Анатолий Агарков - Три напрасных года
— Эта пойдёт? — предлагаю проверяющему.
Через переговорник вывожу боцмана на цель:
— Так держать!
— Обозначьте место нахождения цели на карте, — не унимается каплей.
У майора на лиловом носу обозначилась капля. А может это не пот?
Манипулирую над картой, прикинув по картинке на мониторе РЛС положение цели.
— Рассчитайте курс, поставьте задачу штурвальному.
И это не проблема. Сколько упрашивал Таракана напрасно, но нашлись добрые люди — обучили. Пришёл на 66-ой командиром бывший боцман с 69-го Витя Ковбасюк. Они с Гацко большие друзья, и тот нас свёл. Свежеиспеченный мичман научил меня штурманским премудростям — прокладывать курс, считать магнитную девиацию. Так что….
Кричу боцманёнку рассчитанный курс, тот огрызается:
— А я как иду…?
Через час цель видим визуально. Это «кавасаки», болтается на якоре. Палуба пуста.
— Оружие? — спрашиваю каплея.
Тот распорядился, и Таракан выдал автоматы осмотровой команде. В ней Мыняйла и боцманенок. Я снова за штурвалом — закладываю вираж, чтобы подойти с подветренной стороны. Тихо-тихо, на самом малом. Волны почти нет, но рисковать не стоит. Стопорю ход и к «рыбаку» подходим по инерции. Подходим правым бортом. Выхлопная труба на левом — нас почти не слышно. По моему сигналу осмотровая команда прыгает на борт «кавасаки». Блокируют дверь в трюмное помещение — рубка пуста. Меняйло с автоматом наизготовку исчезает в чёрной пасти дверного проёма. Возвращается не один — с мужиком в исподнем. Кладёт его животом на палубу. Второй появляется сам и безропотно падает ниц. Меняйло ещё раз исчезает в трюмном помещении, и добавляет к арестованным полуодетую женщину. Налицо — нарушение требований погранрежима. Следует составить о факте протокол и, препроводив нарушителей к берегу, сдать погранцам. Я в протоколах не силён, но к берегу отконвоировать смогу. Смотрю на каплея — что прикажите? А их с майором кроме белых ног лежащей на палубе женщины не интересует ничто. С трудом отвели взгляды, со вздохом.
— Уходим, — приказал каплей.
Новая фантазия — вышел из строя ходовой двигатель, передать координаты местоположения. Вводная для меня — каплей поубивал радиста с метристом. Определяюсь по картинке на РЛС, переношу на карту, записываю координаты. В сопровождении проверяющих топаю в радиорубку. По таблице кодов составляю шифрограмму — сплошь цифры. Их на ключе стучать умею. А надо ли? Показываю шифрограмму каплею:
— Передавать?
— Подготовьте радиостанцию к работе.
Подготовил:
— Передавать?
— Отставить. Идём в базу.
Ну, в базу, так в базу.
После швартовки гости покинули борт. Уходя, каплей отогнул большой палец от кулака — здорово! А майор честь флагу не отдал — что с «сапога» взять?
Уехали москвичи в бригаду, прихватив наших офицеров. Наступило гнетущее ожидание. На границу не посылают — торчим всей группой в базе. Ясно и понятно, что проверку провалили. Кто-то слух пустил, что группу расформируют. Помирать что ль? Нет, будем жить и прикалываться.
Захар отрезал корку хлеба, откусил, остальное ЦИАТИМом (смазка такая) измазал. Пошёл Лёху Шлыкова искать. Нашёл, жуётся.
Зё:
— Что у тебя?
— Мёд.
— Дай.
— Не дам.
— Дай.
— Не дам.
— У, жила….
— Лёха, тут кусок тебе на полпасти.
— В твоих руках.
Захар отметил ногтями границу дозволенного, но Шлык так зевнул, что Санька едва успел пальцы убрать. Зё торопится, жуёт, глотает.
— Что-то мёд твой совсем не сладкий.
— Зажрался, земеля — мёд не сладким не бывает.
У Захарки в руках остатки.
Зё:
— Сам что не ешь?
И Захар сознался:
— Что я с голоду пухну — ЦИАТИМом питаться?
И выбросил кусок за борт. Лёха отпорник в руки и за ним. Набегался — уморился.
— Лёха, компоту хочешь?
Это Женя Нагаев, боцманюга с 67-го. Ну, флегма конченная. 170 раз подумает, чтобы шаг сделать или слово молвить. Набрал в кружку воды из расходного бака и размышляет — пить или вылить. Вода на вид не питьевая — коричневая от ржавчины: давно, видать, расходником не пользовались — с берега воду таскали. А тут Зё с отпорником.
— Лёха, компоту хочешь?
Как не хотеть. Шлык опрокинул кружку, губы утёр.
— Ещё?
— Что-то, боцман, компот у вас не сладкий. Жилите что ли сахару?
— Да? Надо шефу сказать. Так будешь?
Нагаев повернул кран и нацедил в кружку ржавой воды у Лёхи на глазах.
— Ах, ты, сука!
Боцман, забыв о флегматичности, кинулся наудёр. Шлык ещё пару кругов намотал по катерам с отпорником наперевес. Совсем устал. Но нашлись силы, когда поступила команда — сменить постельное бельё. С некоторых пор менять простыни в прачечной отряда стала привилегией старослужащих. Это благодаря молоденькой прачке Любаше. Завидев моряков, она вставляла сигарету в длинный мундштук и ложилась на ворох грязного белья. Короткий служебный халатик вызывающе оголял пышные формы, заставляя созерцателей озадачиваться — а если ли под ним ещё что-нибудь?
Лёха вернулся из отряда, пролетев на обед. Поматерил боцмана, вскрыл, опрокинул в чашку несколько банок концентратов и поставил на примус. Пригласил нас с Захаром, желая поведать о своих впечатлениях Любашиными ляжками. Санька отказался, а я пришёл с ложкой. Лёха ест и рассказывает, а я слушаю и ем. У меня чаще ложкой в рот получается. Шлык терпел-терпел, а потом высказался:
— Зё, ты ведь в обед рубал, а теперь меня объедаешь.
Я обиделся и ушёл, не стал слушать про Любашу. Часа не прошло, бежит шеф с 66-го — клизму на катерах шукает.
— Что случилось?
— Лёхе плохо.
Ещё бы было хорошо — пожевал ЦИАТИМу, запил ржавой водичкой, а на десерт четыре банки концентратов уговорил.
Сундуки тоже томятся неизвестностью — по домам не расходятся. Гераська докопался.
— Как ты там командовал — кранцы по борту?
— А как надо?
— Кранцы за борт!
Мы мичманских академий не кончали — нам и по борту сойдёт. Хотя по логике вещей: за борт — значит за борт, то бишь, в воду.
Мы заспорили. Сундук кипятится:
— Ты, салабон, с мамкой в баню ходил, когда я штурвал в руки взял.
И тогда я первый раз сказал мичману Герасименко «ты»:
— Я осенью на гражданке буду, а тебе до неё, как до Китая пешком, а когда выйдешь и поступишь на завод, будешь мужикам за водкой бегать по малолетству.
— Я тебе в морду дам, — пообещал Гераська.
— Лямка на штанах не лопнет?
— Как ты разговариваешь? — встрял Таракан.
— Соответствующе.
Народ напрягся, ожидая весёлой развязки. А у меня так пакостно на душе, что и ругаться противно, но с удовольствием подрался б с сундуками. Да где им — только по пьянке смелые.
Мы тут переругивались, а в бригаде творились дела драматичные. Вывод сделала комиссия — группа по всем показателям не боеспособна. Ханкайцы не знают основ морского дела, плавают в пунктах Положения об охране границы. А Мыняйловские Петро с Маняшей стали притчей во языцех. И резюме — Кабанчику полное служебное несоответствие, Атаману — неполное. Ершов смирился с унижением и готовился к предстоящему понижению. Кручинин хлопнул на стол рапорт на увольнение — выслуга у него уже была. Встрепенулось бригадное начальство, оплёванное и зашпигованное. Это что же получается, товарищи проверяющие — была группа не лучше других, но и не хуже, однако. С поставленной задачей по охране границы успешно справлялась. А тут приехали, обезглавили…. Может, сами попробуете? Нет желающих?
И пошёл откат с занятых позиций. Да, вроде бы, и не так всё плохо в группе, как может показаться с первого взгляда. Ребята и строем ходят, и на турнике подтягиваются. Не на «ты» с Уставами, так дело поправимое — на то и предусмотрена учёба. Надо только не расслабляться летом и не сачковать зимой. Про детей Ленина — факт, конечно, вопиющий, но за то башку завернуть замполиту и дело с концом. Но какой старшина там есть — как бишь его? — на все руки от скуки. Один может всем катером управлять. Таких людей надо поощрять. Обязательно поощрите. Нерадивых накажите, а заслуживших — к наградам….
Кручинину рапорт вернули, и сам он вернулся под вечер третьего дня. Один, без Кабанчика. Кликнул народ на разбор полётов. Мы собрались, а Валя Тищенко в рубке брюки гладит — краткосрочный отпуск на родину.
— Позор! — плевался Атаман. — Отличная группа! На тридцать балбесов один отличник.
— Валя Тищенко, — буркнул кто-то из толпы.
— Какой Тищенко? — Кручинин ткнул жёлтым от никотина пальцем в мою сторону. — Вон сидит спаситель наш.
Как вас понимать, товарищ капитан третьего ранга? Издеваетесь? Стоп, стоп, стоп…. Если все пятёрки у меня, почему Валёк брюки наглаживает? Этот вопрос задал Таракану, а ответил Гераська:
— Зубатиться надо меньше, салабон.
