Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2013)
Как ты живешь. И мы должны расстаться.
Виновна ли она иль я повинен —
Неважно: пред тобой виновен я.
Но этот грех и есть мне наказанье:
Отныне навсегда один пребуду
Я. Только я. Как ветер листья,
Безжалостное время вдаль уносит
Меня, во тьму. И ты не отзовешься
На этот жалкий крик — так плачут дети:
«Прощай — прости — прощай — прости — прощай!»
sub * * /sub
sub * /sub
И я бы мог, как труп, лежать
На нарах, в холоде и вони,
Или, раздавленный, стонать,
Трясясь в столыпинском вагоне.
И я бы мог — о, благодать —
По-фраерски, ломая ваньку,
Блатных на зоне ублажать
И тискать романы за пайку.
И я бы мог у следака
Сдавать знакомых и не очень,
И зубы сплюнуть в снег, зэка,
Чей рот конвойным раскурочен.
И я бы мог, став фитилем,
Лизать до дыр пустую миску,
Лечь в магаданский мерзлозем
И вычеркнутым быть из списков.
Или — возьмем иной расклад —
Кропать тщедушные доносы,
В надежде славы и добра
Писать про партию и розы.
И я бы мог. Но мне не стать.
С судьбой мне явно подфартило:
И мой отец, и моя мать
Не в те года меня родили.
Ведь это, право, дар небес:
Не быть испытанным на прочность,
Не быть проверенным на вес
И веровать: я непорочный.
Какая, братцы, благодать
Пить кофе с тостом, кушать зразы
И на десерт перелистать
Еще «Колымские рассказы».
2010 — 2011
sub * * /sub
sub * /sub
Спасибо за мороз,
За Новый год на даче,
За хрупкий очерк роз
На стеклах, за удачу
Покинуть суету
И оказаться в сказке,
За зимний рай в саду
И за гирлянды краски,
За сладкий ватный снег,
За треск поленьев в печке,
За кров и за ночлег
И за цветные свечки,
За счастье, за жену,
За двух детей у елки,
За день и ночь одну,
За лед в колодце колкий,
За то, что день один
Прожит — и слава Богу,
За сад, за дом, за дым,
За трудную дорогу.
sub * * /sub
sub * /sub
Ты еси вода
ты еси чистота
там где ночная орда
я пройду без вреда
смагу смягчив на губах
я не развеюсь в прах
словно орел в горах
гнездо совью на ветрах
ты еси вода
ты еси беда
тонкая как слюда
мертвая без следа
мертвой водой живой
меня умертви умой
душу вложи слюной
в рот пересохший мой
сердце пробила стрела
кровь уползла ушла
роза в эдеме цвела
буря ее унесла
в тмуторокани тишь
плачешь или молчишь
на иггдрасиле мышь
стонешь или кричишь
дом это семь досок
черен земной песок
боль покидает висок
дерево точит сок
горы прорыла вода
тучи прорвала звезда
если ты будешь всегда
я не умру никогда
«В рассуждении завоевания Индии...»
Маркелов Николай Васильевич — главный хранитель Государственного музея-заповедника М
Маркелов Николай Васильевич — главный хранитель Государственного музея-заповедника М. Ю. Лермонтова в Пятигорске. Родился в 1947 году. Окончил филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор целого ряда книг о Лермонтове и Пушкине в их связи с историей Кавказа, в том числе «Лермонтов и Северный Кавказ» (Пятигорск, 2008), а также более 300 статей и публикаций о русских писателях на Кавказе и о событиях Кавказской войны XIX века.
В письме к брату Льву от 24 сентября 1820 года, делясь с ним летними впечатлениями о пребывании на Кавказе, Пушкин выразил надежду, что «эта завоеванная сторона, до сих пор не приносившая никакой существенной пользы России, скоро сблизит нас с персиянами безопасною торговлею, не будет нам преградою в будущих войнах — и, может быть, сбудется для нас химерический план Наполеона в рассуждении завоевания Индии». Подобный ход мысли был, вероятно, навеян поэту чем-то увиденным или услышанным в далеком полуденном краю.
«Когда на Тереке седом впервые грянул битвы гром…»
Сюжет «Кавказского пленника» Пушкину подсказала разгоравшаяся на юге война. Однако в отношении военной ситуации, сложившейся к тому времени у наших южных рубежей, особенно примечательны даже не две основные части поэмы, а ее эпилог, в котором автор рисует полет своей музы «к пределам Азии» — туда, где он сам недавно побывал и где теперь она, как он надеется, воскресит «преданья грозного Кавказа». Далее поэт строит литературные планы, связанные с событиями нашей недавней военной истории:
…И воспою тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Подъялся наш орел двуглавый;
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов…
К тексту поэмы Пушкин сделал ряд примечаний, пояснив, что «счастливый климат Грузии не вознаграждает сей прекрасной страны за все бедствия, вечно ею претерпеваемые. Песни грузинские приятны и по большей части заунывны. Они славят минутные успехи кавказского оружия, смерть наших героев: Бакунина и Цицианова, измены, убийства — иногда любовь и наслаждения». Здесь же поэт объяснил значения слов, не знакомых тогда русскому читателю (аул, уздень, шашка, сакля, кумыс, кунак, чихирь, Байрам, Рамазан). Перефразируя слова Белинского о «Евгении Онегине», можно сказать, что пушкинская поэма для своего времени явилась маленькой энциклопедией кавказской жизни.
Не забыл поэт и о своих литературных предшественниках: «Державин, — замечает он, — в превосходной своей оде графу Зубову первый изобразил в следующих строфах дикие картины Кавказа» (и Пушкин выписал из оды две строфы, поместив следом и большой отрывок из стихотворного послания Жуковского к Воейкову).
Имена упомянутых в эпилоге поэмы и примечаниях к ней русских полководцев (Цицианов, Котляревский, Бакунин, Зубов) мало о чем говорят современному читателю, а стоящие за ними события далекой и бурной эпохи теперь уже едва проступают во мгле веков. Попробуем воскресить их, высвечивая в исторических потемках дела двухсотлетней давности и повторяя, согласно пушкинскому завету, забытые преданья грозного Кавказа.
Первая русская крепость на Тереке, с воеводой и стрельцами, появилась еще при Иване Грозном, в 1567 году. Она так и называлась — Терки — и находилась на его левом берегу, напротив устья Сунжи. Крепость поставили по просьбе кабардинского князя Темрюка Идарова, тестя русского царя. Правда, просуществовала она недолго, так как вызвала недовольство крымского хана Девлет-Гирея. В мае 1571 года этот хан-агрессор дошел с крымско-турецким войском до Москвы и сжег Кремль. Наглость хана не знала границ: он требовал отдать ему Казань, Астрахань и убрать нашу крепость на Тереке. Но военное счастье переменчиво: новый набег Девлета на Русь окончился его полным разгромом на подступах к Москве. От Астрахани он счел за лучшее отказаться, но Терки русским все же пришлось снести.
Князь Темрюк умер от ран, полученных в боях с крымцами, и с новым посольством в Москву отправился его брат Канбулат, принявший от царя грамоту с золотой печатью. Крепость возле устья Сунжи поставили снова. Снова она получила название Терки, и снова ее пришлось разрушить, — на этот раз по требованию Магомет-Гирея. Позднее у русских в устье Терека появился Тюменский острог (по названию реки Тюменки), с сильным гарнизоном и пушками, а на Сунже, на месте старой крепости, Сунженское городище, где обосновались «ратные люди». При царе Федоре Ивановиче было основано и Терское воеводство.
Движение молодой империи на юг решительно устремил Петр. Взятием Азова он попытался прорубить окно в Азию, а в 1722 году, предприняв Дагестанский поход, без боя покорил Дербент и в устье реки Сулак основал крепость Святой крест. Через десять лет небольшой экспедиционный отряд, направленный из этой крепости на территорию современной Чечни, имел боевое столкновение с жителями аула Чечень. Таким образом, и первые сведения, да и само название чеченцев вошли в русскую жизнь и русский язык из военных реляций.
