Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2013)
Зачем я все так разжевываю, зачем выяснять? Странное, неясное, другие вещицы, где посреди вдруг ярко вспыхивает какой-то кунштюк — вне логики, сюжета, сам по себе — и все озаряет, — мне ближе и интересней. Мишки, которые делают «о-о-у-х-х» и валятся на спину, в мультфильме «Золотая антилопа». Они так бесполезны, красивы — к чему это «о-о-у-х-х»? к чему это паданье на спину? — и так не нужны сюжету, что их секундное появление в нем делает их самым главным. А историю о мальчике и антилопе, жадном визире и золоте — задником, фоном для охающих и падающих мишек. Мне бы хотелось, чтобы такие мишки были в моем рассказе.
Она не задумывается и никогда не думала об одиночестве. «Анют, а ты когда?» — «Да ну тебя». Но если б задумалась, поняла, что оставаться одной ей помогает уверенность, что тот, кто ей нужен, обязательно появится, а жизнь долгая и все успеется.
Так кто же сидел за рулем машины? Друг по работе? Но всегда есть опасность, что друг на работе случайно все разболтает; и лучше договориться с кем-то посторонним. Охранником с ближайшей заправки? Рассказать ему, что к ним в пожарную часть пришел один парень и упросил его помочь? Хмыкнуть при этом, ухмыльнуться? Или просто, ничего не объясняя, предложить денег? А на вопрос, кто такая эта Анюта, ответить: «А хрен ее знает».
В ней должно быть многое от меня. Не борщ, не коронное блюдо, конечно, и не «Я тута», но, допустим, страх утонуть — это мое. Откуда он появился — неизвестно; но вероятно, я его тоже у кого-то позаимствовал, потому что, в свою очередь, перезаражал им кучу людей. Большинство моих близких, я заметил, теперь опасаются отплывать далеко от берега.
Почему в «АНЮТА Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ» все буквы большие? Чтобы кричало о себе, вопило? А если это не большие, а все маленькие — тогда это что, шепот?
Ей очень нравится песня «Пароле, пароле…», та самая, в исполнении Алена Делона и Далиды. Она не знает, что Далида — транссексуал, Кристиан Джильотти, а Делон — гомосексуалист. Она вообще не знает, кто поет эту песню и о чем. Ей нравится, как два голоса, женский и мужской, то вместе, то по очереди вытягивают слова «пароли, пароли…», будто действительно обмениваются паролями, будто они солдаты воюющих армий.
Зачем мне понадобилось сливать дискурсы «Смородинового беса» и «Антибиблиотеки»? Ради встречи двух главных героев? Или чтобы не дать им встретиться? Чтобы они стремились к встрече со мной — как бы третьим? Но при чем тут я? И так ли это уж вообще связано с персонажами: написавшим, ожидающей, пишущим? И кто к кому стремится: мы — к ней; они — ко мне?
Может быть, адресат не Анюта и «АНЮТА Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ» нужно читать как «Я ЛЮБЛЮ АНЮТУ И ХОЧУ ЧТОБЫ ОНА ВЫШЛА ЗА МЕНЯ». И тогда понятно, при чем тут я.
Как он ожидал получить ответ на свою телеграмму? Вряд ли рассчитывал, что Анюта напишет его на стене, внизу. Тогда как? Думал зайти в парикмахерскую и признаться, что он это он? При всех, отведя в сторону, с цветами? Или не ожидал никак, и ответ не нужен, телеграмма в одну сторону?
Но большие буквы еще и заголовок, думал он об этом? Выбирая не второй и не третий этаж? Что семь этажей под заголовком — это пустое место для текста? Что чем выше, тем больше поместится?
Надеть очки, чтобы прочитать имена на бейджиках — Даша, Марина? Даша, Марина — подождать, пока обернется третья? Зайти как-нибудь позже?
«Анюта, только не поворачивайся, он снова пришел». — «Кто, тот?» — «Нет, другой».
Она левша. Но в зеркале, перед которым она работает, клиенты ее видят правшой. Не чистая левша — пишет правой рукой. Ее переучили. Но стрижет, шьет, гладит — левой.
Почему он не зашел к ней на работу, не отозвал в сторону, не сказал, о чем написал на стене, тихо и с глазу на глаз? Зачем, чтобы видели все, для чего идти к цели с такими сложностями, обходным путем? Какова она — цель?
Услышать «да» или быть услышанным? Оцененным — ведь столько сделал, через столько пришлось пройти? Разве «АНЮТА Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ» подразумевает знак вопроса, разве это то же самое, что и «ТЫ ВЫЙДЕШЬ ЗА МЕНЯ?»? Или достаточно изложить намерения, заявить? Предупредить о своем появлении — может быть, через неделю? Дать время подумать, представить, побыть в ожидании?
Меня в детстве укусил шмель, я до сих пор помню, — кусал ли шмель Анюту?
На бейдже — я забыл очки — написано «Анюта»? «Анна»? «Аня»? «Вы будете стричься? — спрашивает Марина. — Садитесь в любое». Я сажусь к Анюте.
Слились ли дискурсы «Смородинового беса» и «Антибиблиотеки»? Нет? Слились, но не так? Так, как хотел? Как надо? Получилось ли что-то без кунштюков и вывертов, или кунштюки и выверты все-таки были, пролезли? Вообще, что такое — кунштюк, и такое уж удовольствие, когда текст без него, и несколько вариантов не маячат слева и справа от текста, и к концу один — не факт, что решающий, — не замаячит сильнее?
Анюта не умеет плавать и готовить борщ. Удивительно, но это так.
[1] Переведен.
[2] Имеется в виду: «Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического». М., «Прогресс-Культура», 1995, 624 стр.
[3] Рассказчик путает «Книгу о концах» со «Свидетелем истории».
За трудную дорогу
Ранчин Андрей Михайлович родился в Москве в 1964 году
Ранчин Андрей Михайлович родился в Москве в 1964 году. Доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ. Автор научных книг «Статьи о древнерусской литературе» (М., 1999), «Вертоград златословный. Древнерусская книжность в интерпретациях, разборах и комментариях» (М., 2007). Стихи публиковались в «Новом литературном обозрении» (2010, № 103) и в книге «Верхоград златословный...» Живет в Москве. Постоянный автор «Нового мира». Стихи публикует в нашем журнале впервые.
sub * * /sub
sub * /sub
настала зима улетел далеко за моря позолоченный ангел
и шпиль словно шприц исколол заболевшее серое небо
и кружится ветер по невскому и по дворцовой
и воду морщинит и в прятки играть с пустотою
зовет где тот дом где мы счастливы были с тобою
наверное встретив себя мы б теперь обознались
лишь бьется листок запоздалый на ветке кленовой
развит твой венок мост разведен и хладного Бельта
бесцветная кровь заполняет разбухшую вену
осталось лишь время стоять да шептать на ветру твое имя
не слыша себя и не в силах разжать губ замерзших
и память стереть и забыть все что было
и видеть как волны морские накроют петрополь/некрополь
sub * * /sub
sub * /sub
Когда своей младенческой рукою
Ты ягоду кладешь в мои ладони,
Ты знаешь то, что недоступно взрослым:
Что жизнь есть дар и доброта — даренье
Себя другому. Каждый дар бесценен,
И бусинка смородины помятой
Дороже всех жемчужин океанских
И всех алмазов, в недрах погребенных.
Ты улыбаешься, и улыбаюсь я.
Но ты не знаешь, что моя улыбка
Есть род гримасы, порожденной болью.
И ты не ведаешь, что мы сейчас творим.
Ты выше слов, их чище и свободней.
Не властвует тобой ложь нашей речи.
И слово для тебя — лишь языка
Дрожание, невнятный вздох молекул.
Твой лепет — шелестение листвы
И пенье птиц, и музыка дождя.
«Убитая любовь» или «подмена»,
«Разлука» и «обида» и «жестокость» —
Что эти метки черные тебе?
Тобою я рожден и есмь, доколе
Ты существуешь. Год лишь минул только,
Как ты живешь. И мы должны расстаться.
Виновна ли она иль я повинен —
Неважно: пред тобой виновен я.
Но этот грех и есть мне наказанье:
Отныне навсегда один пребуду
Я. Только я. Как ветер листья,
Безжалостное время вдаль уносит
Меня, во тьму. И ты не отзовешься
На этот жалкий крик — так плачут дети:
«Прощай — прости — прощай — прости — прощай!»
