Владимир Познер - Одноэтажная Америка
— Привет. Меня зовут Кристофер Янг, я приговорен к смертной казни за убийство при попытке ограбления.
Дальше я привожу наиболее, на мой взгляд, важные отрывки из нашего интервью. Они не нуждаются в комментариях.
— Вы признались в этом преступлении?
— Нет. Я невиновен.
— Но коллегия присяжных заседателей признала вас виновным. И вас приговорили к смертной казни.
— Да.
— Скажите, пожалуйста, что вы думаете о смертной казни как таковой? В принципе.
— Я думаю, это просто такой способ очистить улицы от тех, кто им кажется «плохим», они решили взять на себя работу Бога, понимаете?
— Понимаю.
— Сейчас в Техасе любого к смерти могут приговорить. Даже тех, кто ее совершенно не заслуживает, кто ничего такого не сделал, чтобы его казнить. Как я, например. Но приговорить могут любого.
— Вы знаете, сейчас во многих странах мира и в ряде штатов США нет смертной казни. Там считают, что максимум, что можно «взять» с преступника — это пожизненное заключение в тюрьме. Что вы думаете об этом?
— Ну, это, может, даже более жестоко, чем смертная казнь, ведь так? Представьте себе: всю жизнь на нарах!
— У вас были деньги на адвоката?
— Нет, не было.
— Значит, адвоката предоставило государство?
— Да.
— Можно ли сказать, что те, у кого есть деньги, как правило имеют больше шансов быть оправданными?
— О да! Это хорошо заметно здесь, в Техасе. Среди смертников нет ни одного, у кого был собственный, частный адвокат.
— Правда?
— Сейчас в списке смертников в Техасе — 380 человек, и у всех были адвокаты, предоставленные государством.
— А как насчет всего этого равенства и так далее?
— Это вы о чем?
— В Конституции сказано, что все люди равны от рождения и так далее.
— Да это все слова только. Как должно быть. Но никто не вспоминает об этом, пока не окажется в ситуации вроде моей. А когда ты все-таки оказываешься в подобной ситуации, ты начинаешь задумываться о том, что где написано, что где сказано, о том, что написано в их законах, которые они принимают и сами же их нарушают. Они хотят, чтобы ты их соблюдал, сами их не соблюдают.
— А вы обжаловали свой приговор?
— Да.
— Он на апелляции?
— Да, на апелляции. Не знаю, уже рассматривают ее или нет — я же здесь всего пять месяцев как приговорили к смертной казни. Может, и не дошла еще.
— Правда?
— Да, и неизвестно, когда дойдет и ею займутся.
— То есть это будет долгая история?
— Да, хотя, может быть, и не такая долгая. Может, года три-четыре, а по закону о противодействии терроризму меня могут и раньше шлепнуть.
— Но вы же не террорист?!
— Верно, но они считают, что любой заключенный, который есть в списке смертников — террорист.
— Вот как? А кто такие «они»?
— Это правительство штата, федеральное правительство, они считают нас террористами, и если бы сейчас началась война в Америке, они бы имели право нас всех тут же убить, так как мы представляем угрозу Соединенным Штатам Америки. Такое право дает им закон о противодействии терроризму — убить нас всех, если Америка сегодня начнет войну. Вот что это за закон. В соседней камере от меня сидит человек — так он ждет исполнения смертного приговора уже двадцать шесть лет, и в этом году они подтвердили решение о смертной казни. Апелляции идут не быстро, процесс долгий. Если у тебя нет хороших оснований для апелляции, то есть все шансы, что тебя казнят раньше…
— …Что вы думаете насчет так называемой «американской мечты»? Ну, если ты долго и усердно трудишься, если у тебя есть конкретная цель, если ты готов посвятить этому свою жизнь и так далее, то в итоге будешь вознагражден за свои старания и добьешься того, к чему стремился?
— Н-е-е-е. Для меня это, типа, как реклама. Ты можешь всю жизнь горбатиться, делать все, как надо, и все равно оказаться не в том месте. Понимаете, никто не ищет неприятностей, но от проблем не спрячешься. Ты просто можешь оказаться не в том месте, не в то время. Например, я сижу здесь и кто-то может взять и застрелить меня, а обвинят в этом вас, так как вы просто находились рядом. То есть вы не виновны, но все равно обвинят вас, ведь вы здесь рядом стоите, а того, кто это сделал, отсюда не видно, так что доказать вы этого сами не можете, и вас обвинят — и ничего вы с этим поделать не сможете… Вся эта фигня с «американской мечтой» ко мне уж точно никак не относится, я всю жизнь трудился, я работал с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет…
— Путешествуя по Соединенным Штатам, мы просим людей завершить предложение… Вот оно: «Для меня, лично для меня, быть американцем значит…»
— Ни-че-го! (смеется). Для меня это абсолютно ничего не значит, я и не задумываюсь, что значит быть американцем… Я никогда не думал об этом, никогда не говорил, типа «я люблю свою страну»…
— Кристофер, скажите мне вот что: почему вы согласились встретиться со мной?
— Я хочу, чтобы люди узнали, что здесь происходит на самом деле… Хочу, чтобы люди узнали, что здесь происходит. Потому что здесь к нам относятся хуже, чем к диким животным. А все, что вы здесь видите — это парадная часть, здесь все выглядит хорошо, здесь все такое аккуратненькое, беленькое, чистенькое, но там, внутри, полный беспредел…
— Вы сейчас говорите с очень большой аудиторией. Что бы вы им сказали? Что бы вы хотели, чтобы они узнали?
— Тем, кто в списке смертников, нужна помощь, нам нужна ваша помощь. Нам здесь нужно больше справедливости при определении списков смертников, больше справедливости во всей нашей несовершенной системе правосудия, всей Америке нужно побольше справедливости… Я считаю, что государству никого нельзя приговаривать к смерти, пусть Бог решает, кому жить, а кому — нет…
Когда я вышел из тюрьмы, я увидел около входа нечто похожее на тяжелую урну для мусора. Я открыл люк и увидел, что урна набита песком. На самом деле здесь разряжают свое табельное оружие входящие в тюрьму полицейские — это для того, чтобы в случае чего заключенный не мог бы вырвать у полицейского заряженное оружие. Я попросил оператора снять эту урну, но как только он приступил к делу, из тюрьмы выскочила белоглазая блондинка, которую я упомянул ранее, и стала требовать, чтобы мы сейчас же прекратили съемку, на которую у нас не было разрешения.
— И не вздумайте уезжать! — с угрозой добавила она.
Потом она позвонила какому-то начальству, минут через пятнадцать к нам вышли двое с недовольными лицами, я объяснил им, что снимал урну и больше ничего, кроме некоторых общих планов, что готов прямо здесь показать им съемку. Они посовещались минут пять и отпустили нас, сказав на прощание:
