Владимир Высоцкий - Черная свеча
Заключенный выполнил распоряжение и встретился глазами с равнодушным взглядом Камышина. Лицо белогвардейца изменилось до неузнаваемости. Оно порозовело, морщины расправились, пушистая борода осанисто расположилась на сиреневой байковой рубахе, придав всему облику опознавателя благообразный вид. Камышин смотрел как бы с портрета, сделанного хорошим фотографом в начале века.
Чуть погодя глаза, подернутые тенью внутреннего недоумения, сощурились, чтобы внимательней рассмотреть исхудавшего зэка. Заключенный и вправду разволновался: не ошибся ли, может, кто другой принимал от них тяжелые мешки с грузом, так заинтересовавшие полковника Морабели?!
— Чужой. Таких не знаем, — пробасил Камышин, перестав разглядывать Упорова.
— А вы, гражданин Упоров, знаете сидящего?
— Уж такую бандитскую рожу запомнил бы.
— Товарищ следователь, оградите от оскорблений, — попросил, не меняя выражения равнодушного лица, Камышин.
— Прекратите лишние разговоры, Упоров! Вы, Камышин, объясните нам: каким образом он попал именно в ваш сарай?
— Мудрено ли дело для лихого каторжанина?
— Почему ваша племянница пыталась его накормить?
— Кому живого человека не жалко. Коснись даже вас, товарищ Морабели. А дети, они все добрые.
— Не такой уж она ребенок. Семнадцать лет. Жених ходит…
— Женихов не приваживаем. Рано. Откуда ей знать было — перед ней злодей? Лицо человеческое.
— Тебя за бандита принял. Хе-хе! Ты почему с охоты пустой вернулся?
Бывший белогвардеец подарил полковнику недобрый взгляд, пригладил широкой ладонью бороду, после ответил вопросом на вопрос:
— Меня на допрос вызвали или на опознание?
— Отвечайте! — прикрикнул Скачков.
Камышин поднялся со стула и сразу навис над капитаном вставшим на дыбы медведем. Говорил он поверх вздернутой головы следователя, ни к кому не обращаясь:
— Покорнейше благодарю за приглашение. Закон мы не только уважаем, но и знаем.
Полковник усмехнулся, сказал:
— Посиди немного. Скоро закончим.
Камышин слегка поклонился начальнику отдела борьбы с бандитизмом и сел. Делал он все степенно, естественным образом. Но вид его показался Вадиму незаслуженно самодовольным.
«Возьму да расколюсь, — подумал про себя зэк. — Сразу рожу сменишь!» На него напал смех, и он напрягся, чтобы смех не вылез наружу. Веселье закончилось легким обмороком… Пальцы ватно хватали край стола, чтобы удержать потерявшее крепость тело.
— …Пусть посидит, — пришел издалека голос, — видишь — совсем белый.
Далее последовал вздох, и тот, кто вздыхал, осуждающе произнес:
— Шкодить умеют, отвечать духу не хватает. Хлипкий народ нынче садится, товарищ Морабели.
— Да, Камышин, ты прав, но он еще не все сказал. Иди, понадобишься — вызовем.
К заключенному прежде пришла тошнота, а следом за ней вернулись краски и голоса. Все стало таким, каким должно быть, только тело стягивала поперечная боль.
— Распишитесь, Упоров. Здесь и здесь. Дежурный, заключенного — в камеру.
Он сложил за спиной ладони и пошел, сожалея, что не расхохотался, в психушку бы отправили. Оттуда, говорят, двое бежали с концами…
Лезвие ножа застыло у самого горла, затем он увидел гостей. Всех сразу, как в блеске зарницы. Их было трое. Четвертый мгновенно исчез за дверью, оставив в камере пристальный лисий взгляд.
Зэк вспомнил похороны деда. Надежный дубовый гроб с витыми ручками, черный бархат, льняная рубаха, таинственный, невесть откуда взявшийся запах ладана.
Зеркала, по недосмотру, стояли в белых саванах простынок. Отец потом ругался, но негромко и без злобы, просто, чтобы высказать свое партийное отношение.
Деда провожал почти весь город.
«Тебе суждено умереть на нарах, как и положено настоящему бандиту. Похорон не будет…» Он не успел пожалеть о похоронах и подумать о том, что прежде смерти будет боль. Его окликнули:
— Здравствуй, Вадим! — Иезуит улыбался, как старому знакомому, но нож все еще был у горла.
— Здравствуй! — прохрипел Упоров. — Вы что, не можете без примочек?! Убери перо!
Нож убрали, тут же сутулый зэк с хищным лицом и белыми, ухоженными руками удачливого картежника спросил:
— Куда ушла воровская касса?!
Нож застыл сантиметрах в десяти от его шеи. Он успел сообразить: «Они сами по себе. Их никто не посылал».
— Какой груз, баклан поганый, какая касса?! Ты что буровишь?! Мне вышка за мусора корячится!
— Не хипишуй, Вадим. Нас сходка послала. Вы уходили в побег с воровской кассой.
— Я уходил с одной пиковиной. Деньги ваши в глаза не видел. Мусора с тем же вязнут. Надоело!
— Да ты что буровишь, лох поганый, там же рыжье было!
— Мне какая разница?! Пустой уходил. В Таежном бомбанули «медведя». На том и опалились.
— Слышь, Иезуит, разреши, я ему брюхо вскрою… — свистящим шепотом предложил незнакомый Вадиму зэк.
— Нуждаешься в моей жизни? — спросил Упоров, чувствуя, что тот действительно хочет его убить. Тем не менее заставил себя расстегнуть телогрейку, затем рубаху. — Режь! Забирай! У меня больше ничего нет.
Сутулый зэк решительно спрыгнул с нар, но Иезуит оттолкнул его к стене.
— Потерпи, Гоша. Что говорил Камыш на очной ставке? Запахни, запахни гнидник-то. Видали мы животы, и что в животах — видали. Ну?!
— О чем с тем бесом говорить — первый раз вижу! Погляделись да разошлись при своих интересах.
Из-за двери выскочил незаметный зэк с лисьим взглядом:
— Линяем! Мусор волнуется.
— Сейчас! — Иезуит почесал за ухом. Он был явно разочарован разговором и, продолжая обдумывать ситуацию, смотрел в лицо Упорова бесцветными глазами уснувшей рыбы. — Помни — убить тебя никогда не поздно…
Глаза его начали наполняться злобой, готовой выплеснуться в удар ножа, и Упоров уже знал: теперь надо только слушать, спокойно и внимательно, чтобы не возбудить действия. Он так и сделал.
— И мы убьем тебя, если ты дешевнешь, Фартовый. Говоришь вроде бы складно, но веры нет у меня. Сомневаюся… Пока прощай!
Странное дело: заключенный смотрел вслед своим несостоявшимся убийцам, но думал о той зеленоглазой девчонке в подшитых кусками автомобильных покрышек валенках. Ей уже семнадцать!
— И ее зовут Наташа Камышина, — сказал зэк вслух. — Очень приятно. Меня зовут Вадим. Должен заметить — у вас серьезный дядя, а вы такая милая.
Казалось, все его заботы сосредоточились в огромных глазах юного длинноногого существа, но следующее открытие отсекло радость одним махом:
— Кто их послал?!
Зэк поднялся на нарах. «Если Морабели, это была просто проверка твоих показаний. А если Дьяк? Ему есть о чем беспокоиться… И когда-нибудь тебя попросят залезть в петлю, чтобы не волновать старого вора».
