Джон ван де Рюит - Малёк
20.00. В сегодняшней репетиции участвуем только Ллойд Кресвелл и я. (Он зовет меня Оли, а я его — Плутом.) Работали над сольными партиями, а лысый Коджак снова размахивал дирижерской палочкой, грозя нас покалечить. Викинг лишь наблюдал, время от времени делал замечания или просил нас что-нибудь изменить. Мисс Робертс играла на пианино, никак не реагируя на вопли бесноватого Коджака, разве что чихнула пару раз и высморкалась в платок.
В середине репетиции вошел Криспо. Он выглядел совсем дряхлым и больным и держался за Глорию. Та усадила его в кресло у пианино. Он склонил голову набок и приставил руку к уху, чтобы лучше нас слышать. Я спел пару сольных партий и не мог не заметить, что старый одуван слегка покачивается в такт музыке и улыбается, а по его лицу текут слезы. Когда я допел, он с трудом поднялся на ноги, помахал мне и показал победоносный знак, после чего Глория вывела его из комнаты. Мне хотелось побежать за ним и проверить, все ли с ним в порядке, но Викинг приказал нам снова спеть «Теперь это твой дом».
Обратно шли вместе с Плутом, восторженно обсуждая пьесу и то, что нам достались главные роли. Наконец Плут попрощался со мной и пошел по тропинке, идущей к его корпусу — вдоль входа в часовню и через автостоянку. Я же решил немного потянуть время перед возвращением в спальню, надеясь, что к моему приходу Безумная восьмерка уже уснет, и пошел по той же тропинке, но вместо того, чтобы продолжить путь к автостоянке, зашел в часовню.
На алтаре горели три свечи, и в помещении было тепло и уютно — в отличие от того вечера в прошлой четверти, когда мы устроили ночное купание. Я сел в заднем ряду и стал внимательно прислушиваться к подозрительным звукам (возможно, потусторонним). Но, не считая грохота старого товарняка до Йоханнесбурга, проходящего ровно в 23.00, все было тихо. Я думал о пьесе, о Русалке, о том, как выиграл грант, и о поездке на фестиваль. О том, что мне исполнилось четырнадцать, и о старом мистере Криспо, который улыбался и плакал… А потом я сделал странную вещь. Я сказал «спасибо», и это получилось как-то само собой. Мой голос разнесся по пустой часовне, прозвучав на удивление громко и полнозвучно — он был совсем не похож на голос Малька. Может, это знак Божий и мои дни в качестве Малька сочтены?
К сожалению, потом я вспомнил о Макартуре, и, точно густой туман, меня окутал страх. Я готов был поклясться, что слышал тихий голос, бормочущий что-то в агонии. То и дело оборачиваясь на массивные дубовые двери, я все ждал, когда же они скрипнут и откроются. (Потом я понял, что призраку вовсе необязательно открывать двери — он может просто пройти сквозь них.) Наконец я до такой степени взвинтил сам себя, что пулей вылетел из дома Божьего, пробежал по бетонной галерее, очутился в корпусе, взбежал по лестнице, промчался через спальню второкурсников и наконец на цыпочках вошел в нашу спальню. Там стояла полная тишина. Я слышал ритмичное дыхание спящих. Желтый свет полной луны падал на мою кровать через окно. Под пристальным взглядом Роджера я снял ботинки и носки, расстегнул пуговицы на рубашке и стянул штаны и трусы. Я потянулся за пижамой под подушку… и вдруг спальня будто взорвалась! Мальчишки были повсюду. Ко мне протянулись руки, ощупывая меня, хватая меня. В дикой панике я бросился в сторону, но вскоре сильные тела, со всех сторон окружившие меня, подавили мое сопротивление. Меня подняли и понесли через другие спальни вниз по лестнице.
Когда мне в глаза ударил резкий свет туалетных ламп, я забарахтался с новой силой. При мысли, что сейчас меня окунут головой в унитаз, в горлу подступила тошнота. (Гоблин потом признался, что то был самый ужасный момент в его жизни.) В душевой было светло, и я увидел, что толпа собралась немаленькая. Там было от пятнадцати до двадцати ребят, включая Щуку, Берта, Джулиана и даже Верна и Геккона.
Но меня не потащили к унитазу. Вместо этого меня бросили на холодный бетонный пол, и лишь тогда я понял, что лежу совершено голым на свету и на меня смотрят несколько десятков зорких и безумных глаз. Ладони инстинктивно потянулись вниз, но чьи-то сильные руки пришпилили их к полу. Надо мной возник Рэмбо, в руках которого была черная щетка для ботинок, и вдруг он начал чистить мои яйца! К нему присоединился кто-то еще и принялся растирать мой хоботок. Я кричал и кричал. Мне зажали рот, но я все равно мычал. Потом появился Щука с щеткой для чистки унитазов, я услышал противный смех и почувствовал новую боль. Я закрыл глаза — видеть это было невыносимо.
Лежа на холодном полу и глядя на прямоугольные флуоресцентные лампы, я вдруг понял, что меня никто больше не держит. Часы в душевой показывали 11.31, 20 апреля 1990 года. Четырнадцать лет назад, почти в эту самую минуту, я родился на свет. Тогда моей маме пришлось терпеть эту боль, ужасный яркий свет, тогда ее держали крепкие руки… Кое-как я встал. В ванной никого не было. Я посмотрел вниз, на свое распухшее хозяйство. Открыл кран и попытался смыть черный крем для обуви, но ничего не вышло. Даже мыло не помогло. В конце концов пришлось воспользоваться чистым концом щетки для туалета, чтобы отскрести грязь. Так я и стоял в костюме новорожденного и скреб свои яйца в последние минуты моего дня рождения.
В последнюю минуту до полуночи я прокрался в спальню. Как и прежде, все спали, кроме Роджера, который смотрел на меня с презрительной жалостью.
По крайней мере, теперь все позади.
21 апреля, пятница
Проснулся с воспаленным красным членом. В некоторых местах содралась кожа (может, это ускорит рост?). В душ не пошел — мысль о том, что Джулиан с Бертом станут разглядывать мои боевые раны, была не слишком приятной. Завтрак, как всегда, прошел в радушной обстановке — Рэмбо в мельчайших подробностях поведал мне, как они планировали вчерашнее нападение. Думаю, он хотел сделать как лучше, но моему уязвленному самолюбию это не помогло.
22.00. Жиртрест зажег свечи. Совершив обычный ритуал, он перешел к делу. Для начала он перечислил все факты, известные о Макартуре, а затем назвал вопросы, которые до сих пор остались без ответов.
Что мы знаем:Мак умер в 1944 году.
Его нашли свисающим с потолка часовни.
Он был разведен, а его единственный сын был на войне.
Он был учителем английского.
Его смерть в школе замяли.
Призрак Мака до сих пор с нами.
Что мы не знаем
Было ли это самоубийство?
Почему дело замяли?
Почему Криспо засомневался?
Почему призрак Мака до сих пор в школе?
