Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца
Оденигбо вскарабкался на помост, размахивая флагом Биафры: красная, черная и зеленая полосы, а в центре — половина желтого солнца.
— Родилась Биафра! Мы поведем за собой черную Африку! Мы будем жить в мире! На нас никогда больше не нападут! Никогда!
Оденигбо поднял руку, и Оланне вспомнилась вывихнутая рука тети Ифеки, когда та лежала в луже крови, густой, темно-красной, почти черной. Может быть, тетя Ифека видит сейчас всех людей, собравшихся здесь; или не видит, если смерть — лишь забвение. Оланна тряхнула головой, гоня прочь тяжелые мысли, и крепко прижала к себе Малышку.
После митинга Оланна и Оденигбо поехали в университетский клуб. На хоккейной площадке собрались студенты и жгли на костре бумажные чучела Говона; в ночном воздухе клубился дым, мешаясь с их голосами и смехом. Оланна, глядя на них, с радостью осознала, что все они испытывают то же, что и она, и Оденигбо, — словно в их жилах течет не кровь, а расплавленная сталь, словно они могут ступать босиком по раскаленным углям.
14Ричард не ожидал, что разыскать семью Ннемеки окажется настолько просто: когда он приехал в Обоси и заглянул в англиканскую церковь, миссионер сказал, что они живут совсем рядом, в некрашеном доме среди пальм. Отец Ннемеки оказался низеньким и очень светлым — кожа его отливала медью; серовато-карие глаза блеснули, когда Ричард заговорил на игбо. До того мало было в нем сходства с высоким темнокожим таможенником из аэропорта, что Ричард даже на миг опешил, подумав, что ошибся домом. Но, услышав его голос, когда старик начал благословлять орех кола, Ричард живо вспомнил тот жаркий полдень в аэропорту и утомительную болтовню Ннемеки перед приходом солдат.
— Тот, кто приносит орех кола, дарует жизнь. Да продлится жизнь твоя и твоей семьи, да продлится жизнь моя и моей семьи. Да сядут бок о бок орел и голубь, и несдобровать тому из них, кто решит, что другому не место рядом. Господи, благослови этот орех именем Иисуса.
— Аминь, — отозвался Ричард.
Он находил в старике все больше сходства с сыном. И движения отца, когда тот разламывал орех, до странности напоминали жесты Ннемеки, и нижняя губа точно так же выдавалась вперед. Ричард дождался, пока съели орех и вышла мать Ннемеки в черном, и лишь тогда сказал:
— Я видел вашего сына в аэропорту Кано в день его гибели. Я говорил с ним. Он рассказывал о семье, о вас. — Ричард запнулся. Предпочтут ли они услышать, что их сын принял смерть спокойно, — или что он боролся за жизнь, бросился на дуло винтовки? — Он рассказал о своей бабушке из Умунначи, известной травнице, — ее средство от малярии славилось на всю округу, и он мечтал лечить людей, как она.
— Это правда, — кивнула мать Ннемеки.
— Он говорил о своей семье только хорошее, — продолжал Ричард, тщательно подбирая слова на игбо.
— Что же ему еще говорить о семье, кроме хорошего? — Отец Ннемеки смерил Ричарда долгим взглядом, будто не понимая, зачем он сообщает очевидные вещи.
Ричард заерзал на скамье.
— Вы устраивали похороны? — спросил он и тотчас пожелал взять свои слова назад.
— Да, — отвечал отец Ннемеки, не отрывая глаз от эмалированной миски, где лежала последняя долька ореха кола. — Мы ждали, когда он вернется с Севера. Но он не вернулся, и мы устроили похороны. Закопали пустой гроб.
— Не пустой, — поправила мать Ннемеки. — Мы положили туда старый учебник, который он изучал перед экзаменом.
Все замолчали. В окно лился солнечный свет, в лучах кружились пылинки.
— Последнюю дольку ореха вы должны взять с собой, — сказал отец Ннемеки.
— Спасибо. — Ричард сунул дольку в карман.
— Я пошлю детей к машине? — спросила мать Ннемеки. Черный платок закрывал ей волосы и лоб.
— К машине? — переспросил Ричард.
— Да. Разве вы ничего нам не привезли?
Ричард покачал головой. Надо было привезти ямс и вино. Ведь он приехал выразить соболезнования и знал местные обычаи. Слишком уж он был занят собой, счел, что одного его приезда будет достаточно, возомнил себя вестником, который расскажет родителям о последних минутах жизни сына, тем самым облегчив их боль и оправдав себя. Но для них он лишь один из многих, кто приезжал выразить соболезнования. Его приезд ничего для них не значил в сравнении с главным: их сына больше нет.
Ричард поднялся с мыслью, что ничего не изменилось и для него: он испытывал те же чувства, что и после возвращения из Кано. Он предпочел бы сойти с ума или начисто позабыть тот день, но все помнилось с ужасающей ясностью. Стоило закрыть глаза — и он видел свежие трупы на полу аэропорта, слышал дикие крики. Рассудок остался ясным. Настолько ясным, что хватало духу спокойно отвечать на безумные послания тети Элизабет, писать, что он жив-здоров, в Англию не торопится и просит больше не присылать газет с обведенными карандашом статьями о нигерийских погромах. Статьи выводили его из себя. «Геральд» называла причиной резни «вековую вражду». Журнал «Тайм» напечатал статью под заголовком «Хочешь жить — рубай от души», повторив надпись на борту нигерийского грузовика. Слово «рубай» автор понял буквально и сделал вывод, что нигерийцы от природы жестоки до такой степени, что даже на грузовиках пишут призывы к насилию. Ричард отправил в журнал сжатое письмо-опровержение. На местном жаргоне, писал он, «рубать» означает «есть быстро, жадно, с аппетитом». Лишь газета «Обсервер» оказалась чуть находчивей, предположив, что если Нигерия выдержала массовые убийства игбо, то выдержит все. Однако все материалы были надуманными, далекими от жизни. И Ричард взялся за подробную статью о погромах. Сидя за обеденным столом в доме Кайнене, он писал на длинных нелинованых листах. Он привез Харрисона в Порт-Харкорт, и за работой ему было слышно, как тот общается с Икеджиде и Себастьяном. «Вы не уметь печь шоколадна торт по-немецки?» Смешок. «Вы не знать, что такое пирог из ревень?» Снова презрительный смешок.
В начале статьи Ричард писал о беженцах — как после погромов бегут с рынков Севера торговцы, покидают университетские городки преподаватели, оставляют посты в министерствах чиновники. Последний абзац дался ему с трудом.
Необходимо помнить, что первые массовые убийства игбо, пусть и в гораздо меньших масштабах, произошли в 1945 году. Почву для резни подготовило британское колониальное правительство, возложив на игбо вину за общенациональную забастовку, запрещая газеты, выходившие на языке игбо, и разжигая межнациональную рознь. Поэтому считать причиной недавних погромов «вековую вражду» — заблуждение. Племена Севера и Юга поддерживали связи издавна, по меньшей мере с девятого века нашей эры, о чем свидетельствуют прекрасные стеклянные бусины, найденные во время раскопок в Игбо-Укву. Несомненно, северяне и южане вели войны, угоняли друг друга в рабство, но не устраивали бойни, как в нынешние времена. Если причиной тому вражда, то вовсе не вековая. И вызвана она негласной политикой британских колониальных властей «разделяй и властвуй». Они использовали межплеменные различия в своих интересах и сеяли рознь, чтобы легче было управлять такой огромной страной.
