Тургрим Эгген - Декоратор. Книга вещности.
Катрине вспыхивает румянцем.
— Ой, ну только не говори, что ты старше Сигбьёрна. Ты выглядишь моложе.
— Так меня героин молодит, — откликается XT и прыскает хохотом, типа пошутил, так что Катрине приходится принять это за остроту, хотя и странную, и ответить осторожным смешком.
XT тянется за стаканом, и я вижу у него на левой руке грубую, расплывшуюся тюремную наколку. Хотя сама кожа на вид здоровая и чуть смугловатая, как после солярия. Не думаю, чтобы Катрине сумела распознать татуировку.
— Ты женат? — спрашивает она. У него на пальце несколько золотых колец.
— Нет, как-то времени всё не хватает.
Глаза бегают нервно. Ему не по себе. Отличненько.
— А вы как? Племянничек, часом, не на подходе?
В его голосе и взгляде есть что-то дразнящее, нескрываемый горячий интерес, тоже мне, будущий добровольный нянь, дядюшка, готовый засыпать малюток маковыми сластями, обучать их всяким гадостям, напихивать перед таможней им в подгузники героин...
Катрине опять пунцовеет. Странно он на неё действует. Может, XT ей понравился? Показался интересным мужчиной? Знала бы она...
— Нееет... Мы оба по уши в работе. Это не горит.
— Что у Сигги завелась женщина—уже шок, — заявляет мой брат. — Он был такой домосед, ни друзей у него не было, ни в футбол не играл...
...ни в истории не попадал, ни клей не нюхал, ни денег у мамы не таскал...
— Ты сказал Сигги? — переспрашивает Катрине со смешком.
Проклятое имечко!
— Он — Сигги, а я — Хелла. Теперь в основном XT. К вам в нужник можно?
Я не уверен, что слово «нужник» Катрине известно. Хотя нет, знает. Она поднимается и показывает дорогу.
— Ни черта себе! Прямо как в отеле, — доносится до меня бормотание XT, пока он запирает за со бой дверь.
— Ты тоже так говорил? — вернувшись, спрашивает Катрине.
— Не в такой степени, — говорю я. —Тебе это не нравится?
— Нет... просто мне никогда не встречался... ему диалект идёт. А тебе нет.
— Да уж.
— Слушай, а почему ты смотришь на него волком? По-моему, он хороший.
Святая простота. Надо бы рассказать ей, как он тогда заблевал весь ковёр, забыл грязный шприц и сбежал с видеомагнитофоном, но пока маскарад удаётся выше всяких похвал.
— Человек как человек. Ну знаешь, как это бывает между братьями, не всегда ж легко.
— По-моему, он классный, — говорит не обременённая братьями Катрине. — И ничуть не похож на компьютерщика.
И ничуть не похож на компьютерщика.
— Может, всё-таки заняться обедом? Вдруг он передумает.
— Ради бога, подожди.
— Извиняйте! — доносится вдруг со стороны прихожей.
Катрине вскакивает на ноги:
—Да?
— Я это... нельзя ли мне... нет ли у вас ведёрка?
Ведёрка!
Катрине смотрит на меня круглыми глазами. Я смиренно развожу руками. Моему брату нужно ведро. Для каких целей, мы, если повезёт, не узнаем. По его просьбе мы дадим ему ведро, и всё.
Со словами «ничего себе» Катрин идёт в чулан и возвращается оттуда с жёлтым ведром, которым не пользуется никто, кроме уборщицы Аниты из Познани. При виде ведра я сразу представляю себе её лицо, краснощёкое, пухлое, с униженным выражением. И то, как отсчитываю ей деньги, всегда наличными, восемьдесят крон в час помноженные на три, и как округляю их всегда до двухсот пятидесяти. Год назад полицейское управление Осло провело рейд против польских рабочих-нелегалов, и кто-то показал мне газету с фотографией: шеф столичной полиции позирует за столом, заваленным слепками с ключей. Я помню в каком ужасе я разглядывал слепки, проверяя, нет ли среди них ключа и от моей квартиры. Такие страхи XT неведомы.
Я сижу и вожу пальцами по бортику стола от Ногучи, пока XT и Катрине занимаются чем они там заняты с ведром. Когда на стеклянной столешнице что-нибудь стоит — сейчас это стакан и бутылка воды, — стол кажется ещё красивее. Созданный в 1944 году, он представляет собой один из первых образцов биоморфной мебели: пара одинаковых «козел» из заморённой под эбеновое дерево берёзы, поставленных друг на друга развёрнутой буквой «z», удерживают конструкцию воедино, хотя на самом деле стол придавливает к месту тяжесть стеклянной плиты. В этом предмете есть мягкая пластичность в духе Генри Мура. (Многие возразят, что скульптуры англичанина напоминают им кучи испражнений, как будто окончательную форму вещи придало заднепроходное отверстие. Тот же мой брат вам такое скажет.)
Возня. Шёпот. Потом громко: «Ну и кашеварка, забодай меня лягушка!» Я улыбаюсь. Пока меня не посещает мысль, а чего, собственно, проект с ведром передислоцировался в кухню.
Возвращается Катрине. Садится.
— Ему нужны две вилки, — говорит она.
— Зачем?
— Сигбьёрн, это твой брат. Ему нужно две вилки. Одно ведро и две вилки.
Я ничего не понимаю. И не скрываю этого.
— Давай подождём и посмотрим?
Мы ждём. Мы дослушиваем до конца пластинку, допиваем бутылку воды, я посылаю Катрине на кухню варить кофе, она возвращается через некоторое время с тремя чашками эспрессо, a XT всё ещё в туалете.
— Что-то он там затих? — говорю я, чувствуя приближение неприятностей. Зато никто не будет обзывать меня Сигги.
— Некоторым требуется больше времени, — успокаивает Катрине.
— Некоторым требуется ведро, две вилки и больше времени, — уточняю я.
Она фыркает.
Я начинаю тревожиться, не передознулся ли он. Ведро — чтобы тошниться, а вот вилки? Со всеми техническими подробностями употребления инъекционных наркотиков я не знаком.
— Может, тебе пойти спросить, всё ли в порядке? — предлагает Катрине ещё погодя.
Я иду.
— Сейчас, сейчас, ещё чуточку, живот жуть как прихватило, — рапортует XT из-за двери. — Поужинал, называется, в индонезийском ресторане, понимаешь.
По голосу не похоже, чтобы XT в беспамятстве от передозировки валялся на полу. В голосе звенит целеустремлённость, и нетерпение. Я не сомневаюсь в его словах, потому что из-под двери страшно несёт экскрементами. Неужели трудно спустить за собой?
— Я тебя не тороплю, — заверяю я и возвращаюсь в гостиную к Катрине.
— Твой братец большой затейник, — говорит Катрине. — Для чего ему вилки?
— Он ужинал в индонезийском ресторане.
Исчерпывающее объяснение.
— Хорошо бы он сейчас ушёл, — постулирует Катрине.
Я не знаю, что сказать. Встреча с братом шла неожиданно безмятежно до того самого момента, как он заперся в ванной с ведром и двумя вилками. Время его визита перевалило на тридцать шестую минуту.
Я возвращаюсь в прихожую. Вонь стала гуще.
— XT! — кричу я. — Можно мне к тебе?
— Зачем ещё? — отвечает он раздражённо.
— Мы тревожимся, всё ли в порядке?
— Лады, заходи, только один.
Он отпирает. Я делаю шаг в ванную, здесь смердит неописуемо. Неужто я так просчитался с вентиляцией? XT в штанах, белая рубашка не заправлена, узел галстука задран на пару сантиметров, вижу я теперь, а пиджак висит на толчке, которым, кажется, не пользовались. Я вижу жёлтое ведро, полное не сказать чего. В зеркале его взгляд, неистовый и сумасшедший, а сам он ковыряется в рукомойнике. В него вывалено дерьмо. И XT аккуратненько разбирает его вилками, отделяя какашки одну от другой. Кажется, что он затеял игру в куличики.
Таких наклонностей за своим братом, сколь он мне ни отвратен, я не знал. Хотя зрелище прямо-таки завораживает. Плюс запах хлева и свинарника.
— Не могу понять, чем ты занимаешься, — говорю я, — но делать этого в моём доме не следует.
— Уже кончаю, — отвечает XT, продолжая лепить куличики из говна в моей, сделанной по моему же чертежу мойке из серого гранита с коралловыми прожилками. По ходу своих трудов он разгребает какой-то белый не то свёрток, не то пакетик, без малейшего отвращения берёт его левой рукой и тщательно промывает под струёй, а смыв все следы экскрементов, торжествующе прячет пакет в карман рубашки. В рукомойнике продолжает плавать куча кала.
— Последний говённый пакет, и всё, — заявляет XT, спускает штаны и усаживается на ведро.
Наконец до меня доходит.
Хотя это напрасные мыслительные усилия, он объясняет сам:
— Чистейший кокаин из Колумбии. Я проглотил четыре двойных гондона. Теперь доволен?
Вполне. Я выхожу, и за моей спиной щёлкает задвижка. Я улыбаюсь.
Катрине ждёт в столовой, она желает знать, чем так несёт из ванной. По её словам, уже весь дом провонял. Она больше не благоволит XT и просит побыстрее выставить его из дома.
— Он заканчивает и сразу уйдёт, — сообщаю я и чувствую, что жизнь даёт трещину. В недрах моей души, как в недрах земли, что-то происходит, пласты приходят в движение, они наползают друг на друга, вызывая разрушения. Я чувствую, что меня обуревает хаос, но, удивительное дело, я рад ему, это мой хаос, он разнесёт моё рутинное существование, но он зрим и осязаем, в отличие от блёклой и неуловимой действительности.
