами не болтались. Мама была главной по хозяйству — без нее я, конечно, не справилась бы.
Говорили много приятных тостов о Михаиле. Он, видимо, действительно очень одаренный человек. Но вот пил он слишком много, вскоре был совсем пьян. Слава Богу, гости рано разошлись, потому что к концу вечера Михаила совсем "развезло".
Я стала расспрашивать его про его отношения с Катей Буслаевой, хотя вижу, что она от него, вроде бы, отвязалась. Он что-то начал бормотать, потом расплакался. Говорил, что она святая, что у них ничего не было и быть не может. Потом он начал упрекать меня, говорить, что я сломала ему жизнь. Из его слов я поняла, что он все знает про нас с Павлом. Все знает и молчит! Ну хоть бы врезал мне когда, пощечину дал, а то все святого из себя корчит! Устала я, устала…
