Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо
— Но мы с тобой видимся каждый день и говорим по нескольку раз в день!
— Тебе так кажется.
— Это чистая правда!
— Я не хотела докучать тебе.
— Но тебе это прекрасно удалось! Я узнаю об этом слишком поздно и сталкиваюсь с финансовой катастрофой. Ты меня беспокоишь…
Последние слова восхитили Клодину. Ей ужасно нравилось, когда сын был озабочен ее делами, — это был способ захватить его: она знала, что, когда он уйдет домой, она по-прежнему будет занимать его мысли.
— Мама, я боюсь, как бы ты не наделала новых глупостей.
Клодина не стала возражать, хотя скорчила рожицу, изображая провинившегося ребенка.
— Уж и не знаю, как мне с тобой быть, — пробормотал Людовик скорее себе, чем ей.
Клодина просияла:
— Ты можешь потребовать, чтобы надо мной учредили опеку!
Людовик изумленно воззрился на мать: она сама требует решения, которое он боялся предложить из страха разозлить ее или обидеть! И радуется!
— Да, — продолжала Клодина, — я ничего не смогу предпринять без твоей подписи. Может, это идеально для нас?
— Но…
— Что?
— Мама, тебе всего пятьдесят восемь лет… Обычно подобным образом поступают только…
— Такие меры принимаются и в том случае, когда они полезны, а ты вроде бы мне сказал, что я и ты, что мы в них нуждаемся.
Людовик с серьезным видом кивнул. Он был поражен. Он разложил бумаги по заранее приготовленным папкам, выпил еще чашку чая, поговорил о пустяках и покинул материнский дом.
Он решил пройтись пешком, чтобы обдумать происшедшее. Он всегда так ненавидел покойного отца, обвинял его в злоупотреблении властью, в том, что он обращался с женой как с малым ребенком; теперь Людовик взглянул на прошлое под иным углом: отец не был единственным виновником, Клодина и сама склоняла его к деспотизму. Она требовала, чтобы к ней применили силу, не желала брать на себя ответственность и стремилась оставаться ребенком.
Людовик пересек сквер, в котором молодые арабы играли в футбол.
Его смущала не столько инфантильность матери, сколько необходимость оправдать отца, который при жизни и после смерти числился «негодяем»; эта новость разрушала привычную семейную легенду. До сей минуты отец, грубая скотина и чудовище, поколачивавший жену и детей, не имел ни малейших оправданий; даже его кончина не смягчила сурового приговора. И теперь Людовик обнаружил в Клодине склонность провоцировать агрессию: она намеренно совершала оплошности, чтобы он изменил свое отношение к ней; она испытывала его на прочность, подталкивая к тому, чтобы он руководил ею. Да, она побуждала ближних к тирании в отношении себя.
Людовик усомнился: а если не мать виновата, а он сам реагирует на нее агрессивно? Может, он унаследовал отцовский темперамент? Может, он, в силу генетической неизбежности, воспроизводил поведение того, кого всегда ненавидел?
Он остановился на площади Жоржа Брюгмана, зашел в американский ресторан, оформленный, как старый «кадиллак», сел на небесно-голубую скамейку и заказал гамбургер с сыром чеддер и картошку фри. Кока-кола помогла ему изменить направление мыслей: он признавал, что нет на свете ничего более зловредного, но это похожее на нефть пойло с молекулярным привкусом было истинным блаженством! В детстве, убегая из дома, он тайно приобщился к американскому фастфуду и уплетал гамбургеры и чизбургеры, подражая взрослым; сейчас он набивал себе брюхо и окунался в детство.
Немного придя в себя, он остановился на площади Ареццо. Попугаи верещали, гадили и перепархивали с ветки на ветку, будто ничего никогда не случалось в этом городе. Видимо, они были совершенно равнодушны к людским страстям… Людо смотрел на них со смешанным чувством ненависти и досады: считая их безмозглыми тварями, он завидовал их неистребимой жизненной силе и спрашивал себя, почему жизнь строила им так мало козней, а ему так много.
Вернувшись к себе, он внес последний штрих в две статьи для своего культурологического журнала и затем с чувством выполненного долга открыл персональный компьютер.
На сайте знакомств, где он зарегистрировался, Людо обнаружил четыре отклика на свое любовное воззвание. Какое разочарование! Когда он подписался, ему сулили полсотни ответов; либо продавцы обманули его, либо его объявление оказалось непривлекательным. Четыре женщины за неделю?
Первая отозвалась оскорбительно: «Нужно быть круглым идиотом, чтобы написать такой текст. На необитаемом острове я предпочла бы компанию черепах обществу кретина. С такими тухлыми мозгами остается только мастурбировать».
Вторая взывала к организаторам сайта: «Дорогой модератор, если вы будете публиковать подобную чепуху, люди расторгнут договор с вами и потребуют возвращения денег».
Третья мыслила в ином направлении: «Хочешь толстую развратницу? Обратись к Виржини».
Четвертая откликнулась так: «Очень заинтересовало твое объявление. Есть все необходимые недостатки: некоммуникабельна, страдаю бессонницей, курю, не очень сексуальна, склонна к меланхолии, случаются истерики. Есть и другие: готовлю не так уж плохо, поступаю нелогично, ничего не смыслю в музыке, хотя и обожаю ее. А посему, прежде чем отправить кассету (что было бы актом преждевременного бесстыдства), хочу побольше о тебе узнать. Что ты ел сегодня на ужин? Что из музыки слушал? Какой твой знак зодиака? Если Скорпион или Близнецы, не трудись отвечать».
Людо улыбнулся тону письма. Наконец кто-то, понимающий его… Людовик увидел имя: Фьордилиджи. Еще один милый штрих: она выбрала псевдонимом моцартовского персонажа, героиню оперы «Cosi fan tutte».
Людовик загорелся: он обязательно с ней спишется. Сейчас ответить или подождать до завтра?
Он прошелся по квартире и вернулся за стол. Несомненно, не стоит испытывать терпение женщины. Его быстрые пальцы забегали по клавиатуре:
Здравствуй, Фьордилиджи. Если верить твоему портрету, ты идеальная женщина. Может, ты приукрашаешь себя, выдумывая несуществующие недостатки? Не лжешь ли, чтобы заманить меня? Неужели ты и впрямь такое стихийное бедствие? Боюсь при встрече обнаружить в тебе неоговоренные достоинства. Подпись: Альфонсо. P. S. Я Стрелец. На ужин ел какую-то мерзость. Для эстетизации депресняка слушаю Скрябина.
Едва он нажал кнопку «Отправить», как в дверь позвонили. Залившись краской, будто его застукали во время совокупления, Людо быстро выключил компьютер и открыл дверь:
— Тиффани?
— Что, разве ты меня не ждал?
— Мм… нет.
— Так и знала. Я сказала подругам: «Вот увидите, он забудет».
