Канта Ибрагимов - Дом проблем
— В ваш «Образцовый дом проблем»?
— Ну почему сразу «дом проблем»?
— Да твоя мать говорит — устала эту «проблему» каждый день стирать, словно это что меняет, — дед горько усмехнулся. — Я домой, в горы, родные горы, поеду.
— А как же свобода, независимость?
— Ты знаешь, — еще более погрустнел дед, — свобода и независимость нужны, не то снова будут нас репрессировать, депортировать, убивать. Но здесь что-то не то — дерьмом попахивает. И еще одно, внучок, скажу: я многих этих стариков знаю — стукачи, и они нас на добрый путь не выведут.
— Ну, не все, наверное, так грустно, — попытался успокоить деда Ваха. — Просто ты устал, а наш чуланчик — не «Образцовый дом», переночуешь и завтра утром в Макажой.
— Нет, не хочу на старости вновь под крышей казенного дома спать. Поеду. Сам знаешь, один погожий день всю зиму в горах кормит. Дел и забот хватает.
Ваха пошел на автостанцию деда провожать, обещал на выходные обязательно приехать. На обратном пути он не хотел более видеть этот митинг, и без политики он не любит любые массовые мероприятия, пожалуй, кроме футбола, куда он сегодня решил наконец-то пойти. А тут, как назло, перед ним вырос милиционер — сосед Асад Якубов, и словно меж ними никогда драк и вражды не было:
— Ваха, я всюду ищу тебя. Приказано тебе срочно интервью взять у первого секретаря обкома КПСС.
— Кто приказал? — и без этого Мастаев недружелюбно с Якубовым, а тут с футболом вновь пролет.
— Как кто? — странно услужлив милиционер. — Наш сосед Кныш.
— А ты какое имеешь отношение к Кнышу?
— Ну, я ведь на службе, — Якубов, словно видит впервые, с ног до головы стал оглядывать Мастаева, а последний вспомнил историю с кроссовками — кровь в голову; да он себя сдержал, понимает, что волей-неволей тоже на службе и уже какая-то карточка в кармане, при виде которой его без всяких проволочек впустили в святая святых — обком КПСС.
Мастаев ожидал, что раз покушаются на эту власть, она должна как-то защищаться, бороться. Ан нет, вокруг обкома безлюдно — митинг подалее, а в самом обкоме совсем тихо, ковры приглушают шаг. Строгий на вид пожилой русский, дежурный, по осанке и голосу явно военный, провел Ваху на второй этаж.
Почему-то Ваха никогда даже не мечтал в это всесильное здание войти, вроде даже не замечал. А теперь, попав сюда, решив, что он и вправду журналист и все должен заметить, смотрел по сторонам — сдержанно, строго, добротно, но при этом все старо, местами истерто, даже ветхостью отдает.
— О, так это мой «однокашник»! — руководитель республики, крепкий, румяный мужчина зрелых лет, и Мастаев, сравнивая, понимает, что это не прямолинейный солдафон Кныш, а закаленный в интригах и подковерных баталиях, выдержавший все, скрытный, умный и непростой человек, который ему сейчас мило улыбается, а в сощуренных глазах — анализ и прагматизм. И у такого человека, явного лидера, Мастаев впервые в жизни должен взять интервью, и, не зная с чего начать, он начал с главного — ситуации в республике.
— Ситуация хорошая, я бы сказал стабильная, — медленно и уверенно говорит первый секретарь, он долго перечисляет успехи во всех отраслях и под конец, — у нас в этом году будет невиданный урожай сахарной свеклы.
— А что вы скажете насчет митинга?
Перед руководителем партии и республики лежала стопка бумаг, он порылся в них и стал читать:
— Товарищи! Давно не было в партии, в обществе дискуссии столь широкой, страстной и плодотворной, с живой мыслью, большим количеством предложений, острым подчас столкновением мнений. В центре ее есть, по существу, главные вопросы перестройки, демократизации общественной и внутрипартийной жизни. Все предложения должны быть рождены коллективной мыслью партии и всего народа. Наши цели — больше демократии, больше социализма, лучшая жизнь трудящегося человека, величие и благо республики и страны…[99]
— Так ведь это речь Генерального секретаря на последней партконференции, — не сдержавшись, перебил главу Мастаев.
— Хм, правильно. А разве лучше генсека скажешь?.. А впрочем, что нам время терять, в приемной секретарь вам передаст готовое интервью.
— А если мне что-то захочется изменить? — это просто вырвалось у Мастаева, и тут он увидел истинное лицо — сколько в нем было высокомерия, презрения, и такой же барский тон, что он не раз слышал от своих соседей по «Образцовому дому». — Иди, твое интервью уже пошло в набор в нашей типографии «Правда».
С Мастаевым даже не попрощались, зато и он показал свой нрав: папку с готовым интервью не взял. И когда шел по пустому, мрачному коридору, на каждом углу стоял милиционер, он понял, что здесь еще хуже, чем в Доме политпросвещения, этой «пещере» грозит обвал, и не природный, а искусственный, и он хочет это проклятое людьми место быстро покинуть, ему кажется, что то же самое чувство уже испытывают все обитатели этого важного здания — время компартии кануло?..
* * *Как положено в СССР, перед обкомом коммунистической партии — площадь Ленина, на ней величавый памятник вождю. И здесь благодушие, аромат, розы на клумбах цветут. Осеннее солнце еще высоко, тепло, ласточки стайками носятся, кричат, готовятся к отлету. А Ваха даже доволен, что интервью готово — он успеет еще в футбол сыграть. С этой приятной мыслью он торопливо пересекал площадь, как перед ним возник милиционер.
— Что-то скоро тебя из обкома выставили — пулей летишь, — видимо, Асад Якубов за ним бежал, запыхался. — Теперь велено на митинге постоять, а как стемнеет, взять интервью у генерала оппозиции.
— А зачем на митинг идти? — разозлился Мастаев.
— Ну, корреспондент «Рейтер», главный редактор газеты «Свобода», — наверное, должен в гуще событий быть, — здраво рассуждает Якубов. — Да и массовость надо обеспечить.
К вечеру на митинге людей значительно поубавилось. Какой-то старик, видно по всему, явно себя в жизни не утруждавший, несет какую-то белиберду, ссылаясь на свое почти что божественное предназначение. От этой болтовни Якубов стал слегка позевывать, а после и во всю ширь рот разинул.
— Ты сейчас этого проповедника проглотишь, нас осиротишь, — посмеялся Мастаев.
Милиционер выправил осанку, осмотрел форму и, чуть придя в себя, по-свойски толкнул Мастаева:
— А ты слышал последнюю хохму? — и он не по имени Руслан, а так продолжил: — Брат-то Марии Дибировой, говорят, на этой русской из Москвы, как ее, Деревяко, женится. Хе-хе, точно так и отец его поступил, ведь эта баба вроде влиятельная, чуть ли не депутат России.
Мастаев молчал и теперь вынужден был сделать вид, что слушает оратора, а Асад продолжал:
