Оксана Робски - День счастья — завтра
В какой-то момент я поняла, что сижу совсем одна.
Все танцевали, подходили друг к другу, смеялись. Я думала про Стаса.
Я думала про него каждой клеточкой своего тела, каждым завитком своего мозга.
Он сразу ответил на мой звонок.
Он говорил, что не может работать, что все время думает обо мне.
Я хохотала.
Он говорил, что в его жизни это в первый раз.
Я подливала себе виски.
Он говорил, что бешено ревнует меня.
Я строила глазки плечистому охраннику.
Он сказал, что соскучился.
Я уже готова была поехать к нему прямо сейчас.
Сработала давнишняя привычка. Не принимать решений после приема алкоголя. Особенно решений на сексуальную тему. Надо быть леди — лучше лишний раз не дать, чем дать лишний раз.
Мы договорились, что он завтра будет звонить.
Снежаннин день рождения приобрел особый смысл.
Я пошла танцевать. С Пузиком. Мы познакомились, когда одновременно начали отнимать микрофон у «Иванушек Интернешнл».
Снежанна танцевала с Антоном.
***Головная боль наутро была страшной. А еще говорят, что изумруды обладают лечебными свойствами.
Пенталгин помог, как всегда.
Я позвонила свекрови. Новостей не было. Они не перезванивали.
Поговорила с Мадам. Сайд заболел. Высокая температура, кашель.
— Наверное, что-то готовится, — сказала Мадам. — Он не выходит из своей каморки.
— Не спускайте глаз, — попросила я. — Пожалуйста.
Я лежала, накрывшись одеялом с головой.
Простым одеялом. Которое не могло защитить меня от радиоволн.
Оно показалось мне бесполезным и не мягким.
Старым.
И я сама показалась себе старой тоже.
Рембо не отвечал.
Я не жила. Я просто пережидала время.
Мне должен был звонить Стас.
Главное — не думать о таджиках. И о любовнике свекра. Главное — вообще не думать. Все утрясется само собой.
Как всегда.
И еще все — позавидуют.
И у меня будет молодой любовник. Для этого не обязательно быть гомосексуалистом.
Вот о чем думать приятно.
Нельзя даром растрачивать космическую энергию, как говорил жених моей приятельницы Валентины, когда она начинала фантазировать на тему свадьбы. Надо думать только о хорошем.
Я буду думать о Стасе.
Я закрыла глаза. Теплое солнце бабьего лета грело мои веки.
Я загадала: если он позвонит сейчас, значит, все будет хорошо. Если буду счастлива я — значит, будут счастливы все. И любовник, и свекор — все. Если он позвонит сейчас, значит, кто-то там наверху любит меня и заботится обо мне. А значит, и обо всех, кого я люблю. А может быть, так предначертано свыше и свекор снова влюбится в свою жену? И они будут трогательно носить друг другу пледы и грелки?
А потом умрут в один день?
Я бы сама хотела так провести старость. Я попыталась представить Стаса состарившимся. Ничего не получилось. Перед глазами была только его улыбка. И его губы.
Я думала о нем, и мне хотелось петь. Громко.
И даже не притворяться, что у меня есть слух.
Хотя это не была любовь.
Я помню, как это бывало, когда я влюблялась.
Мне хотелось, чтобы объект моей любви сходил по мне с ума. Чтобы он думал обо мне каждую секунду, и чтобы не было для него ничего важнее, чем мои капризы. Чтобы он замирал, глядя на меня. Чтобы он скупал весь цветочный рынок и весь цветочный рынок, как прессованная ветчина, умещался в моей машине. Чтобы я просыпалась оттого, что слышала его голос в телефоне, и засыпала, слыша его голос в своем сердце.
Ничего этого мне не нужно было от Стаса.
Удивительно, но я просто хотела оказаться с ним в одной постели. И чтобы мы никуда не спешили. И чтобы занавески были такими плотными, что ночь могла длиться бесконечно. Когда я думала об этом, мое тело покрывалось мурашками и кружилась голова. Я была десять, нет, уже одиннадцать лет замужем и родила ребенка. Ничего подобного со мной раньше не происходило. Как же я жила?
Я хотела заниматься с ним любовью, и желание было таким огромным, что сердце в бешеном ритме стучалось прямо об кожу. Я хотела быть с ним, и мне было абсолютно все равно, что будет потом.
Наверное, так влюбляются мужчины. Своим телом. И если бы кто-то сказал мне, что в этом меньше романтики, чем в сентиментальных мечтаниях о свадебном платье, я бы сочувственно рассмеялась в лицо.
Наверное, это называется «страсть».
Я думала о нем, и мне хотелось выть.
Уверена, именно так чувствуют себя животные в брачный период.
Я вспомнила пса, который у меня был, вспомнила, как он сломя голову бегал за течными суками, и мне стало его жалко. Потому что не каждый раз ему удавалось догнать какую-нибудь из них.
Наверное, существует между людьми связь на уровне какого-нибудь астрала.
Стас позвонил тогда, когда за этот звонок я готова была отдать всю оставшуюся жизнь. Всю, кроме наступающей ночи.
— Что делаешь? — спросил он, словно мы прожили вместе сто лет и он мог предвидеть любой вариант ответа.
Поэтому я не сказала то, о чем думала: «Схожу с ума, потому что хочу тебя».
— Так, ничего. Телевизор смотрю.
— Какие планы?
«Обычные. Хочу переспать с тобой. Даже если потом ты меня бросишь».
— Не знаю. В принципе, есть хочу.
— Так, может, поужинаем?
«А вдруг он импотент? Или эгоист? Или…»
— Давай.
— На «Веранде»?
«Надену чулки. Нет, тепло. Пошло. Не надену ничего».
— Давай.
— Через час?
Я повесила трубку. Забыла попрощаться. Он понял, что я согласна? Может, перезвонить?
Я сняла с вешалки свое любимое платье. Сиреневые и желтые цветы на белом фоне. Luca Luca.
Он онемеет, когда увидит меня в нем. Он перезвонил сам.
— Так я не понял, через час?
— Ну, давай через час.
***Я позвонила Рембо из машины. Отключен. Ну и ладно. У меня другой наркотик — гормональный. Любовь.
Я зашла на «Веранду», улыбаясь еще от входа.
Стас уже ждал меня.
Официанты с интересом разглядывали его.
С кем это я? И кто он такой?
Мы долго выбирали вино. Потому что все время начинали говорить о чем-то другом.
Наконец заказали первое попавшееся.
По-моему, Willa Antinori.
Интересно, у него хватит денег, чтобы оплатить счет?
Я заказала кальян. Какую-то еду.
С моего лица не сходила дурацкая улыбка.
С его щек не пропадали ямочки.
Мне казалось, что все на нас смотрят и все все понимают.
Мы трогали друг друга глазами.
Я ощущала его почти физически.
Он болтал какую-то ерунду. Рассуждал про сигары. Мне было смешно.
Мы оба не притронулись к еде.
Выпили бутылку Willa Antinori.
На следующий день я не смогла вспомнить, о чем мы говорили.
Но мы все время о чем-то говорили.
