Бернар Вербер - Рай на заказ
Они добрались до лаборатории и теперь находились в безопасности.
Посмотрев друг на друга, они тяжело вздохнули. Да, им удалось спастись, но что стало с другими людьми, с их близкими?
По всей лаборатории мигали сигнальные лампы, сирена не умолкала:
«Тревога четвертой степени, тревога четвертой степени!»
Полковник бросился к пульту внутренней связи, установленному в лаборатории. На большинстве телеэкранов появились лишь помехи. На мониторах, передающих изображение с поверхности, были четко видны вспышки огня и клубы дыма.
Жерар Пантель схватил телефонную трубку и набрал несколько номеров, но нигде не получил ответа.
Сквозь вой сирены доносились обрывки объявлений, которые механический голос передавал по громкой связи: «Автоматическое включение ворот выполнено. Все входы блокированы. Произведен запуск автономной системы вентиляции. Система фильтрации воды приведена в действие. Тревога четвертой степени».
Полковник попытался воспользоваться резервными линиями связи. Безуспешно. Наконец он сдался и рухнул в кресло:
— Мы в безопасности, однако полностью отрезаны от внешнего мира.
Мадлен помедлила. Потом тихо сказала:
— Поцелуй меня.
Сначала Жерару показалось, что он ослышался. Но Мадлен снова заговорила:
— Может быть, мы последние мужчина и женщина, которые будут заниматься любовью. Я хочу, чтобы мы в последний раз совершили то, что будет казаться нелепостью нашим потомкам: половой акт между мужчиной и живородящей женщиной.
Жерар прижал ее к себе и поцеловал со всем пылом отчаявшегося человека.
«Будущее Земли зависит от того, что я сделаю в ближайшие секунды».
Только теперь Мадлен по-настоящему поняла смысл этой фразы.
Справа, в застекленной комнате, раздался еле слышный шум, исходивший от яйца с этикеткой «Ева-103». Верхушка яйца, освещенного красными лучами, завибрировала. Скорлупа, пробитая изнутри, раскололась. Один кусок упал на пол. За ним другой. Обнажилась прозрачная, эластичная оболочка.
Крошечные пальчики уперлись в упругую преграду, и та растянулась. Через некоторое время показалась маленькая ладонь, надорвавшая оболочку, сквозь которую стала сочиться маслянистая жидкость. Крепко сжатый кулачок ударил снаружи по скорлупе, расширяя отверстие. Вот уже рука до плеча высунулась за пределы яйца, второй кулачок принялся очищать проход, и вторая рука показалась целиком…
«Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины станут легендой».
8. Цена славы
(Будущее возможное)
Друг!
Ты давно хотел знать, как у меня обстоят дела, и потому я пользуюсь представившейся оказией, чтобы передать тебе эту весточку.
Я вспоминаю те счастливые дни, когда мы были вместе, в деревне. Как беспечно мы, едва выйдя из детского возраста, бегали по полям среди высоких трав! В моей памяти эти дни навсегда останутся временем, когда жизнь казалась целостной, легкой, несерьезной и была наполнена ликованием.
Мы оба лелеяли надежды на блестящую карьеру, нам, таким, какими мы тогда были, не давал покоя страх перед тусклым, лишенным страсти существованием.
Мы говорили себе: «Мы родились ради какой-то цели, каждый из нас должен украсить эпоху своим талантом». Это были мысли, которые рождаются на заре жизни, слова, в которые облекаются туманные надежды.
Когда они пришли, то долго колебались, кого выбрать — тебя или меня.
Помнишь, они указывали на нас пальцем и никак не могли решить, на ком же остановиться. В конце концов взяли меня. Но выбор вполне мог пасть и на тебя.
От чего только порой зависит судьба… Знаю, когда я уехал, ты и все остальные беспокоились обо мне. Вы наверняка задавались вопросом, готов ли я, обладаю ли достаточным хладнокровием, необходимым для управления собственной карьерой.
Некоторые из вас, должно быть, даже воображали, что мне угрожает опасность.
Однако это было не так. Меня представили очень элегантному мужчине в черном смокинге, украшенном атласными лентами, в белой рубашке с кружевным воротничком и галстуком-бабочкой. Его маленькая клиновидная бородка выглядела довольно странно. У него были необычайно чистые руки, а на мизинце красовался перстень с печаткой в виде поднявшегося на дыбы единорога. Полагаю, это был импресарио, но не тот, кто занимается актерской мелюзгой, нет — это был импресарио звезд. Он взглянул на меня, покачал головой и, улыбнувшись, забрал к себе домой.
Там он ни с того ни с сего запер меня в мрачном погребе, где пахло деревом и пылью.
В первые дни человек в смокинге приходил поговорить со мной через прутья решетки. Из его слов я понял немногое, но получалось, что он велел мне не сходить с ума, поскольку все будет в порядке и он верит в меня.
Сегодня я могу признаться тебе, что тогда меня одолевали дурные предчувствия. Мое будущее, оказавшись в незнакомых руках, представлялось мне весьма неопределенным.
Как-то вечером мужчина перевел меня в еще более тесное обиталище. И оставил там, как будто желая, чтобы я привыкал жить во все более мрачных и неудобных местах. Иногда он бил меня, чтобы я научился вести себя спокойнее. Он наносил мне удары по голове и спине. С помощью какой-то палки он пропускал через меня электрический ток до тех пор, пока я не понял, что он ждет от меня абсолютной покорности. Он хотел, чтобы я не двигался и не производил ни малейшего шума. Только тогда я получал немного пищи. И могу сказать тебе, что я хотел есть. Мне кажется, я навсегда сохраню память о первом знакомстве с этой невероятной едой, о том странном ощущении, которое испытывали мои зубы…
И вот наступил день, когда мужчина, судя по всему, решил, что я готов. Все происходило очень быстро. Он запер меня в настолько узком месте, что я вынужден был просто скорчиться. Головой я упирался в потолок, который как будто давил на меня всей своей массой.
Там были не решетки, а вогнутые стены, непрозрачные и мягкие на ощупь. Я не видел ничего из того, что происходило снаружи. Сначала меня долго трясло, а потом показалось, что неведомая сила поднимает, куда-то переносит и ставит в мою темницу.
Запах ошеломил меня. Он наводил на мысль о выдохшихся сладковатых духах. Стены словно пропитались им. Поверь мне, этот запах я никогда не забуду.
И вот моя круглая, лишенная окон тюрьма замерла. Ни малейшего движения. Я ждал. Снаружи что-то происходило. Вдруг стало жарко. Затем до меня донеслось многоголосое эхо, множество отзвуков раздавалось одновременно, как будто рядом гудела целая толпа. Я не знаю, какое чувство брало во мне верх: любопытство или паника. Я спрашивал себя, что же там происходит, и в то же время боялся это узнать.
