Линн Каллен - Миссис По
Мистер Бартлетт нахмурился, словно раздраженный тем, что против своей воли втягивается в разговор.
– И что, Маргарет согласна с этим человеком?
– Ну, она находит интересной его теорию о том, что традиционный брак грешен по своей сути. У Нойеса есть странное представление, что супружество нечестиво, если пару связывает не только любовь в чистом виде. Мол, лишь тот факт, что мужчина официально женат на женщине, не дает ему никаких прав на тело жены.
– Есть мужчины, которые не относятся к своим женам по-доброму. – Элиза посмотрела на мистера Бартлетта, который опять погрузился в книгу. – Ни общество, ни закон таких женщин практически не защищают. Быть может, мисс Фуллер протестует именно против этого.
– Возможно, это верно в отношении дикарей из Файв-Пойнтс, – сказал преподобный Гризвольд, – но не относится к воспитанным людям. Мы почитаем наших женщин. Я буду лелеять ту, что согласиться стать моей женой. – Он поставил свой стакан. – Миссис Осгуд, буду откровенен: я никогда не стал бы обходиться с женщиной так, как обошелся с вами ваш муж.
Воцарилось потрясенное молчание. Потом мы с Элизой одновременно принялись протестовать. Преподобный Гризвольд поднял руку:
– Пожалуйста, не надо. Мы все знаем, что представляет собой мистер Осгуд. Он – развратный, бессовестный, отвратительный негодяй. Мой друг, издатель из Цинциннати, написал мне о нем нечто шокирующее. Вам известно, что ваш муж, не скрываясь, живет с богатой разведенной женщиной?
Элиза прикрыла рот рукой. Преподобный Гризвольд мрачно улыбнулся.
– Миссис Осгуд, пришло время сорвать бинты, чтобы рана могла зажить. Я хочу помочь вам. Пожалуйста, позвольте мне это сделать.
Где могут сейчас быть мои дочери? Только бы они этого не слышали! Или я пыталась защитить не их, а себя?
Преподобный Гризвольд опустился на одно колено, а потом потряс меня еще больше, взяв мою руку:
– Я рассматриваю возможность вступления в брак с милой и весьма влиятельной дамой старше меня летами, с которой познакомился в Чарльстоне. Если я приму решение на ней жениться, то смогу сделать ее счастливейшей женщиной в мире. Но достаточно одного вашего слова, миссис Осгуд, всего одного слова, и я незамедлительно откажусь от этих планов.
– Мои поздравления.
Он сел обратно на свое место, очевидно ожидая, что я еще скажу. Напольные часы зловеще тикали в своем углу.
– Как ее зовут? – спросила Элиза.
– Шарлотта Мейерс, – раздраженно ответил преподобный.
Дребезжание дверного звонка заставило нас замолчать. Вошла Кэтрин и объявила о мистере По. Преподобный Гризвольд вскочил на ноги.
– Зови его, – закрыл свою книгу мистер Бартлетт, не обращая внимания на гримасу, появившуюся на лице преподобного Гризвольда, и мое внезапное оживление.
Мистер По обошел всех, здороваясь. Ко мне он подошел в последнюю очередь и с легкой улыбкой поклонился.
– У меня хорошие новости, – сказал он. – В октябре меня пригласили выступить в Бостонском лектории.[68]
– Замечательно, – сказал мистер Бартлетт, пожимая ему руку, – пусть они тоже познают вкус вашего волшебства.
– Там весьма эрудированная, утонченная публика, – сказала Элиза. – Поздравляю вас.
Во всей внешности мистера По проступил какой-то мальчишеский восторг. Его обычно угрюмое лицо с темной, ставшей еще более длинной бородой озарилось столь редкой, открытой улыбкой.
– Мне всегда хотелось выступить перед этими напыщенными занудами. Тот, кто сможет понравиться бостонцам, сможет понравиться кому угодно.
– Так и есть, – сказал мистер Бартлетт.
– Полагаю, вы считаете мистера Нойеса пророком? – вдруг резко спросил преподобный Гризвольд.
– Пардон? – обернулся к нему мистер По.
– Мистер Нойес с его свободной любовью. Полагаю, вы его поддерживаете.
Элиза проткнула ткань иголкой:
– Мы беседовали о том, что брак нечестив, если супруги не любят друг друга. – Она откашлялась. – Среди прочего.
Все еще в хорошем настроении, мистер По уселся на стул у камина:
– С этим я согласен.
– Значит, согласны, – пробормотал преподобный Гризвольд.
– А вы находите любовь чем-то возмутительным? – спросил мистер По.
– Конечно, нет, – хмыкнул преподобный Гризвольд. – Но для брака важны и многие другие вещи. – Он снисходительно улыбнулся мистеру По. – Например, насколько муж способен обеспечить жену. Может ли он арендовать дом, позволить себе экипаж, лучших докторов на случай, если жена занеможет. Для женщин все это имеет большое значение.
Радостное выражение пропало с лица мистера По.
Вот злобная гадина!
– Так вы поддерживаете идею брака без любви, преподобный Гризвольд? – спросила я.
От того, как резко прозвучали мои слова, Элиза заморгала.
Тонкие ноздри преподобного Гризвольда раздулись.
– Вы делаете из меня какого-то людоеда! Да, любовь в браке важна, как глазурь в торте, но решающее значение имеют уважение и обязательства. Прошу прощения, но вы представляете себе, каким станет общество, если пары будут немедленно расставаться, утратив взаимную любовь?
– Боюсь, я согласен с преподобным Гризвольдом, – сказал мистер Бартлетт. – Половина пар разведется, дай им волю.
Элиза перестала вышивать.
– Ты развелся бы со мной, Расселл?
Он нахмурился над своей книгой:
– Не говори глупостей.
Расстроенное выражение лица Элизы заставило меня призадуматься. Я всегда считала их такой счастливой парой!
– По моему глубокому убеждению, – сказал мистер По, – брак освящает единение двух душ, а не приказ закона.
– Значит, по-вашему, все мы должны рыскать в поисках любовных связей? – воскликнул преподобный Гризвольд.
– А по-вашему, абсолютно немыслимо, – тихо сказал мистер По, – чтобы люди заботились друг о друге исключительно из любви и взаимной симпатии, а не по обязанности? – Он искал моего взгляда, и я смело посмотрела ему в глаза. Сердце мое воспарило от любви.
Преподобный Гризвольд перевел взгляд с него на меня и обратно, схватил со стола свой стакан и звучно допил его содержимое. Возвращая стакан на место, он улыбался вежливой, жестокой улыбкой.
– Возможно, у не освященной узами брака любви есть одно преимущество. Я как-то слышал, что испанцы верят, будто дети любви – дети, зачатые во грехе, – красивее, чем отпрыски законных союзов. Но, думаю, дело в том, что у испанской аристократии приняты браки между близкими родственниками. У двоюродных брата и сестры, конечно, может родиться весьма странное с виду потомство. – Он выдвинул вперед нижнюю челюсть и проговорил, пришепетывая: – Вот откуда этот ужасный подбородок Габсбургов. – Довольный тем, что ему, как он думал, удалось уязвить мистера По, он повернулся ко мне: – Вы, должно быть, думаете, что я не большой любитель женщин, миссис Осгуд.
– Уверяю вас, ничего подобного.
– О, но это не так! – воскликнул преподобный Гризвольд. – Я считаю, что женщины превосходят мужчин. Мы нуждаемся в том, чтобы они помогали нам контролировать наши базовые желания.
– А что, если женщина не хочет их контролировать? – спросила я.
Он мгновение смотрел на меня, а потом рассмеялся.
– Что, если у женщины есть свои собственные желания?
Он поморщился.
– Почему женщины всегда должны отрицать свои желания? И почему мужчины должны это делать? Это же совершенно противоестественно!
Мои слова повисли во внезапно наступившей тишине. Наконец Элиза мягко проговорила:
– Чтобы не уничтожить всю нашу цивилизацию. Чтобы продолжать существовать и ладить между собой, нам нужны правила.
Мистер Бартлетт прочистил горло:
– Кстати, раз уж зашел разговор. Мистер По, я должен поговорить с вами о правилах, принятых в речи южан. Я как раз работаю над посвященным этой теме параграфом моего словаря.
Общий разговор прервался. Теперь мистер По и мистер Бартлетт беседовали об одном, а я, Элиза и угрюмый преподобный Гризвольд – о другом. Слушая громкие разглагольствования преподобного о новых часах, установленных в реконструированной Церкви Троицы,[69] я ощущала на себе взгляд мистера По.
– Это самые большие часы в мире, – говорил Элизе преподобный Гризвольд. Видимо, чтобы наказать меня, он многозначительно старался держаться ко мне спиной, хоть мы оба и сидели на диване. – Они будут как перо в шляпе церкви, а она – уже самое высокое здание Нью-Йорка. На прошлой неделе я обедал у «Дельмонико» с тамошним викарием, и он сказал, что им пришлось тяжело, когда на циферблат устанавливали минутную стрелку. Кажется, она просто невероятно огромная, в человеческий рост.
